Когда мы вернулись, влюбленная семейная парочка, вытянув шеи, с любопытством окидывала нас пристальным взором, пытались определить – было – не было. Они переводили глаза с меня на Сашку и наоборот, обмениваясь между собой понимающими взглядами. Мне стало смешно. Нетерпеливая Ирка вытащила меня пойти попудрить носики. В туалете ее раздирало от нетерпения все скорее прознать, и она с визгом заорала, хорошо, что мы были одни:
– Ну как он тебе, Олечка? Он от тебя глаз не отрывает. Хороший парень. Мы его с Генкой обожаем. Ну, ты, Приходя, даешь, сразу раздевать его начала, пиджачок сняла, невтерпеж, что ли.
А сама заливается.
– Да ладно тебе, я только примеряла, подойдет ли размерчик, – хитро ответила я, и мы теперь уже хором рассмеялись так, что слышно было даже в зале.
– И как, размерчик подошел? А сам пиджачок? – не унималась подружка.
– С первой примерки не разобралась. – Я продолжала свою игру с двойным смыслом. – Обычно я раза три на примерки хожу, пока не пойму, что мне все нравится. Хватит, Ирка, не надо ржать, а то впрямь подумаешь что-нибудь этакое. Мы даже не поцеловались. Он сам снял свой пиджачок, я не просила.
– И ты так сразу в него и впрыгнула. Обосноваться решила в нем.
– Прекрати, Ирка, травить меня. Время покажет, все расставит по местам, так наша Фатька говорит. И еще говорит: у женщин самая большая проблема, как отличить хорошего мужика от плохого? От нас же все хотят одно и то же.
– И все-таки, Приходя, не молчи, ну, скажи: он тебе понравился?
– Понравился, понравился, симпатичный приятный студент, боюсь только, я для него уже старая.
На обратном пути Швецы заторопились домой: а вы, ребята, можете не спешить. Они обещали Иркиной маме вернуться к вечерней укладке сына. Мы медленно плелись по почти пустой, тихой и темной Аркадии. Редкие парочки на скамейках прятались друг в дружке, пытаясь превратиться в единые коконы. Одна скамейка оказалась свободной, Саша плюхнулся на нее – занято! – и предложил тоже посидеть. Я бы с удовольствием посидела, но мне завтра чуть свет в контору. Доплестись бы до дома на этих высоченных каблуках и грохнуться в свое кресло-кровать. Прощание было скромным: с пожатием рук и пожеланием спокойной ночи. Я уже поднялась на пол-этажа вверх, как услышала, что он меня зовет и поднимается следом:
– Оля, когда мы встретимся? Мы же не договорились.
Он нежно взял меня за руку, нагнулся, поцеловал ее. Вот это да!
– Не знаю, Саша, я еле приплетаюсь домой, поем и сразу заваливаюсь. Не до свиданий мне.
– А Ира говорила, что вы каждый вечер общаетесь.
– Есть такое, ну, не каждый вечер, но довольно часто. Она раньше десяти вечера не приходит. Мы посидим на балконе, побалакаем, покурим – и расходимся. Только ты ее не выдавай про курево, а то Гена устроит ей взбучку.
– Так можно и я тоже буду приходить к десяти? – Он поднялся со мной на одну ступеньку и на этот раз нежно в щечку поцеловал.
– Целоваться нам рановато еще, – пыталась я пошутить.
– А по-моему, нам надо нагонять, – и он сгреб меня в охапку, прямо в губы поцеловал. – Я завтра в десять приду, погуляем. Тебе полезно на ночь подышать свежим воздухом, а не дымить, и Ирке – тоже.
И убежал, не дожидаясь моего согласия.
Дома, готовясь ко сну, я все время хихикала. Бабка не выдержала:
– Олька, ты чего? Тронулась? Все время лыбишься.
Потом и Алка включилась – на кухне, я туда заглянула, чтобы достать из холодильника "Боржоми":
– Ты откуда такая счастливая?
– В ресторане новом была, в Аркадии открыли "Глечик".
– И что?
– Ничего, у меня новый кавалер, кажется, появился.
– В твоей коллекции место освободилось?
– Нет, я новый альбом купила!
Теперь уже мы хохотали вместе и стали толкаться, как раньше в детстве.
– Сейчас, вот увидишь, мама придет.
Она не ошиблась. Набросив на себя халат, появилась мама, дорогая наша Анна Павловна, которую распиравшее любопытство вытащило из кровати.
– Девочки, что-нибудь случилось, поделитесь со старой больной женщиной.
– Все в порядке, мамуля, у Ольки новый ухажер. Ты их считаешь – какой по очереди? – давясь от смеха, еле выкакала Алка.
– Опять нам головная боль. Она нам нужна? А тебе, Олька? – бабка едва не опрокинула стакан с водой, который она приготовила, чтобы запить лекарство.
– А как же внуки и правнуки, о которых вы просите нас с Алкой? С воздуха они не возьмутся. Мужичок-бычок нужен. Вдруг это он? А вдруг это очередной геморрой на мою голову?
Бабка, только услышав слово геморрой, здесь же вставила свои пять копеек:
– Давай, давай, дошутишься. Вот только со своим геморроем так не шути. Плохая болячка, от сидячки. Приготовься, свечки тебе в задницу сейчас воткну, болячку эту надо сразу перехватить. И тебе, Анька, тоже, ты же сама мучаешься. Двигаться вам надо с Олькой побольше.
Вот так, не избежав выволочки от бабки за легкомысленность к своему геморрою, я неожиданно встретилась с очень хорошим человеком – Александром Чадаевым. Каждый вечер, ближе к десяти, он прогуливался под моим балконом. Я, натянув на себя что-то теплое, выходила к нему на свидание. Ходили, говорили, спорили, чудили, что-то похожее на близкие отношения начинало формироваться. В его присутствии я стеснялась закурить. Он вообще не знал вкуса папирос. Нас с ним часто приглашали на дни рождения моих сотрудниц, так он там даже не пил. Так, поднесет ко рту и отставит. Меня это немного напрягало, не выпил ли он уже все свое, однако Ира все мои сомнения развеяла.
Он действительно был хорошей партией для такого падшего ангела, как я. Начался самый прекрасный период любовных игр, через месяц мы уже приступили к более серьезным поцелуям, объятиям. Щедра одесская осень на теплые, ласковые вечера, прогулки к морю. Последние сеансы в кинотеатрах на Десятой Фонтана и на Шестнадцатой. Обязательно последний ряд, сзади никого. Очень все романтично. Я быстро привыкла к одному его движению, когда своими мускулистыми руками он легко, как пушинку, подбрасывал меня вверх. Будто в своем десятиборье толкал ядро или метал диск. С ним я опять почувствовала себя почти девочкой, если бы наутро не надо было идти на работу и перевоплощаться в Мегеру.
Саша, судя по всему, стеснялся напрямую спросить о моей работе. А может, кое-что знал, вероятно, Ирочка не удержалась и рассказала обо мне, не без этого. Точно так же, как и мне о нем. Только один раз он как бы издалека попытался прикоснуться к этой теме.
– Оля, а что ты видишь из своего окна на работе?
– А из моего окна площадь Красная не видна… Саша, мне особенно некогда смотреть в окно. Но если тебя интересует…
А действительно, что мне видно из моего кабинета? Небо, потом железобетонный забор, за которым находится наш тарный цех и тарный склад. Вижу, как выгружается кругляк из вагонов, как противно гудит пилорама, горы сложенных в штабеля ящиков по номерам, как снуют автопогрузчики. Пожалуй, больше ничего. Лучше закрыть глаза и всего этого не видеть, но запах от влажной тарной дощечки и опилок я люблю, он приятен. Меня интересует больше план и себестоимость. Да я в окно редко смотрю и вообще сижу спиной к нему. А что? Почему он спрашивает?
– Да так, просто интересно знать, чем занимаешься?
– Ругаюсь, Саша, с утра, как приду, и до вечера, как ухожу. К стыду своему, даже матом часто приходится, иначе не проймешь и не заставишь. Тебя это очень шокирует?
Он молчал, а потом в упор:
– То, чем ты занимаешься, опасно?
Вот, оказывается, что тебя интересует, Саша Чадаев! Не совершаю ли я хищение социалистической собственности? Другими словами, не ворую ли я? Елки-палки, он, весь такой чистенький, боится, выходит, замарать себя, общаясь со мной. Все, милый, опасно, жить на земле тоже опасно, а уж на такой махине, где выпало трудиться мне, может, еще больше.
И зачем я ему это буду все рассказывать, кому это интересно; это же не рекорд какой обсуждать в легкой атлетике или победу Курильского со своим волейбольным МЕДИНом в чемпионате Союза; или вчерашний матч "Черноморца" со СКА; вечные соперники, я иногда тоже на их игры хожу, ребята из тарного цеха приглашают. Не знаю, за кого они болеют, но от переживаний лузгают кабачковые семечки непрерывно все девяносто минут. И разве они одни. Не позавидуешь уборщикам, сколько мусора со стадиона надо увозить после каждого матча. Но и мы своего, всякие отходы, тоже вывозим порядочно на свалку. Каждому, как говорится, свое.
Рассказала, без подробностей.
– Ну, как, Саша, не надоело меня слушать? Нет? В спорте тоже проблем хватает, но там все же многое зависит от тебя самого, от твоей готовности, личных качеств и характера, и от удачи, конечно. А у меня свой спорт, не один, несколько в одном, и в каждом свои цуресы на всю голову; я как многостаночница, мечусь, прыгаю от проблемы к проблеме, только одна утрясется, а десять следующих уже поджидают. Хорошо, что мои девчонки заваривают мне чай или кофе и насильно в рот суют бутерброд, который я жую на ходу, а то вообще хана была бы. Язву в два счета поимела бы. В общем, step by step, двигаюсь постепенно к намеченной цели – гробовой доске.
– Ну и юмор у тебя, Ольга.
– Отбрось букву "ю". Мор. Но что поделать, сама влипла в эту профессию, хотя мечтала о совсем другой. Саш, давай лучше на анекдоты перейдем, хоть поржем. Ты много их знаешь? Не тушуйся, если с матерком, я прощу, лишь бы остроумные были. – И сама первая рассказала ему про то, как крепко поддатая жена заваливается домой, муж набрасывается на нее с упреками и на естественный его вопрос: где, сука, так нажралась, отвечает: на рыбалке. "А почему без рыбы, клева не было?" – допытывается муж. – "Дурак, было как раз клево".