3
Челн теперь двигался наискось течения, и Гангея хотел было забрать весло у Сатьявати, но та отрицательно покачала головой. Лодка шла на удивление легко, хотя со стороны могло показаться, что молодая женщина не прилагает к этому почти никаких усилий.
Про ездовые мантры здесь вообще речи не шло - в последнем Гангея был уверен.
- Если бы я узнал обо всем раньше!.. О тебе, о сыне…
- Что было бы тогда?
- Не знаю. Наверное, я бы приехал… да, я вернулся бы сюда и взял тебя в жены!
- А что изменилось сейчас? Ты узнал, ты вернулся, и я рядом с тобой! Еще не поздно!
Небо на востоке плавилось ожиданием рассвета - впрочем, ночь по-прежнему царила над землей, и Заревой Аруна, возничий Солнца, еще только протирал заспанные глаза.
- Поздно, - слова рождались трудно, их приходилось насильно выталкивать из уст. - К тебе сватается мой отец, раджа Шантану. Я не могу встать на пути у отца.
- Но ведь раджа отказался принять условия МОЕГО отца! А ты волен согласиться… Или тебе что-то мешает?
Движения Сатьявати без видимой причины замедлились, весло все реже погружалось в воду, черты лица сковала чуждая рыбачке-подкидышу отрешенность - но тем не менее челн продолжал двигаться с прежней скоростью.
- Мешает, Сатьявати. Я уже сказал… Что с тобой?! Тебе плохо?!
Молодая женщина не ответила. Судорога пробежала по ее гибкому телу, дерзкими пальцами проникая в тайные глубины, вынуждая каменным изваянием застыть на корме, уронив весло себе на колени. Смуглая кожа словно покрылась налетом пепла, глаза Сатьявати изумленно распахнулись, и в их глубине мало-помалу стали разгораться зеленоватые сполохи - берилл такого цвета рудознатцы Восточных Гхат зовут "кошачьей искрой".
Гангея наклонился вперед и вгляделся: нет, это не было отражением бледного венца Сомы-Месяца! Куда больше "кошачья искра" походила на янтарные угли, что неусыпно рдели в глазах их сына, Черного Островитянина.
А потом губы на пепельном лике статуи дрогнули, раскрываясь весенним бутоном, и прозвучал голос.
Совершенно незнакомый голос. Мужской.
- Беспокойство излишне, царевич. Она под моей Опекой.
- Кто ты?
Искренний смех был ответом: так смеются взрослые над детской шуткой.
- Кто ты?! - Сердце грозило пробить грудную клетку и горящим комом выпасть на дно челна. - Чего ты хочешь от нас?!
- Вот именно - от вас. От вас обоих. Но в первую очередь от тебя, сын Ганги и раджи Шантану. Перед тобой - Вишну-Даритель, Опекун Мира.
Гангея не поспешил упасть ниц, и даже сложенные ладони остановились на полдороге ко лбу.
- Прости мою дерзость, светоч Троицы… Но откуда я могу знать, что в Сатьявати вселился именно ты, а не мятежный дух, укравший громкое имя?
- Мне нравится, царевич, что ты отказываешься верить на слово. Даже Богу. Недоверчивость - залог мудрости будущего правителя. Что ж, не поскупись на малую толику собственного Жара и произнеси тайную мантру, которой научил тебя достойный Рама-с-Топором! Будь дерзок до конца, убедись, кто перед тобой…
Гангею пробрал озноб. "Мантрой Раскрытия" он пользовался всего раз в жизни, и то под присмотром гуру. Ничего страшного она в себе не таила, и Жара-тапаса на распознавание истинной сущности собеседника уходило совсем мало, но… Наследник престола боялся другого. Он боялся увидеть, как сквозь родные черты Сатьявати проступит чужое лицо! И хорошо еще, если это действительно окажется лицо Бога!
Гангея сосредоточился, вызывая в себе прилив Жара, ощутил, как жгучая волна поднимается изнутри, заполняет его всего, без остатка, пенясь и начиная изливаться наружу, после чего впился взглядом в непроницаемое лицо женщины-истукана - и тихо произнес четыре слова.
Нараспев, потому что в "Мантре Раскрытия" главным были не слова, а тон.
Словно пульсирующие цепи разом сковали его воедино с женщиной на корме. Черты Сатьявати дрогнули и начали исподволь меняться. Кожа стала еще смуглее, до боли напомнив внешность Черного Островитянина, отвердели скулы, ушла раскосость, легкая горбинка выгнула переносицу, а полные губы сами собой сложились в понимающую и чуть снисходительную улыбку… На Гангею смотрел Вишну, Опекун Мира: таким его облик был запечатлен в статуе из чунарского песчаника, воздвигнутой перед входом в центральный храм Хастинапура.
Сомнения ушли: перед сыном Ганги сидел "дэвол", человек, одержимый Богом. Пусть сами боги и их противники звали друг друга сурами и асурами, напрочь запутавшись, что из этих имен значит "Светоносный", а что - наоборот, люди же испокон веку именовали небожителей "дэвами".
Мать-Ганга даже сына сперва хотела назвать Подарком Богов, то есть Дэвавраттой, но вовремя передумала.
Наследник потрясенно вздохнул - и видение померкло одновременно с угасанием Жара.
- Каюсь в дерзости, - он склонился перед Богом, и сложенные ладони теперь уже без помех добрались до лба, - и возношу хвалу Опекуну Мира за честь лицезреть его облик!
- Недоверчивость и почтительность - хорошее сочетание. Поднимись. Я хочу говорить с тобой.
Гангея послушно выпрямился. Когда-то увидеть Вишну, благородного Опекуна и своего кумира, было для него пределом мечтаний. О, как много хотел он сказать утонченному божеству, покровителю царей-кшатриев - но сейчас, когда сокровенное желание исполнилось, все слова разом вылетели из головы, язык присох к небу, и Гангея мог только восторженно смотреть в сияющие глаза Сатьявати, угадывая за ними виденный минуту назад лик.
Увы, первый же вопрос, заданный Богом, окончательно сбил наследника с толку, заставив вновь усомниться в подлинности явления!
- Почему бы тебе действительно не жениться на этой женщине? Тебе не кажется, что вы предназначены друг для друга?
- Но… мой отец!
- Понимаю, - в голосе Опекуна прозвучала легкая грусть. - Подобная забота о родителе весьма похвальна. Но раджа, в свою очередь заботясь о тебе, никогда не согласится на условия рыбака-упрямца. Кроме того, жизнь Шантану близится к завершению…
- Отец скоро умрет?! - вырвалось у Гангеи.
- Раджа тяжко болен, хотя ни он сам, ни другие еще не подозревают об этом. Уйми печаль, мой юный друг! Шантану - достойный правитель, за свою жизнь он накопил немало духовных заслуг и вскоре будет вкушать блаженство в небесных садах… Уж это я тебе обещаю! Но счастье отца отравит скорбь, если здесь, на земле, останется страдать его любимый сын!
- Я… я не понимаю!
- Что тут понимать? После смерти раджи тебя ждет трон. Значит, тебе понадобится добродетельная жена и множество наследников, дабы род царя Шантану не угас - в противном случае все заслуги мира не спасут его от адских мук! Я знаю, у тебя есть сын, дитя сиюминутной страсти - но о нем лучше умолчать, поскольку представить Вьясу на престоле… Пускай считается меж людьми брахманом, сыном Спасителя-риши! Мой тебе совет: не медли, обменяйся свадебными гирляндами с Сатьявати! Доверься мне!
Мысли Гангеи путались. Опекун желал добра ему и его отцу, все слова были правильными, но…
Согласиться с радостью?
Пренебречь советом Бога?
Словно в насмешку над родным отцом, жениться на той, которая без остатка заполнила сердце раджи?!
"Соглашайся!" - вкрадчиво мурлыкал внутри незримый советчик, и когда сын Ганги наконец понял, ЧЕЙ это совет, он помимо воли содрогнулся.
Зверь в душе мурлыкал: "Да!"
Зверь и Бог - заодно?! Возможно ли?!
- Прости глупца, Великий, но трудно мне решиться перейти дорогу собственному отцу! Видимо, недостоин я оказанной чести…
- Если я явился к тебе - значит, достоин! - сухо отрезал Опекун.
И Гангея ужаснулся: своим упорством и тупостью он разгневал любимого Бога!
- Что ж, попробуем объясниться, - казалось, Вишну смягчился, и у наследника отлегло от сердца. - В заботах о благе Трехмирья я вынужден тщательно подбирать себе помощников. Я говорю не об аватарах (они в каком-то смысле и есть Я!), а именно о помощниках. Добровольных и разумных. На Земле мой выбор пал на тебя.
- На меня?!
- Не перебивай! Забыл, что младший должен ждать позволения заговорить? А я настолько старше тебя, насколько гора Кайласа старше муравья, родившегося сегодня утром! Вот когда мы найдем общий язык - тогда, возможно, я дарую тебе право перебивать меня трижды в год! Хочешь воспользоваться будущим правом?!
- Чем же я, смертный, могу помочь светочу Троицы? - осмелился подать голос наследник. - Приказывай! Я с радостью выполню любое поручение!
- Прежде чем выполнять, надо понимать. Начнем с простого: тебе наверняка известно, что Трехмирье не раз стояло на краю гибели! Также, полагаю, не будучи брахманом, ты все-таки слыхал, что Вселенная сотворена при помощи Жара-тапаса, который по сей день лежит в основе творения… Да или нет?
- Да. Гуру говорил мне об этом.
- Отлично. Тогда, надеюсь, он говорил и о том, что любое существо Трехмирья, предавшись аскезе и подвижничеству, способно накапливать Жар в себе?
Гангея кивнул.
- Разумеется, это справедливо, когда честный подвижник получает при жизни некий дар или после смерти пожинает плоды своих трудов в небесной обители. Но ведь случалось, что Жар накапливался исключительно в корыстных целях! Вспомним хотя бы Десятиглавца, ракшаса-убийцу! Да, он был аскет, каких мало, но едва наш рохля… то есть Брахма-Созидатель обменял Жар Десятиглавца на дар неуязвимости от богов и демонов, как Трехмирье заходило ходуном! Даже после того, как я в облике земной аватары разделался с ублюдком, по всей земле еще долго дымились руины, а вдовы оплакивали погибших мужей! Впрочем, ракшас - это хоть как-то понятно! Зато когда основы Мироздания начинали колебать святые аскеты…