В полном счастье парочка начинает очередной раунд борьбы локтями. На диван проливается чай. Пижон Филдинг с нескрываемой гадливостью отводит взгляд и смотрит в окно.
Ол как ни в чем не бывало перебирает оставшуюся почту, по-прежнему выкидывая чуть ли не все подряд, потом наконец вскрывает один конверт, некоторое время изучает письмо и запихивает его в задний карман джинсов.
Тем временем Санни отскочил от Ди - и правильно, ее локотки поострей будут - и, присев на корточки у камина, стал разглядывать отбракованную почту.
- Олбан, - читает он вслух, подняв затянутый в целлофан рекламный конверт, весь в официальных штампах и адресованный лично Олбану - верный признак крупной, процветающей компании. - Тебя и вправду так зовут, Громила? Вот так имячко, епта! - Он одаряет Ола неполнозубой улыбкой и поднимает кипу ненужных фирменных конвертов. - С этими все, Ол?
- Все, можешь забирать, - говорит Ол, поднимаясь. Он смотрит на своего двоюродного брата. Где-то на улице завыла сигнализация, но Филдинг не дергается - видно, знает голос своей тачки. Он опускает кружку на подоконник.
- Теперь-то мы можем поговорить? - спрашивает он.
Ол вздыхает.
- Можем. Прошу ко мне в кабинет.
Наконец-то он выводит родственника из этой загаженной, прокуренной гостиной, и они пробираются по тускло освещенному, узкому коридору, где вдобавок ко всему прочему хранится рулон утеплителя и громоздятся картонные коробки. Подошвы липнут к полу, как в дешевом ночном клубе. Возле кухни жмется пара тощих, боязливых дворняг, а на высоте плеч в стене обнаруживается дыра размером с кулак. Они заходят в маленькую, пустую каморку; на окне - прихваченная гвоздями тонкая тряпица. Ол поднимает эту незатейливую занавеску и цепляет ее за верхний гвоздь, чтобы было посветлее.
Тут нет ни ковра, ни другого покрытия, даже линолеума нет - просто голые доски, нешлифованные, шершавые. Все стены разного цвета. На одной - полусодранные обои с картинками из сериала "Пауэр-рейнджерс", а под ними - штукатурка. Другую частично перекрасили из зеленого в черный. Третья будто бы залеплена серебряной фольгой, а четвертая - какая-то белесая, причем изрядно засалена. У плинтуса валяется спальный мешок, рядом накренился огромный рюкзак камуфляжной расцветки, из которого вываливается всякое барахло, а дальше - небольшой хромированный стул с тряпичной обивкой, родом, судя по всему, из далеких семидесятых. Ол смахивает со стула на пол какое-то шмотье.
Сиденье хлипкого на вид стульчика обтягивает коричневый вельвет. Коричневый вельвет в пятнах. Коричневый вельвет в пятнах, из-под которого выглядывают клочки серого поролона, особенно пышные по краям, где разошлись швы.
Ол говорит:
- Падай на стул, братан.
- Спасибо.
Филдинг осторожно присаживается. В комнате разит перегаром и застарелым запахом пота вперемешку с чем-то еще - то ли с освежителем воздуха, то ли с нотками мужской парфюмерии, доступной потребителям с ограниченными доходами. В углу - початая бутылка красного вина с отвинчивающейся пробкой. Сверху свисает голая лампа. На потолке огромная протечка, в четверть поверхности. Возле бутылки - торшер без абажура. Ол складывает в несколько раз спальный мешок, садится на него верхом, приваливается к стене и взмахивает рукой.
- Ну, что, Филдинг, как жизнь?
У Ола загорелая кожа и крепкое телосложение ("Вот паразит, кубики на животе получше, чем у меня", - думает Филдинг), но на голове колтун, борода как воронье гнездо, физиономия помятая, а вокруг глаз какая-то болезненная припухлость, которой прежде не было. Ну, может, и была, но не столь явная.
- Жизнь - нормально, - отвечает Филдинг, но потом качает головой. - Только не здесь.
- Это почему?
- Да по всему. Слушай, я дверь прикрою, ты не против?
Олбан пожимает плечами. Филдинг закрывает дверь, возвращается, чтобы сесть на стул, но отказывается от этой мысли. Окидывая взглядом комнату, разводит руками.
- Тут ведь невозможно находиться. В этой берлоге. - Он снова осматривает комнату, чуть не содрогаясь, а потом качает головой. - Олбан, скажи мне, что ты здесь случайно. Это ведь не твоя квартира.
Олбан снова пожимает плечами.
- Мне только перекантоваться, - непринужденно сообщает он. - Крыша над головой есть - и ладно.
Филдинг изучает грязный потолок. При внимательном рассмотрении оказывается, что темное пятно слегка вспучилось.
- Ага, понятно.
Очередное пожатие плечами:
- Думаю, официально я числюсь лицом без определенного места жительства.
- Ну-ну. Напомни, сколько тебе лет?
Олбан широко улыбается:
- По всем понятиям совершеннолетний. А ты?
Филдинг снова озирается.
- Прямо не знаю… Нет, я не то хотел сказать. Ты посмотри вокруг, Ол. Зачем ты себя?..
Ол указывает на вельветовое сиденье стула.
- Филдинг, присядь, не мельтеши. От тебя в глазах рябит.
Так говорит их бабушка. До Филдинга доходит, что это ирония, потуга на шутку. В ответ он предлагает:
- Давай сходим куда-нибудь пообедать. Очень прошу.
Начинается какой-то базар, что, мол, надо бы заодно собак вывести, но впустить шелудивых тварей в "мерседес" Филдинг никак не может - отговаривается аллергией. Тогда эта юная гопницкая парочка, которая дымит без продыху, интересуется, не поедут ли они "в центор".
- А что? - спрашивает Филдинг, опасаясь, как бы его не попросили купить в долг наркоты или, еще того чище, привезти пожрать из "Макдоналдса".
- Мы типа тоже туда собирались, - отвечает парень. - А в автобусе-то платить надо, начальник.
Филдинг уже готов их отшить, но потом, посмотрев на их жалкие, одутловатые, голодные наркоманские физиономии, думает: "Я ведь не жлоб какой-нибудь, е-мое". В машине, правда, будет после них вонять табаком, даже если запретить им курить, ну да черт с ними.
Ол набрасывает замызганную походную куртку цвета хаки, которая, судя по всему, в далеком прошлом стоила немалых денег. Субъект по имени Танго заявляет, что ему надо прибраться, то да се, и машет им вслед, пока они спускаются по гулкой лестнице, где висит стойкий запах клопомора. Машина в целости и сохранности, кейс отправляется в багажник, и Ол показывает Филдингу, как выехать из этого микрорайона, чтобы попасть в центр города. На заднем сиденье Ди и Санни развлекаются от души: давят на кнопки, поднимая и опуская жалюзи на окнах. Эту парочку Филдинг высаживает у биржи труда.
Ол предлагает Филдингу прошвырнуться, потому как обедать еще рановато, и они едут дальше, паркуются у реки под сенью каких-то внушительных зданий Викторианской эпохи, а потом идут берегом вниз по течению, сопровождаемые вихрящимся коричневым потоком. День стоит погожий, хотя и не очень солнечный, по небу плывут пухлые белые облачка, напоминающие Филдингу членов семейки Симпсонов. У реки легко дышится, хотя на обоих берегах ревет транспорт.
- Спасибо, что привез почту, Филдинг, - говорит Ол.
- Да мне по пути было.
Олбан смотрит на него с ухмылкой:
- По пути куда - в Ллангуриг?
Его разбирает смех. Ллангуриг - это городишко посреди Уэльса, откуда рукой подать до Хафрен-Фореста, где он вкалывал всю первую половину года.
- Ну, допустим, не по пути, - признается Филдинг. - Допустим, я прочесал всю страну в поисках твоей беглой задницы.
Олбан издает не то покашливание, не то смешок, не то что-то среднее:
- Значит, ты меня разыскивал?
- Вот именно. И, как видишь, нашел.
- Рискну предположить, не ради того, чтобы продлить мне подписку на журналы "Бензопила" и "Анонимные лесорубы"? - говорит Ол.
Филдинг стреляет глазами в его сторону, и Олбан, перехватив этот взгляд, миролюбиво поднимает левую руку - ту, на которой не хватает половины мизинца:
- Шутка. Сам придумал.
Понятно, очередная потуга на юмор. Филдинг предварительно просмотрел конверты - таких названий на них не было, но в наши дни чего только не придумают.
- Уж конечно, не ради этого, - говорит Филдинг. - Говорю же: я тебя разыскивал. А это потребовало некоторых усилий.
- Честно? Тысяча извинений.
Прикалывается. Филдинг берет его за рукав куртки, разворачивает к себе лицом, и они останавливаются.
- Ол, что с тобой происходит?
Филдинг не злился, боже упаси; с самого начала он настроил себя на спокойный и рассудительный лад, но ему и в самом деле хотелось понять, по какой причине Ол выбрал для себя такую стезю, почему так опустился, хотя тот едва ли сам знает ответ, а если и знает, то не скажет. Наверное, они теперь слишком далеки, между ними пропасть, невзирая на семейные узы.
- В каком смысле? - Олбан, кажется, искренне удивлен.
- Можно подумать, ты хочешь затеряться, отказаться от семьи или добиваешься, чтобы семья отказалась от тебя. Не могу понять. В чем причина? Нет, серьезно, даже твои собственные родители не знают, на каком ты свете.
- Я же отправил им открытку на Рождество, - говорит Олбан.
Жалобно, как слышится Филдингу.
- Когда, можно узнать? Восемь? Девять месяцев назад? Они только и поняли, что на тот момент ты не уехал за границу, потому что на открытке была британская марка. Никто не знает, где тебя носит. Олбан, е-мое, я уже собирался нанять частного сыщика, но потом узнал, что ты работаешь в Уэльсе. По чистой случайности столкнулся с твоим приятелем-лесорубом, который знал, что ты нашел халтуру в этих краях, но название фирмы он вспомнил лишь после того, как наелся карри и влил в себя восемнадцать пинт "Стеллы Артуа".
- Не иначе как это был Хьюи, - говорит Ол и устремляется вперед.