Роман-фантасмагория: в послевоенной Америке беженец из Европы задумывает банальную аферу - но в результате становится великим пророком, новым Ганди или Христом…
Содержание:
ПРИМЕЧАНИЕ, 1
I - Патрон, не изводите себя 1
II - Первый диалог раба и его Господина 2
III - Что новенького? 3
IV - Ночь - все, чего мы заслуживаем 4
V - Белый Махатма Гарлема 4
VI - Молитва за Победителей 5
VII - История Сэмми Подметки 6
VIII - Ко всем голодным 7
IX - Вековое "и-а!" 8
X - Человек - он что, немец? 9
XI - Нам нужен не стакан воды 10
XII - Он предсказывает будущее 11
XIII - Дело лишь в том, чтобы крикнуть 11
XIV - Еще один заблудший крестный ход 12
XV - Индивидуум не мертв 13
XVI - Он творит чудеса 14
XVII - Он принимает себя всерьез 14
XVIII - "И-а!" на глетчере 15
XIX - "И-а!" без роздыху 16
Апофеоз 17
Примечания 19
Ромен Гари
Тюльпан
Леону Блюму с почтением
Сила крика так велика, что разбивает суровые бесчеловечные законы.
Кафка
ПРИМЕЧАНИЕ,
В этой краткой работе силились мы воссоздать перед современниками одну из величайших фигур в истории человечества и делали это с одной лишь надеждой - разбудить слабое эхо милосердия и братства, коих сейчас, в наше время, так остро не хватает.
Мы нисколько не претендуем на то, чтобы представить нечто категоричное и бесспорное.
Веками на сей необъятный сюжет создавались и будут еще создаваться тысячи замечательных и гораздо более ученых трудов - но не смогут ни исчерпать его, ни охватить во всей полноте.
Мы ни в коей мере не причисляем себя к единственным наследникам исторической правды.
В ту далекую эпоху, когда появился Тюльпан, человечество переживало времена мрачные и тяжелые, из коих вынырнуло с трудом, дрожащее и как бы оторопевшее. Войны следовали за войнами, руины оседали к руинам и пепел к пеплу, так что до нас дошло очень мало подлинных или достойных доверия документов. Вот почему во многих описаниях должны мы были прибегнуть к помощи воображения, что и признаем с готовностью, предоставляя другим право создания научных теорий и категоричных текстов.
Наша цель проще.
Сейчас, через три с лишним тысячи лет после священной жертвы, принесенной тем, кто открыл Путь, мы чудесным образом выходим из битвы, в которой будущее нашей расы и само существование цивилизации было поставлено на кон.
Наша победа куплена дорогой ценой. Наши города изъедены пылью, наши поля разорены, и цвет нашей молодежи скосило.
Однако после жестокого, яростного побоища, кажется нам, великое смятение овладело душами и люди посмотрели друг на друга, онемевшие и подавленные, опустив руки, с опустошенными сердцами, не ведая более, куда идти* .
И чтобы помочь им, чтобы указать им дорогу, силимся мы воссоздать пред ними одну из лучезарнейших глав нашей истории - чтобы указать им дорогу и чтобы вернуть им веру в человека, в его призвание и великий жребий.
Наш мир нуждается в вере, люди не могут жить без нее.
Правоверные, возможно, упрекнут нас в наивности, тривиальном взгляде на столь высокий предмет; эрудиты, конечно, примут в штыки то, что сочтут попыткой популяризации.
Вот что мы ответим на все это: есть слава и мужество человеческое, столь возвышенные, что никогда и ничем нельзя их опошлить, даже упорствуя в том.
И мы старались уважать все мнения и, будем надеяться, все верования.
И мы хотели рассказать все коротко и ясно, чтобы достучаться до людских душ прежде, чем станет слишком поздно.
Ибо так было всегда: после великой войны либо возрождается вера в своем великом сиянии, либо происходят варварские революции.
Наш смиренный вклад не должно воспринимать иначе, кроме как отчаянную и, быть может, тщетную попытку предотвратить вторую возможность* .
I
Патрон, не изводите себя
Тюльпан взял флейту со шкафа и забился в угол кровати* . Он поднес инструмент к губам и, прикрыв глаза, на одном дыхании сыграл "Послеполуденный отдых Фавна". Играл он хорошо. В мерзкой меблированной комнатушке Гарлема и впрямь возник пруд, и лебеди дремали, спрятав голову под крыло, и розовые кусты тянулись вдоль стен, и мечтательная нимфа склонилась над выщербленной раковиной, где валялись окурки, грязные тарелки и зубная щетка… "Есть хочется". Тюльпан выронил флейту и принялся внимательно рассматривать потолок. "Какое сегодня число?" Он рассеянно провел рукой по щеке. "Надо бы побриться". На чердаке было холодно. "15-е… 15-е марта 1946-го", - вдруг вспомнил он с таким облегчением, словно все это имело значение - дни, месяцы, годы. "Ужасно есть хочется". Он так и водил рукой по щеке, машинально. "Мыши всю ночь скреблись. Завтра ровно полгода, как я уехал из Европы". Он наклонился и долго с любопытством разглядывал свои тапочки, стоявшие на коврике у кровати. "Девять месяцев назад я был в Бухенвальде. Как странно". Он так и смотрел на тапочки - склонившись, рассеянно, по привычке насвистывая "Deutschland über alles" . "Девять месяцев назад я был в Бухенвальде. Теперь у меня есть тапочки". Он откинулся на спину и вновь принялся созерцать потолок, его пятна, сырую штукатурку, лохмотья паутины. "Приезжайте в Калифорнию, к ее солнцу, ее пляжам, к ее благоуханным садам". Ему мерещился восход нового светила - бараньей ноги со спутниками-картофелинами. Он очень хотел есть. "Надо бы умыться, одеться, выйти на улицу, немного пройтись. Двигаться - это полезно". Он зевнул. "Куда девался этот старый негр? Сейчас, поди, явится пьяный и без гроша. Плохи наши дела". Дела и впрямь были плохи: дважды в неделю управляющий-итальянец приходил напомнить о долге.
"Дайте нам еще неделю, - умолял Тюльпан. - Я вот-вот найду работу". - "Платите или катитесь отсюда!" - "Карузо, между беженцами из Европы…" - "Ха! Клевета! Я уже два года американский гражданин и запрещаю оскорблять меня". - "Карузо, представьте, что посреди океана торпеда взорвала корабль. Так неужели, подобрав единственного пассажира, который спасся на утлом плоту, вы возьмете с бедняги плату за проезд?" - "Морские законы меня не интересуют". - "Ответьте". - "Думаю, что возьму, если хотите знать. И вообще, кто взрывает корабли посреди океана?" - "Вы только что слышали, - взвизгивал дядя Нат, - глашатая западной цивилизации!" - "Цивилизации? Ха! Оскорбляете!" - возмущался Карузо.