Гаснет свет в зале, возникает тишина. Я замираю, ожидая действа. Тая сидит очень скромно, как будто вообще к театру не имеет никакого отношения. На сцене слабо высвечены декорации, представляющие собой американское жилье. Выходят два актера, которые собираются играть американскую пару, мужа и жену. Следующие мгновения я сижу в полном шоке. Какая-то хрюшка с вылетающей слюной изо рта пытается играть одну из лучших женских ролей в драматургии. Я в ужасе смотрю на эти варварские попытки и мне становится страшно от того, что они делают на сцене.
На седьмой минуте я беру Таю за руку, и мы под долгий вздох зала уходим прочь. Билетерши с удивлением смотрят нам вслед. На свежем воздухе я глубоко-глубоко вздыхаю.
- Алешенька, я не хотела вам навязывать свое мнение и портить впечатление. Этот театр стал совсем другим, от того театра на площади, который вам так нравился до отъезда, ничего не осталось.
Она как будто оправдывается.
- Это же кошмар, как можно так уродовать такую пьесу? За эту постановку режиссера нужно выгнать, но не завтра, а вчера. Кто режиссер в этом театре?
- Та самая актриса, которая плевала на сцене.
Я начинаю истерически смеяться.
- Ну, успокойтесь, - говорит она, - успокойтесь. Сейчас вообще некуда ходить и нечего смотреть. - Она вздыхает. - Чем вы хотите заняться, у нас свободен целый вечер.
- Поехать к вам, - говорю я, еще не остыв от раздражения за обманутые ожидания.
- Не расстраивайтесь так. Мне только нужно заехать в театр на минуту. Вы не против?
- Опять ловить машину и упрашивать этих недоумков. Всё у вас здесь ужасно, всё!
Она берет меня за руку и ведет в переулок. Там стоит машина подруги.
- Хотите повести? Это вас отвлечет.
Я сажусь за руль. В ее театре идет спектакль, и я поднимаюсь в буфет на второй этаж. Меня всегда интересуют буфеты. Где что дают, какая цена. Буфетчицы готовятся к антракту. Я вижу гору бутербродов с лососиной. И не верю.
- А сколько стоит? - спрашиваю я сдобную буфетчицу.
- Дорого, теперь все дорого. - И она ставит ценник перед носом.
Бутерброд стоит столько, сколько билет в театр, из которого мы только что ушли.
О, времена! Не говоря уже о нравах.
- Вам один или два? - спрашивает сдобная.
- А можно двадцать?
- Вы это серьезно? - Она с зеленым недоверием смотрит мне в глаза.
- Думаю, что очень, если пакет найдете.
- Вообще-то это много, чем я буду в антракте торговать. Впрочем, по такой цене никто не купит.
Я пускаю в ход козырную даму, чтобы победить ее сомнения.
- Это для Веры Баталовой. - Я сомневаюсь, что обслуга будет знать Таю Буаш. Так как она не была ведущей актрисой. (Как я ошибался…) Мне еще предстояло понять, какой она была актрисой.
- Для Верочки - пожалуйста, она наша любимая актриса. Я даже попробую найти вам целлофановый пакет.
Я понимал, что это за усилие и подвиг. В стране, где батон носили под мышкой, а колбасу - в кармане.
Она возвращается и считает на счетах.
- Это будет стоить… - И она называет чуть ли не шепотом сумму. Она до конца не верит.
Я достаю пачку хрустящих купюр. Необычное чувство. Это особенные деньги. Я протягиваю ей купюру и остаток хочу дать на "чай", но она отказывается и заставляет меня взять сдачу.
Я спрашиваю, что я могу сделать ей приятное.
- Вы уже сделали.
- Что же? - удивляюсь я.
- На вас посмотрела. Другую жизнь увидела.
Я благодарю ее и спускаюсь вниз. За спиной слышу:
- Верочке привет от нас передайте.
Я кладу средний пакет в большой пакет. Тая уже ждет внизу. Редкая пунктуальность для женщины.
- Как ехать? - спрашиваю я.
- Прямо, - отвечает она и смеется.
У нее дома, пока она делает с собой что-то в ванной (отчего женщины всегда это делают?), я выкладываю драгоценную покупку на большое блюдо.
Она заходит и улыбается:
- Вы уже успокоились?
- Я стараюсь.
И тут она замечает:
- Господи, откуда такое чудо?
- Вы любите рыбу?
- Обожаю.
- Вы видите, как легко удовлетворить отечественную женщину.
- А это единственный способ, который вы знаете?
- Между рыбой и мной я бы выбрал - первое.
- А я бы выбрала второе.
- У нас с вами разные вкусы.
- Вы только сейчас это заметили?! - Она улыбается.
Глядя на все на это, грех было бы не выпить.
- Прекрасная мысль, а то как будто жажда какая-то мучит.
- Вы видите, как легко удовлетворить заграничного мужчину!
Мы рассмеялись.
На столе появилась новая бутылка водки. Замороженная - это тронуло меня. Сыр, овощи, хлеб-кирпичик. А в центр было поставлено блюдо с рыбой.
- Ах, какая красота! - сказала актриса.
- Надеюсь, сегодня вы будете со мной есть?
- С превеликим наслаждением. Наливайте!
- Рад стараться. - Я отдал честь, у виска.
Она засмеялась. Разлив водки в стаканчики занял несколько мгновений, я убрал бутылку в холодильник. Из двух бутербродов я сделал один большой и положил ей на тарелку. Тае понравилась эта идея, и она сделала такой же бутерброд и положила на мою тарелку.
- Бутерброды на брудершафт?
- Да-да. Мне очень эта ваша идея нравится.
- Какая?
- На брудершафт.
Ее глаза искрились. Большие глаза. Чуть навыкате. Я задумался.
- Давайте выпьем - за прошлое. Когда театр был магической сказкой, когда театр увлекал.
- За прекрасные слова! - сказала она и неожиданно нежно посмотрела на меня.
- До дна, - сказал я никому и выпил.
Она тоже, не сморщась, выпила до дна. Потом откусила первый кусок розового бархата, и я увидел, как у нее поплыло в голове и, видимо, в горле. Но она сдержала мимику лица.
- Ах, мы такое едим каждый день, что особенного!
Мы засмеялись. Она откусила еще кусочек.
- Ой, ой, ой, какой сказочный вкус, давно забытый. Спасибо, Алешенька.
Я поклонился.
- Как вы провели сегодня день?
- По редакциям.
- Есть какие-нибудь новости?
- Есть, - ответил я. - Будут издавать мою книгу.
- Прекрасно! Что же вы молчали? Я очень рада! - Ее глаза действительно излучали радость. Я удивился. Я был ей посторонним человеком. В общем-то. (Половой акт - еще не повод для знакомства.)
- А кто будет издавать?
Тая засыпала меня кучей вопросов, и я еще раз подивился ее интересу.
- А какой тираж?
- Сто тысяч. Представляете, по сравнению с нашими тысяча-две.
- Это замечательно.
Она достала бутылку и разлила содержимое.
- Выпьем за ваш успех. И чтобы все у вас сбылось. Я так хочу этого.
- Спасибо, - сказал я и, наклонившись, поцеловал ее руку.
Мы выпили до дна. Мне казалось, что водка не была ее любимым весельем, и она терпела, составляя мне компанию.
- А теперь, Алешуля, если вы не против, я буду пить свой любимый джин. А если вы его еще смешаете, как в прошлый раз, - это вообще будет сказка.
Я улыбнулся. И смешал джин с тоником.
- Что вы собираетесь делать летом, Тая?
- Не представляю. Мой последний спектакль в четверг. Сезон кончается, и до конца августа я свободна. Впрочем, я в Америку еду, я совсем забыла. - Она улыбнулась. - Вас я не побеспокою. Не бойтесь. Вам совершенно нечего волноваться.
- Мой друг уезжает на море, в Лисс. Приглашает меня с собой.
- Я обожаю Лисс! Когда-то каждое лето туда ездила. Я вам завидую.
- А хотите…
Я задумался - это был довольно рискованный шаг…
- Хотите поедем на несколько дней к морю?
Она замерла.
- Вы сумеете вырваться?
- В пятницу я кончаю свои бега по редакциям, а на следующей неделе мне уезжать. Вряд ли я успею сделать что-то большее, чем успею на этой неделе. Так что я к вашим услугам.
- С вами - на край света!
- Я серьезно, Тая.
Она подумала.
- И я. Вы полетите на наших самолетах?!
- Вы что, я еще не сошел с ума окончательно. Только на поезде. Я люблю поезда, как Платонов. В международном купе, в мягком вагоне.
- Как неожиданно все получается…
- Я, когда был маленький, всегда мечтал в таком проехать. Они еще есть, двухместные купе?
Я напрягся, зная исчезающие способности этой империи - самого лучшего, комфортабельного. Имперский народ не должен был иметь комфорта - по идее императоров.
- Конечно. Только цены безумные и билеты летом очень трудно достать.
Я уже и забыл это слово - "достать".
Я сделал ей еще бутерброд с лососиной, так как сама она медлила брать.
- Вы всегда такая стеснительная?
- Это очень дорогое удовольствие.
- Тая! Это все для вас - я хотел удивить.
- Вы меня удивили! Я не верю, что поеду с вами. Что будет солнце, море. Вы…
Она встала и налила мне снова, из холодильника. Я посмотрел на блюдо и задумался.
- О чем вы, Алеша? Уже передумали?.. Но я хотя бы помечтала…
- Эта рыба имеет для меня очень символическое значение. Я впервые получил литературный гонорар. Это первое, что я купил на деньги, заработанные литературным трудом. Понимаете, не повседневной работой, где мы выживаем, зарабатывая доллар. А литературой! Я и мечтать не мог… Я уехал отсюда потому, что меня никогда не опубликовали бы. А теперь - мне платят самые высокие ставки. Первая пища, купленная не на американские доллары, а на плату за слова, которые написал.
Какой-то ком покатился у меня в горле, я запнулся. Она подняла свой бокал: