2
В стеганом пуховике Лузгину было жарко. Он сидел, расстегнувшись, на рваной автомобильной покрышке в кювете у моста через реку Пышму. С блокпоста у выезда на мост его прогнали, но разрешили посидеть в кювете угрюмо-вялые контрактники в замызганном хэбэ. Как по заказу, утром включилось бабье лето, без ветра и без облаков, и желтая трава быстро высыхала и уже хрустела под ногами, когда Лузгин время от времени вставал с покрышки и разминал ноги, заглядывая вдаль, за поворот, откуда должна была появиться колонна.
Он не любил опаздывать и уже с утра начал выбираться из города, что было совсем не просто по причине строгого лимита на бензин. Вначале он доехал на автобусе до поворота к моторному заводу - общественный транспорт при "варягах" работал как часы, с шести утра до двенадцати ночи, - здесь был первый блокпост, у него проверили документы и даже подвезли на "бронике" до следующего блокпоста в поселке Боровое (солдаты ехали меняться), а вот в Боровом он застрял на два часа - никак не случалось попутки, проехал только эсфоровский патруль на восьмиколесном русском бэтээре, но ооновцы летели как угорелые, и Лузгин не стал им махать; солдаты же на блокпосту и вовсе "голубых" не замечали, словно промчавшийся мимо белый "броник" был из другой, нездешней жизни. "За пивом поехали", - сказал Лузгин солдатику, в тот момент стрелявшему у него сигарету, но парень только дернул плечом, не оценив лузгинской попытки примазаться к автоматно-хэбэшному братству поста. Кому он был нужен, старый толстеющий дядька в бордовом пуховике и желтых резиновых сапогах с отворотами из грязно-белого искусственного меха, вся польза в нем и интерес - пачка "Примы" с фильтром… "Я две возьму", - сказал солдатик без вопроса. Но именно он тормознул Лузгину гражданский "КамАЗ" с брезентушкой, который вез в поселок Винзили какие-то доски и ящики. От поворота на Винзили до Пышминского моста было уж совсем рукой подать.
И как всегда бывает: смотришь-смотришь, и все нет и нет, а отвлечешься на минутку, поднимаешь голову, и - вот оно: бээмпэшка с тоненьким стволом, торчащим из приплюснутой башни - или просто "пешка" в разговоре, а за ней четыреста шестьдесят девятый "уазик", он же "козел", за ним старые колесные "броники" по кличке "гробы", десять штук, "гроб" за "гробом", потом два бортовых "Урала" и замыкающая "пешка" с российским флагом на гибкой антенне. Лузгин еще подумал: а почему флаг сзади? Колонна шла не левой полосой, а прямо посередине широкого дорожного полотна, и в этом были право и уверенность, что сразу понравилось Лузгину: вот так и надо ездить по своим дорогам, никому их не уступая и ничего на свете не боясь.
Начальник блокпоста, сержант-контрактник в распахнутом бушлате, вышел из бетонного укрытия на дорогу и махнул рукой своим солдатам. Два "броника", перегораживавшие дорогу так, что между ними можно было проехать только медленным зигзагом, взревели моторами и стали расползаться. Колонна встала, рыча и урча, - железная, надежная, с хищными скосами корпусов, зоркой поворотливостью башен, вся в живых дымках выхлопных газов. Из "уазика" на ту сторону дороги вышел военный, обогнул машину и направился к сержанту, поправляя на голове форменную кепку с длинным козырьком. Лузгин взобрался на дорогу из кювета и тоже двинулся к сержанту, но был остановлен властным выбросом ладони и обиженно замер шагах в десяти, наблюдая, как вояки что-то бормочут друг другу, время от времени тыча кулаками с оттопыренными большими пальцами куда-то за спину каждый себе. Затем военный из колонны хлопнул сержанта по плечу и быстро пошел к Лузгину, на ходу протягивая руку.
- Документы давайте.
- Пожалуйста, - сказал Лузгин, и отвечая на приказ, и одновременно давая понять солдафону в погонах старлея, что у нормальных людей эта фраза звучала бы так: "Документы, пожалуйста". Старлей был молодым, лет двадцати пяти, не старше, сложения и роста очень среднего, скуластый, со стойкими и бледными губами. Пока он разворачивал и читал бумаги, Лузгин разглядывал его с растущей неприязнью, подмечая в одежде и облике старлея все новые и новые раздражающие мелочи.
Внезапно старлей хмыкнул, приподнял белесые брови и пристально взглянул на Лузгина.
- Вот это да, - весело сказал старлей. - Так я вас знаю, Владимир Васильевич.
- А я вас нет, - высокомерно процедил Лузгин.
- Мне же никто ниче не объяснил, сказали просто: заберешь корреспондента. Как интересно! - Старлей пацански улыбнулся, зажал бумаги в левой руке, а правую протянул Лузгину, напружинив ладонь. - Елагин Алексей. Мой отец работал с вами на телевидении, помните?
- Естественно, помню, - уверенно бросил Лузгин. Знать не знал он на студии никакого Елагина. - Здравствуйте, товарищ старший лейтенант.
- Ой, здравствуйте, конечно! Извините, что так…
- Да ладно вам… - Лузгин поддернул на плече ремень походной сумки. - Куда прикажете?
- За мной, пожалуйста, - уже армейским голосом проговорил Елагин.
Когда их обстреляли час спустя, Лузгин уже вовсю освоился в машине, бодро рассказывал гадости про сладкое житье эсфоровцев и ретранслировал свежие сплетни из канцелярии генерал-губернатора. Сплетни и гадости особенно нравились сидевшему рядом с Лузгиным на заднем сиденье "козла" младшему лейтенанту Коле Воропаеву, заместителю комроты, здоровому парню с квадратным мясистым лицом. Он скалил белые крупные зубы и все повторял: "Вот же суки!" - и уже говорил Лузгину: "Ты, Василич…". Комроты Елагин сидел впереди и на рассказы реагировал подрагиванием круглого затылка. Усатый ефрейтор за рулем контролировал дорогу и изредка поглядывал на Лузгина через широкое зеркало заднего обзора. Звали ефрейтора Сашей, он был из разорившихся таксистов. Коля-младшой был не местный, залетел перед выпуском на драке с патрулем, вот и вышел из училища с одной-единственной звездочкой на погонах, а не с двумя, как у всех остальных, и был отправлен из Ростова в зону, о чем нисколько не жалел, потому что Ростов замиряли голландцы и немцы, а немцев он терпеть не мог по старой русской воинской традиции: американцы веселее, а те уж больно наглые. Тюменец же Елагин получил свою третью звездочку уже на здешнем училищном плацу ровно за день до того, как авиация забомбила повстанцев и в город вошли эсфоровцы. Вот как много успел узнать про экипаж штабного "козлика" профессиональный расспрашиватель Лузгин к тому моменту, когда шедшая впереди дозорная "пешка" стала забирать вправо и вправо и нырнула носом в кювет, а шофер "уазика" Саша крутанул руль влево и бросил машину в кювет с противоположной стороны дороги. Старлей Елагин выскочил наружу и побежал через асфальт к завалившейся "пешке", прячась за нее и пригибаясь; Коля-младшой открыл свою дверцу, схватил Лузгина за рукав пуховика, выдернул вслед за собой и толкнул в кюветную траву.
- Лежать, батя, лежать! - крикнул он злым полушепотом, высовываясь над дорогой и вертя головой. Башня соседнего "броника" шевельнулась, и впервые в жизни Лузгин услышал, как оглушительно и плотно молотит воздух крупнокалиберный пулемет, если он работает в десяти шагах от тебя и ты видишь, как стреляные гильзы беззвучно скачут по асфальту. Воропаев тем временем запрыгнул обратно в машину и орал на кого-то по рации. Лузгин на четвереньках влез повыше, стрельба прекратилась, и после недолгого звона в ушах стали слышны топот и крики, фырканье моторов, к дозорной "пешке" бежали солдаты, а замыкающая "пешка" неслась по дороге, обходя колонну и сигналя. Лузгин понимал, что на них напали, но кто, откуда и как - не понимал ни черта, только вдруг почувствовал за собой глухие заросли большого леса, молча целившегося ему в спину. Он крутанулся и съехал на заднице вниз, где сидевший на корточках с сигаретой в зубах шофер Саша сделал ему жест рукой: спокойно, мол, не суетись… Тогда Лузгин поднялся на ноги и вышел на дорогу.
Комроты шел ему навстречу, и только тут Лузгин заметил, что Елагин был без оружия, и это показалось ему опасным, неправильным: как же так, в тебя стреляют, а ты выскакиваешь из машины с голыми руками. "Наверно, пороху не нюхал", - подумал Лузгин и строго спросил:
- Ну и что там случилось?
- Да психи какие-то, - с обидой и злостью ответил старлей. - Лупанули вон с проселочной и смылись.
- Будете преследовать? - Лузгин старался говорить основательно, даже голос снизил для солидности.
- А толку-то, - сказал Елагин. - Они на джипе, гады, разве их догонишь…
- "Духи", да? - спросил Лузгин.
- Да кто угодно! - зло отмахнулся старший лейтенант. - Три мудака каких-нибудь решили поохотиться. Здесь же хрен поймешь, кто за кого… Ну что? - крикнул он в сторону штабной машины; оттуда высунулся Коля-младшой и показал большим пальцем в небо.
- Вертолеты вызвали, - догадливо сказал Лузгин.
- Да толку-то, - поморщился Елагин. - Даже если и нагонят, все равно стрелять не будут.
- Это почему?
- Джип ведь гражданский, а они, блин, миротворцы хреновы.
- Ну да, я понял, знаю, - растерянно сказал Лузгин, и в этот момент с неба обрушился грохот, по асфальту скользнула длинная хищная тень, Лузгин поднял голову и увидел рыбье брюхо и задранный хвост большого боевого вертолета - нашего, "милевского", но в натовской раскраске, быстро уходившего за верхушки деревьев.
- Значит, рядом болтались, - без выражения сказал комроты. - Доложил? - спросил он подошедшего Колю-младшого, и тот кивнул невесело. - Херово начинаем… Попало в моторный отсек. Тепловой, значит, был, без подсветки… Двоих задело, "пешка" сдохла… Значит, так: ребят на вторую и рысью в Ялуторовск… Двоих оставь на охрану, боекомплект и остальных - на грузовик, колонне приготовиться к движению. Исполняйте.
- Есть, начальник, - сказал Коля.
- Херово начинаем, - повторил Елагин, достав сигареты. Лузгин тоже закурил и спросил, оглядываясь: