Владимир Киселев - Весёлый Роман стр 7.

Завод заводов. В стране нет такого машиностроительного или механического завода, где не стояли бы станки с тополем и пчелой. Мы экспортируем двадцать моделей нормальных стан­ков в Италию, в Канаду, в Японию, во Францию, в Финляндию, в Индию, во все социалистические страны. На наших четырех-, шести-, восьмишпиндельных токарных автоматах и полуавтома­тах можно выточить что угодно. Нужно только настроить шпин­дели. Эти станки действительно неприхотливы, как тополя, и трудолюбивы, как пчелы.

Я направился в термоконстантный цех. У входа висел пла­кат. Недавно у нас было отчетно-выборное профсоюзное со­брание. Меня выбрали председателем цехкома. На этом со­брании я узнал, что на "наглядную агитацию" в смете отпуще­на определенная сумма. И она освоена. Это плакаты, которых иногда просто не замечаешь, как не замечаешь неоновых призывов: "Пейте советское шампанское". Если ты захочешь купить шампанского, то, конечно, купишь советское. Француз­ского я что-то ни разу не видел в нашем "Гастрономе", и оно не конкурирует у нас с советским. Или "Летайте на самолетах Аэрофлота". А на каких еще самолетах можно у нас летать? На сан-маринских?

Но этот плакат у входа в термоконстантный цех я прочел, когда в первый день пришел на завод, и перечитываю его каж­дое утро.

"Молодостью своей клянемся тебе, товарищ партия, быть верным делу коммунистов! Наше поколение никогда не свер­нет с ленинского пути! Каждым ударом сердца, каждым про­житым днем, всей жизнью своей клянемся утверждать на зем­ле коммунизм!"

Я не знаю, кому принадлежат эти слова, но мне они нра­вятся. Это и мои слова. Я бы только не решился сказать их вслух.

Летом в термоконстантный всегда приятно зайти. Прохлад­но. И дышится, как над Днепром. Здесь всегда поддержива­ются одинаковая температура и влажность. Это дело регули­руют автоматические кондиционеры. Вот бы где поработать!

Пол в цехе выложен мозаикой из цветных плит. В проходе между станками по этой мозаике словно текла огромная чер­ная капля - кот по имени Шпиндель. Он заметил хруща и под­бирался к нему, как пантера к оленю. Этого Шпинделя знает весь завод. Он давно в термоконстантном и чувствует себя среди станков как дома.

На всех станках, на серой эмали, которой они окрашены, большими черными буквами выведено: "Финиш". Эти станки проводят последние операции. Доводку, шлифовку. С особой точностью.

Финиш. Мне представилась трасса и финишер с флагом в руках. Флаг, как шахматная доска, раскрашен в белую и черную клетки. Взмах - и ты сбрасываешь газ. Конец. Финиш.

Мне нужен был Вася Погорелов. Он стоял справа от прохода, у своего громадного плоскошлифовального станка, кото­рый извергал фонтаны воды.

- Вася, - тронул я его за плечо.

- Я на ней женюсь - разговор окончен! - выпалил Вася, даже не оборачиваясь.

Я снова, посильней стукнул его по плечу:

- Ты что?..

- Я же сказал, - свирепо оглянулся Вася. - Чего тебе? - спросил он хмуро. - Здравствуй.

- Здоров, - сказал я, удерживая смех. Вася в его голу­бой с напуском блузе и голубом суконном берете - в тер­моконстантном всем рабочим дают такую роскошную робу - выглядел так, словно его самого обдало этими фонтанами из станка и он немного слинял. - Ты решил задачи по сопромату?

- Ну, решил.

- Дай мне скатать. Они тут у тебя?

- Тут, - сказал Вася не слишком охотно. - А когда ты отдашь?

- Вечером.

-Ладно. Где я тебя найду?

- Могу завезти, куда скажешь. Или зайди ко мне.

Я рассказал, как меня найти, взял у Васи тетрадку и пошел в свой цех.

"Загнали парня, - думал я по дороге. - В самый угол".

Вася Погорелов учился в автодорожном. Как и я, на за­очном. Мы вместе поступали. Зачем он туда пошел - непонят­но. На мотоцикле он не ездит, машины не знает. Будет дорож­ником. Он напористый парень. Но известен он не этим. Изве­стен Вася на заводе тем, что на него пялятся все девочки. И недаром. Есть на что посмотреть. Говорят, его художники приглашают. В институт. Чтобы голым его рисовать. Плечи у него как у Жаботинского, а талию можно охватить двумя ладонями. Глаза темные, с поволокой, волосы пшеничные, как от перекиси, но они у него настоящие и в крупных кольцах. Будь здоров. И характер такой, что ни одной не пропустит. Орел.

Я снова вспомнил, как он, не оглядываясь, буркнул: "Я на ней женюсь, разговор окончен", и громко, по-дурному загого­тал. Толстая немолодая тетя, по-моему из конструкторского, шла мне навстречу. Она обиженно повертела пальцем возле виска. Псих, мол. Она подумала, что это я над ней.

К нам в инструменталку поступила новая девочка. После де­сяти классов. Внучка бывшего главного инженера. Он ушел на пенсию. Зиночка с тонкой и стройной шейкой, с ясными, без­защитными глазками. Такая нежная, что, кажется, прикоснись к ней пальцем, и на коже у нее останется пятно. И сразу стала ходить к термоконстантному, чтоб хоть посмотреть на Васю. Его предупреждали: "Не лезь", "Не трогай", "Молодая", "Поломаешь". Как говорит моя мама: "Дiвчину й шкло легко зiпсувати, та важно направити" . Весь термоконстантный бурлил, там самая наша аристократия. Тюху-матюху на "Финиш", на сборку шпиндельных барабанов или направляющих попереч­ных суппортов не поставят. Говорят, Васе даже по зубам дали. И все равно не помогло. И вот тогда-то за него по-на­стоящему принялись. "Разговор окончен". Финиш.

После работы ко мне приехал Виля. На своем такси. Мы со­бирались показать Сергею Аркадьевичу Киев. Чтоб он посмот­рел его по-настоящему.

Мы уже выходили, когда пришел Вася за своими задачка­ми. Я его познакомил с Сергеем Аркадьевичем и Вилей.

- Я тебя сразу узнал, -– сказал Вася. -– Мне Рома о тебе говорил.

- Очень приятно, - ответил Виля. - Потому что еще древнегреческий философ-материалист Фалес указывал: "О друзьях нужно помнить не только в их присутствии, но и в их отсутствии". - Виля нам подмигнул, и мы припрятали усмешки. - Что же он рассказывал? Хорошее или плохое?

- В общем… хорошее… - смешался Вася. - Что вы дав­но дружите…

- Это верно, - подтвердил Виля. - Еще древнегреческий философ и выдающийся поэт Гесиод говорил: "Друзей то и дело менять не годится".

- И так у тебя на каждое слово цитата? - удивился Вася.

- На каждое. Таким путем я внедряю философию в жизнь. Потому что еще древнеримский философ Луций Анней Се­нека…

- Виля тебя разыгрывает, сказал я Васе и отдал ему тетрадку.

- Все понятно? - спросил Вася.

- Вроде все… А ты сам решал?

- Сам. Я люблю это дело.

- Что "это"? - заинтересовался Сергей Аркадьевич.

- Сопромат.

Он бегло просмотрел задачи, прищурился.

- Вы где учитесь? - спросил он у Васи.

- В автодорожном.

- Какую специальность собираетесь избрать?

- Думаю строить дороги.

- Правильно, - сказал Сергей Аркадьевич. - Перспективное дело. Закончите, приезжайте ко мне, в Новосибирск. У нас большие масштабы. Есть где развернуться.

- Спасибо, - сказал Вася. - Только я не думал… Может, и приеду. А как я вас найду?

Сергей Аркадьевич вынул из бокового кармана пиджака бумажник, достал из него картонный прямоугольник и дал его Васе.

- Это вам будет пропуск, по которому вы всегда сможете ко мне попасть, - сказал он.

Визитная карточка? Я до этих пор никогда не видел визит­ных карточек, но это была явно она.

Вася прочел то, что на ней было напечатано, и посмотрел на Сергея Аркадьевича с нескрываемым почтением.

- Хорошо. Спасибо. Может, действительно приеду.

Вот уж никогда не думал, что вопросы подбора и расста­новки кадров решаются таким путем.

- Тебе куда? - спросил я у Васи. - У нас машина. Можем подвезти.

- Нет… Меня внизу ждут…

- Можем подвезти и ту, которая "ждут".

- Нет… нам тут недалеко.

Перед домом Васю ждала Зина. Красивая немыслимо. Она отвернулась, сделала вид, что не замечает ни нас, ни своего Васю.

- Дельный парень, - сказал Сергей Аркадьевич, садясь в машину рядом с Вилей. Я сел сзади. - Из тех, которые на войне в два дня становились из сержантов командирами ба­тальонов.

Я промолчал. Мне Вася казался чересчур нахрапистым. Во всяком случае, для мирной жизни.

Виля включил счетчик. Он привык возить приезжих и рас­сказывает о Киеве, как настоящий экскурсовод. Как будто из книжки читает.

Сначала мы поехали за Днепр в новый район - Дарницу. Из-за Днепра видишь свой город совершенно другим. Старым, таким, каким он был, может быть, сто лет назад. Новые дома, целые кварталы скрыты деревьями, словно древним лесом, и выделяются лишь здания, которые закладывались в старину. Вон купола Лавры, вон Выдубецкого монастыря, там отсвечи­вает золотом София, дальше Андреевская церковь, а вот - еще какие-то старые высокие дома. Все это создавалось, когда еще не было самолетов, когда вместо асфальта к Киеву вел тряский булыжник. Тогда, очевидно, приезжали в наш город по реке, и древние архитекторы строили его так, чтобы он был виден снизу, с Днепра.

В Дарницу мы проехали по мосту Патона, а назад вернулись по мосту метро и поднялись по Прорезной к "Золотым воро­там". Виля сказал, что "Золотые ворота" были поставлены при князе Ярославе Мудром в 1037 году. Затем они с Сергеем Аркадьевичем поговорили о плинфе - широких и плоских кирпичах, из которых строили в те времена, и мы поехали на площадь Богдана Хмельницкого, оставили там такси и пошли в Софию. Я вел себя так, словно бывал тут много раз. Мне было бы стыдно сознаться, что я тут впервые. Черт его зна­ет - как-то не приходилось…