После работы поехали домой к Лильке на Черемушки перетереть ситуацию. За бутылочкой болгарской "Плиски" перебрали все возможные варианты. Почему Степаненко от меня скрывает, даже не намекнул. С одной стороны, этот вариант меня вполне устраивает, не буду голову класть на плаху за самый опасный участок на нашем предприятии. С другой, по закону он все равно остается подо мной, я его куратор. Когда добили коньячок, пришли к выводу, что такой отдел нужен при всех обстоятельствах, а в приказе о его образовании буду настаивать, чтобы в конце обязательно была строка: контроль и ответственность за деятельностью нового подразделения ложится исключительно на директора.
Чем со мной вступать в перебранку (себе, очевидно, дороже), Степаненко, даже не прочитав мною подготовленный текст, подмахнул его. Я быстро сделала с него несколько копий (старая школа!), одну из них подшила в папку наших документов, предварительно расцеловав.
– Ты что, сумасшедшая, грязную бумагу облизываешь? – истошно заорала моя подруга.
– Замолчи, иди сюда, читай. Этот хрен подписал приказ, не глядя.
Лилька только пожала плечами:
– Они развязали себе руки полностью. Теперь будешь писать объяснительные по поводу перерасхода фонда зарплаты, это я тебе гарантирую.
– А почему я?
– Да потому что эта новая начальница подпишет все, что ей принесут, за мзду. Ты ее видишь на рабочем месте? Носится целый день по складам, сумку набивает, потом ее через забор, и, чистенькая, улыбаясь охране, идет домой. Теперь, Оля, премию не увидим, как собственных ушей и твой курносый нос без зеркала. Попомни мои слова.
– Посмотрим, – сказала я и подумала: "Может, мы поспешили с этим приказом и промахнулись. Нет, не дам этой падле воровитой развернуться".
В очередной выходной я проспала до полудня, наверное, спала бы еще, но разбудил писклявый лай Капки, она "завтракала" на кухне и пищала от радости. Этого малюсенького щеночка-девочку из породы королевских пинчеров нам подарил мой дядька и бабкин сын Леонид Павлович. И, тем самым, скрасил бабке жизнь после смерти беспородного Дружка. Капка досталась ему бесплатно, поскольку папашей этого чада был любимый Ленин пинчер, пройдоха Джимик. Кушать самостоятельно она не могла или не хотела, и бабка ее выкармливала с рук. Да, видно, так увлеклась этим процессом, что стала просто издеваться над несчастным животным. Каждое утро она насильно, по чайной ложке запихивала в Капку манную кашу.
Моя напарница по "манному" несчастью сначала сопротивлялась, а потом, как и я, сдалась и послушно открывала пасть. Нужно было только видеть эту сцену. Сидящая на табурете бабка у стола держит вырывающуюся несчастную псинку, обвязанную специально пошитым с прибамбасами слюнявчиком, похожим скорее на смирительную рубашку. Я в этот момент вспоминала, как смеялся надо мной весь класс, когда я приходила в школу в чем-то подобном.
Когда блюдце с кашей было съедено, Капка отпускалась на волю. Что с ней делалось?.. Несчастное животное носилось по квартире, как угорелая, обтирая мордочку о ковер на полу. От счастья свободы она немного сикала, фыркала и даже срыгивала. Это представление можно было наблюдать трижды в день, ничего не менялось, менялся только ассортимент блюд. К своему первому дню рождения Капка напоминала надутый детский воздушный шарик, а не ту крошечку, которую за миниатюрность мы назвали Капелькой.
Освободившись от завтрака, Капка уселась ко мне на коленки и стала лизать подбородок.
– Капочка, тебе привет от Михаил Григорьевича, – прошептала я ей на ушко. Какие умные глазки у этого малюсенького существа. Любование прервала бабка, она пришла проверить, не мучаю ли я малышку.
– Олька, а когда ты к Светке Барановой в Германию поедешь?
– А зачем, я только недавно была?
– Капке новый поводок с ошейничком нужен, как у собачки генеральши из соседнего дома. Я ее спросила, где купила, она мне так, с пренебрежением: Пелагея Борисовна, такие только за границей продаются. Со старым мне за Капкой уже трудно угнаться, уж больно шустро бегает. Еще украдет кто, или большие собаки загрызут. Я тебе дам денег с пенсии.
Привези, хорошо сказано. Бедная бабушка, как тебе сказать, что я боюсь даже заикнуться, что Светка мне приглашение прислала. Лилькина на базе должность – тьфу, какой-то старший экономист, и то ей не дали визу, и куда – в Болгарию. А уж мне тем более отказ как пить дать светит, явно моя фамилия у них в черном списке, где все наше начальство. А что я раньше времени бзигую, отдам документы на оформление, у меня с Купцовой, начальником отдела виз, вроде бы сложились неплохие, почти дружеские отношения. Заодно и проверю, как обстоят мои дела с этими организациями. Теперь я не связана по рукам и ногам с заработной платой, с нарядами и прочим дерьмом. Даже как-то неловко чувствую себя. Столько свободного времени появилось, обедаю, как все, в отведенные часы, и еще остается поболтать по телефону, правда, жаль, что особо не с кем, журнальчики с модой перелистать. Лафа. Уезжаю с работы по звонку, и мне до сраки, выгружены ли вагоны и кому за что заплачено. Меньше знаешь, лучше спишь.
Удивительно, но тревоги мои оказались напрасны, без проблем мне выдали визу. Только ехать в Германию мне совсем не хочется. Нет, почему же не поехать, а на обратном пути можно случайно оказаться в Москве. Даже Мишкина мама интересовалась у Лильки, что я из себя представляю. Засомневалась, уж не из женщин легкого поведения (она высказалась более категорично – шлюх, а иногда проскальзывало – б…ей) девица, которая прилетала к ее единственному сыночку. Взбесив этим свою племянницу, которая ей по-свойски парировала:
– Сонечка, это ваши бл…и москвички тучами налетают к нам шляться. Оля моя подруга и из хорошей семьи. Мишка ей совсем ни к чему, она человек серьезный, а мой братец разгильдяй, распинался тут, когда был с Юркой Котелевским на ралли, что – какой там у вас есть бор? Серебряный? – так вот, он чуть ли не весь его поимел со своими дружками, такими же бл…ми.
Я догадывалась, что не весь разговор она мне передала. Но какое это имеет значение. Мне же хорошо по большому счету было с ним в Москве. Интересно. Там другая жизнь, другие люди и, думаю, другие отношения. Хотя почему другие? Такие же, как и везде. Разница лишь в том, что либо есть любовь и уважение, либо их нет. Почему я о нем постоянно думаю? Вспоминаю, как мы были в Архангельском, как целовались. Зачем только я отбивалась ночью на этом чехословацком диване, крепость сооружала, тоже мне, строительница хренова? Теперь бы я такой глупости не сделала. К сожалению, ничего не вернуть, хотя, может, попытаться. Нет, подожду, пусть он первым сделает шаг. Но ведь он уже сделал – опять звонит. Кому сказать – живу теперь только его звонками.
– Ольга, где ты там витаешь, отвлекись, нам завтра нужно разослать планы реализации по месяцам, – растормошила меня подруга, больно дернув за плечо. – Знаю, бред сумасшедшего, но требуют.
– Сами пусть делают, если такие все умные. Меня теперь нет ни в одной комиссии, боятся включить, – вырвалось у меня.
Неужели мне так подфартило? Игнорируют мою личность по полной программе. Хоть бы до конца этого проклятого сезона так игнорировали, только спасибо сказала бы. А вдруг директор боится, что я его заложу, тогда совсем дурак. У него теперь молодежная команда, с ней и колупайся, уважаемый Владимир Алексеевич, с ветерком проводи время после работы. Бог в помощь. А ему – бац! – заявление на отпуск.
Почти без проволочек он подписал его, но всего на две недели, чтобы обязательно к отчетности в конце декабря вернулась.
– Так вы ж прекрасно без меня справляетесь, у вас теперь столько советчиков, петух клюнет – они вывернутся, ушлые ребята, – опять расшила я свой прелестный ротик.
– Хватит, Ольга, дурить, – директор полез в тумбу стола, достал бутылку какого-то импортного вина. – Не грех выпить за твой отдых. В Одессе будешь или куда уедешь?
– Уеду. Подальше от вас всех.
– Ну, дывчина неугомонная.
Итак, впереди Берлин. Подготовилась я по полной программе. Наученная горьким прошлым опытом своего путешествия, купила билет с пересадкой в Киеве. Подруга здесь же подсуетилась с передачкой для киевских родственничков. Никакого труда для меня это не составляло. Поезд прибывал в Киев рано утром, а на Брест и Берлин уходил поздно вечером. С Киевом у меня много чего связано; отдам посылку, прогуляюсь по Крещатику не спеша, вспомню безмятежные дни своего киевского студенчества. Заодно и познакомлюсь с родным Мишкиным дядей, братом его мамы. Так и поступила: сдала свои вещи в багажное отделение и с двумя тяжеленными сумками на такси помчалась на улицу Жилянскую, что напротив стадиона Хрущева.
Меня очень приветливо встретили, усадили попить чаек с дороги. Стали расспрашивать о своих одесских родственниках, больше о Лильке и ее старшей сестре Милке. Одной уже тридцать шесть, другой за сорок, а вот личная жизнь не складывается, на горизонте никого.
– А вы замужем? Нет? Это все от чересчур больших претензий теперь у вас, девушек, – Мишин дядя подвел итог. – Институт закончили и носом крутите. Тот не подходит, этот. А раньше за кого выдадут, за того и пойдет, и все нормально жили.
Черт меня дернул ляпнуть, что мужчины тоже в холостяках застревают, например, ваш племянник московский.
– Вы знакомы с Мишкой?
– Да, Лилька нас познакомила, когда он был проездом в Одессе, они с приятелем в каком-то ралли участвовали.
Дядька махнул рукой.
– С ним уже все в порядке, не сегодня-завтра женится. Моя сестра долго была против, у его зазнобы есть ребенок. Но теперь сдалась. Я ей говорю: не лезь в их жизнь. Девушка из Ленинграда, я ее видел, мне лично она понравилась. Татьяной зовут.