- Выпьем - за первый литературный гонорар. Их будет еще много, у вас опубликуют все, что вы напишете. Я уверена.
- Благодарю, - сказал я. И мы выпили. С ней легко пилось.
О чем мы говорили в этот вечер? О разном. Мы познавали друг друга, проникая и приобщаясь. Хотя все равно для меня она была terra incognita, и, видимо, такой ей суждено было оставаться до конца.
Кто женщину поймет…
- Вам нужно ехать к маме?
- Нужно, но мне еще нужно скрестить шпаги с вами.
- О, это сколько пожалуйста, - говорит она.
- Я про словесные…
- А вы про какие? Тогда я не поняла… - из дверей уже душа говорит она.
Все остается на столе, мне нравилось, что она ничего не спешила убирать. Казалось, пир будет продолжаться вечно…
Если год - это век.
В этот вечер она была покорна, в этот вечер она была неистова. В этот вечер у меня все получалось… Я сел на своего коня.
Ночь, я зажигаю свет, когда она уходит в душ. Маленький, неяркий. На кроватной полке, тянущейся, как буква, лежит моя книга про студентов, раскрытая на половине. Я и забыл, что оставил ей читать. Рядом лежат закрытая Библия и философия Шопенгауэра. "Кто-то просвещает", - думаю я…
- Вам нужно другое полотенце? - спрашивает Тая, появляясь.
- Я воспользуюсь тем, что в прошлый раз. Если, конечно, никто другой…
Она закрывает мои губы своими, касаясь грудью.
- Не говорите глупости, здесь не проходной двор. Всего лишь - приличный публичный дом. Но полотенца меняются.
Я выскальзываю от нее в ванную, стою в душе и смотрю на часы: два часа ночи. У меня специальные часы, я всегда в них моюсь. Забывая снять вовремя… Н-да. Женщины в моей жизни. Можно написать роман. "Половое воспитание…" Как только назвать героя? Скажем, Август, ласкательное будет Августик, его там по ходу действия много будут ласкать, - а фамилию? - какую-нибудь не здешнюю, скажем… Флан.
Струи горячей воды бьют мне по голове. Думать - писать, писать - думать, - все, из чего состоит жизнь.
- Мамуля!..
- Я уже все знаю, такси не поймать и ты останешься до утра. Скажи своей Шахерезаде, чтобы она сказки заканчивала рассказывать до двенадцати ночи. Чтобы ты успевал поймать такси…
Я смеюсь. Мама не без чувства юмора. Иногда. С другой стороны - она родила меня…
- Ты помнишь, говорила, что я все не отдыхаю. Так вот, я решил поехать отдохнуть на море…
Тая появляется в халате, достает сигарету.
- Ты меня обрадовал, сыночек!
- Поможешь с билетами?
- Конечно. Сколько тебе нужно, один или два?
Или три? Любовь втроем - приятное занятие. Только, когда мужской пол в единственном числе.
- Скажем, я возьму двухместное купе - для себя.
Чтобы не вдыхать носочные ароматы отечества.
- Только с гостиницей может быть проблема. К тому же если с тобой в комнате будет жить твое второе "я", то ей нужен паспорт.
Я смеюсь. А у нее уже работает голова, как все это устроить.
- До завтра, ма.
- Надеюсь, до сегодня.
Я зажигаю трубочку и подношу к концу Таиной сигареты.
- Во сколько у вас первая встреча?
- В одиннадцать.
- Я вас отвезу. Я свободна с утра.
- Наши ставки повышаются… С выездом на море… Она улыбается, но не парирует.
- Выпьем! Глупо было бы не выпить в такой компании!
Я смеюсь. А думаю - о поездах.
Совсем сошел с ума - ем и пью в два часа ночи.
Ночь прошла… На столе стоит завтрак, едва я просыпаюсь. Актриса жарит какие-то сырники. Очень вкусный запах распространяется в воздухе. Я иду в душ и смываю с себя остатки ночи.
Почти домашняя идиллия. Руки ее в муке, она в американской майке и розовых шортах. Я целую ее плечо. От шеи исходит тонкий запах. Нежных духов. Я вообще чувствительный на запахи.
- Для неготовящей женщины…
- Вы сказали, что любите сырники.
- А где яйца достали?
- На базаре.
- Спозаранку…
- На машине - это быстро. Садитесь, вам чай сразу наливать или после?
- После чего? А вам?
- Я уже пила, в семь утра. Я без чая не могу из дома выходить. Но с вами - выпью еще. Вам сметану можно?
- А вам?
- Алеша?!
- Вообще-то нет, но от вашей не могу отказаться.
Она кладет мне три солнечных, сияющих сырника и мазок сметаны.
- Как вы спали, кто вам снился?
- Разноцветные женщины.
- Это какие, кокосовые?
Я смеюсь, святотатствуя над сырником.
- Бедняжка, у вас давно их не было?
- По-моему, прошлой ночью какая-то была… Или это показалось. Цветные женщины - это перламутровые, красные, синие, лиловые, из лазури.
- Я вам могу помочь найти…
- Где? В центре ГУМа, у фонтана?
Она улыбается.
- Вы еще помните! И что же они делали эти женщины с вами ночью?
- Они пели мне как сирены: иди в пустыню и пиши, и там обретешь ты счастье.
Она поставила блюдо с сырниками, закончив, и выключила плиту. Села напротив и оперлась подбородком на руку.
- А кто будет кормить маленьких ангелов? - задумчиво сказала она. - А потом?
- Потом они купали меня в ванне, мыли голову, ступни и другие части.
- Вы любите, когда вас купают.
- Очень.
- Второе я с удовольствием сделаю. Выкупаю вас. Насчет первого - я не знаю. Там театра нет…
- Откроете новый - "Пустынный театр". Будете играть для змей. Ну и отшельник какой-нибудь раз в два года забредет.
- Вы будете мне пьесы писать?
- Не знаю, не пробовал, но напишу. С таким оригинальным названием "Счастье в пустыне".
- Ах, какое прекрасное название! А какая у меня будет роль?
- Все роли будут ваши, это будет театр одной актрисы.
Как бормотание, зазвонил телефон.
- Алло, - сказала она театральным голосом, - да, конечно, пожалуйста. - И протянула мне трубку.
- Это шутка?
- Нет, это всерьез.
С удивлением я взял трубку.
- Мистер Сирин? Я хочу подтвердить вашу встречу с Джорджем Доркипанидзе, в четыре тридцать, - женский голос.
- Спасибо. А как к вам проехать?
Я положил трубку и взялся за сырник: как они меня нашли?
- Интересное свидание? Вы всегда обоймами стреляете?!
- У меня сегодня самая главная встреча. Вы знаете, кто это такой?
- Нет, но голос у нее молодой.
- Я встречаюсь с директором издательства "Отечественная литература". Я и мечтать не мог об этом издательстве, не говоря уже о том, что он со мной встретится.
- Я очень рада.
- Ревность вроде не присуща вам? (Как глубоко я ошибался.) Я прошу прощения, что позвонили по вашему телефону, я его никому не давал.
- Можете давать.
- И кокосовым девушкам тоже?
- Им-то в первую очередь. - Она улыбнулась и стала наливать нам чай.
Раздался бормочущий звонок.
- Возьмите телефон, я уверена, что это вам. Очередной издатель…
- Сыночек, они тебе дозвонились? Я даже не поверила, смотри, какой ты у меня известный становишься!
- Ma, ты откуда узнала этот телефон?
- Ты забыл свой желтый блокнот на столе. Это был единственный телефон, который я не знала. А референт говорила, что срочно…
- Ты чекистка, Сирина!
- Ну, извинись перед своей дамой, надеюсь, она меня простит.
- Почему ты думаешь, что я с дамой?
- Потому что я не встречала еще мужчин с женским именем Тая.
Я рассмеялся, повесив трубку.
- Как ваша мама? Не ругается, что вас нет?
- Очень перевозбуждена моей встречей сегодня.
- Я буду молиться за вас…
- А вы умеете?
- У меня есть наставница, я учусь.
- Давно?
- Около года. - И она перевела неожиданно разговор: - Как вам сырники?
- Замечательные. Я еще съем?
- Пожалуйста. Съешьте все. Я вам с собой дам: вы опять целый день ничего есть не будете. Можно я вас отвезу?
Я колебался - я не любил быть обязанным. Я не ответил, а спросил:
- Что вы будете делать целый день?
- Читать вашу книгу.
- А… - только и сказал я. - А вечером?
- Вечером у меня в гостях, я думаю, будет известный, подающий большие надежды автор этой книги, - американский писатель.
- Кто же, если не секрет? - спросил я.
- Вы, Алешенька, вы.
- Это приглашение?..
Чай - прекрасный напиток, мои внутренности оживают после нескольких чашек. Или я возбужден и взволнован предстоящей встречей?
Да, я возбужден и взволнован. Опять звонит телефон.
- Отвечайте, не смущайтесь. Я понимаю, опять по делам…
- Алло, - я беру трубку.
Удивленный голос говорит:
- А Таю можно к телефону?
- Пожалуйста, - я передаю трубку.
Она слушает и смотрит на меня.
- Да, мамуля, у меня гость издалека, мы пьем чай.
И они о чем-то говорят, я иду в ванную. По-моему, перепил чаю, так как в канале чувствую легкую резь. Наверно, крепкая заварка. В Империи вообще слабый чай никто не пьет.
Я быстро одеваюсь. Костюм, рубашка, галстук. Сурово расправляюсь ее щеткой со своими волосами, пытаясь их уложить и успокоить. Они волнуются.
В комнате, куда я захожу взять пакет, натыкаюсь на одевающуюся актрису. Она нисколько не смущена. Хотя я впервые созерцаю ее голой при дневном свете. Я вижу часть обнаженного тела. И задумываюсь…
Пожалуй, еще немного - и я буду готов написать ее портрет. Я не забыл. Мне портреты не очень удаются. Я вообще не портретист. Искусство портрета девятнадцатого века давно утрачено.