Через двадцать минут мы были в здании Аэрофлота на Ленинградском проспекте, где я зарегистрировалась на свой рейс самой последней и помчались на уже трогающийся автобус. Если бы не Миша, я бы, конечно, не успела. Водитель задержался на несколько минут, разговаривая с диспетчером, и я уже в дверях еще раз попросила прощения:
– Глупо все получилось, я так не хотела. Но все равно спасибо тебе за все.
Миша схватил меня за голову и крепко поцеловал в губы. Из окна я смотрела на уменьшающуюся фигурку, и его силуэт растворялся от моих слез.
Автобус как нарочно проехал мимо Библиотеки имени Ленина и подвез к самому трапу. Рейс, однако, задержали, причину, конечно, не объяснили, промурыжили в самолете, а потом высадили из него в накопитель. Ждите. Лишь к ночи мы приземлились в Одессе. Я так закрутилась в Москве, что не позаботилась о встрече, а посему, выйдя за ворота аэропорта, поняла: ни такси не светит, ни частников не найду. Оставался только вариант с ночным автобусом. Его уже почти до отказа забили пассажиры с другого рейса, который прибыл перед нами. Еле втиснулась, обреченно пристроившись на задней площадке.
Мне выходить на Пятой Фонтана, а до Шестой придется идти своими усталыми ножками, трамвая не дождешься, да он, наверное, уже ночует в депо. В автобусе заметила неприятную личность, крутящуюся рядом со мной и внимательно изучающую мою персону. Но что делать, выходить-то надо. Может, дай бог, ему ехать дальше? Ладно, чему быть – того не миновать, и риск – благородное дело. В общем, я рванула пешком. Это была непростительная ошибка, мужчина стал преследовать меня по темной аллее мимо моей 38-й школы. Он шел сзади всего на пару шагов. Моя голова лихорадочно искала решения. Я сняла кожаные перчатки и обе сумки взяла в левую руку, правую стала энергично разминать, как на тренировке, когда добиваешься эластичности пальцев, отчего зависит качество удара по мячу. Но сейчас не было ни мяча, ни волейбольной сетки, а возник передо мной этот незнакомый тип с намерениями совершенно понятными. Я сама не поняла, как, выпрыгнув, будто завершая комбинацию после паса, врезала ему что есть силы по кумполу, не то кулаком, не то ребром ладони, убей, не помню. При приземлении сама чуть не завалилась на каблуках на землю, еле удержалась.
Ворюга явно не ожидал такого поворота событий. От удара он втемяшился спиной и затылком в акацию перед трамвайной линией. Я же понеслась что есть мочи домой, ни разу не оглянувшись; так и влетела в свою парадную, где постояла, пока не отдышалась. Потом медленно поднялась по лестнице к своей двери, за которой разрывалась лаем, будя соседей, преданная собачонка Капка.
– Явилась, не запылилась, – дверь открыла вечно недовольная мама; как все-таки она отличается от Мишиной Соньки. – И не стыдно? Что творишь?
Упреки следовали один за другим: и никакой совести нет, и на старости лет никакого покоя, и когда я уже перестану беситься…
– Когда сдохну, тогда и успокоюсь, – я закрылась в ванной, умылась, накурилась, наплакалась. Вот и опять я вольный казак. То много кавалеров было, то опять ни одного.
– Ложись на Алкину тахту, она теперь у себя ночует.
– У меня есть свое кресло, мне чужого не надо, – огрызнулась я на мамин совет.
Утром, как ни в чем не бывало, меня бабка своим беззубым ртом поцеловала в лоб. На кухне ждала традиционная манная каша и большая чашка какао. Мамы уже не было, ушла в поликлинику, а бабка пробубнила сводку последних известий:
– Олька, Сашка все допытывался, где ты. Сказали с Алкой правду, что уехала на экскурсию. А он так руки развел: как на экскурсию, у нее же ангина?
Я еще не отошла от московских новостей, а уже знала, что и Юрка Воронюк тоже заезжал, весь такой капризный, и кто-то с работы, я, конечно, догадалась – кто.
– Ты бы уже определилась как-то. Если не нужны они тебе, так и нечего их привораживать сюда. А то всех домой тянешь, зачем?
– Баб, да никого я не тащу. Больше ни одна зараза не заявится, я тебе обещаю.
– Нет, это не дело. Алку с топчана не согнать, все время дома торчит, и ты туда же. Лучше уж гуляй, раз гуляется.
– Не гуляется, бабушка, совсем не гуляется, – я уткнулась головой ей в живот.
– Значит, еще не нашла тебя твоя судьба, я вон деда своего сколько ждала. Выйти замуж не напасть, как бы замужем не пропасть.
Меня, однако, мучила другая проблема: как мой вчерашний клиент, вот уж по-другому не скажешь, под руку попал. Мишин дружок Дракоша тоже ведь мог попасть, он и без этого еле держался на ногах, и язык заплетался. Вдруг я его убила или покалечила? А что если он очухается и вычислит меня. Решение пришло мгновенно. Все гениальное просто. Я сменила собственный имидж. Накрутила на голове халу, подвела глаза, как Шехерезада, и до следующей весны повесила в шкаф приметное пальто. Наутро, проходя мимо памятного дерева, внимательно все осмотрела, ничего ли не валяется. Я поблагодарила старую акацию, что она была на моей стороне.
Праздники минули, и для меня жизнь входила в привычную колею, возвращалась на круги своя. Пошли повестки в суд. Однако разговор на эту тему, как поется в известной оперетте, портит нервную систему, поэтому не хочется его заводить, но разные черные мысли опять полезли в голову: дывлюсь я на нэбо и думку гадаю…
Спящая почка распустилась
В Одессе, когда зацветает абрикос, обязательно ударяют морозы, да такие зверские. Жаль цвет, который пожухлый валяется в пыли. Однако проходит несколько дней, и вдруг деревья опять пробуждаются к жизни и начинают цвести по новой. Удивительное явление, но на этот раз хоть и цвета мало, зато он более крепкий и приносит плоды. Природа позаботилась и припасла на всякий случай спящую почку. Так и в человеческой жизни происходит.
Вдруг, как ни в чем не бывало, отзвонилась Москва. Опять я стала деткой, опять пустые, ни к чему не обязывающие разговоры. Тоска в душе, казалось, навсегда поселилась. Но воспоминания приятно проведенных дней, желание увидеть еще хоть один раз этого человека победило. Лилька бушевала, она не могла понять, как можно вообще иметь что-то общее с этим прожженным циником, насмешником, бабником и вообще москвичом. Как ей объяснить, что я такая же, как и все, просто баба, ищу в жизни счастья, а мне жутко не везет, обходит оно меня стороной. Ну, была бы страшилой, от которой все отворачиваются. Вроде нет, мужики обсыпают комплиментами. Может, из-за непонятной упертости, моего несносного характера (и кличка "Мегера" – в "десятку", которую я выбивала в тире). Может, мне не дано богом разглядеть в человеке того самого, единственного (потом, если не сложится, ошиблась, можно поменять)… Но, в любом случае, мне так не хочется, чтобы было, как у остальных женщин в нашем роду. И пусть только эти, даже пустые слова в телефонной трубке, пусть обман, все равно, как приятно его слушать:
– Детка, я сейчас представляю твое лицо, ты улыбаешься мне, и мы в обнимку танцуем в Архангельском. Помнишь?
– Помню.
– Раз так, надо повторить. Когда приедешь, нет, лучше вернешься, когда? Я все время только и делаю, что вспоминаю наши поцелуи. И сейчас целую и жду.
Трубка вешалась на рычаг, и романтика превращалась в обычную прозу бытия. Опять эта проклятая закладка на зиму, эти партийные пурицы, которым все по фигу, хоть трава не расти, но сделайте так, как они желают. Сейчас, в сию минуту, а что будет завтра, их не заботит. Не волнует, что мы заранее терпим убытки, выплачиваем процент банку за кредит и так далее, так далее. Это наши проблемы, а их хата с краю. Еще настаивают, чтобы Лемешко оформил их пьячуг на материально-ответственные должности.
На меня напал такой психоз; я уже не сомневалась, что следующее уголовное дело гарантировано. Мы уже с Лилькой и так и этак, по-всякому тысячи раз проигрывали разные варианты моего ухода от этого дела. Сколько я скандалов закатила директору – и тет-а-тет, и при этих новых сотрудниках-прохиндеях из номенклатурного партийного списка. Нашли себе, суки, золотую жилу на ровном месте. Они, видите ли, несут ответственность за наши аферы. В отделе у нас появилась новая старшая экономистка, тридцатилетняя жена военного с высшим образованием. Ее определили заниматься трудом и заработной платой. Женщина сообразительная, ничего не скажешь, в курс дела вошла быстро, не комплексовала ни по каким скользким делам. Все проверить после нее, химичит или нет, естественно, было невозможно, только беглым взглядом и сравнительным анализом.
– Ольга Иосифовна, я вижу, вы вся на нервах, да не переживайте, не принимайте близко к сердцу, – за очередным в конторе небольшим сабантуем пыталась успокоить меня новая сотрудница, – знали бы вы, что в воинских частях творится, еще не такие дела делают, и ничего. Главное, чтобы командование было довольно и новые звездочки на погоны без проволочек давало.
Я выпалила:
– А потом что? Когда проверят?
– Кто там проверяет? – усмехнулась она. – Все довольны, все шито-крыто: солдаты молчат, рады, что дожили до дембеля, а для офицеров каждая звездочка – перевод дальше по службе.
Мы с Лилей Иосифовной только переглянулись.
– Раз вы такая смелая, я предложу создать под вас самостоятельный отдел труда и заработной платы, и отвечайте за все, – я начала заводиться.
– Опоздали. Я уже переговорила и с директором, и с Лемешко, они не против. Снимем с вас груз ответственности, раз он вас так тяготит.