Саша приподнялся, он узнал этого человека. Перед ним сидел известный актер Олег Басилашвили.
– Я как-то… Олег, извините, не помню вашего отчества…
– Я не Олег, – человек дернул головой, как бы разминая мышцы шеи, – я полковник милиции Владислав Николаевич Костенко.
– Как-то непонятно…
– Вы смотрели фильм "Противостояние"?
– Не помню.
– Ну, там, где Кротова от заикания немцы лечили электричеством, – полковник еще раз крутнул головой, только в другую сторону.
– Ну… ну да… – растерянно произнес Саша.
– Я вот зачем пришел. Ты собираешься баню кровавую цыганам устроить. Не советую этого делать. Сядешь на пожизненное.
– Почему обязательно сяду?
– Да потому. Тебя найдут. Найдут обязательно.
– Ну, это вы бы меня нашли. А сейчас времена изменились. В милицию берут, кого попало. Дилетанты. И хотят они не главенства права, не законности, а денег. Времена Жеглова и Шарапова прошли и уже не вернутся. Меня просто никто не захочет искать, потому что это труд, тяжелый умственный и физический труд. Не мне вам рассказывать. А сейчас первого попавшегося наркомана будут добивать до тех пор, пока не сознается, в чем хотят. Так что поисков я не боюсь. Не боюсь!
– Да, – полковник печально причмокнул языком, – а как же совесть твоя? Людей ведь идешь убивать.
– Имею право…
– Ах вот как! Где ж такие права выдают?..
– Не надо иронии, – Саша повысил голос. – Везде регламент. Кому-то можно многое, кому-то всё, а кто-то за всех отсасывает… И у подавляющего большинства сейчас судьба, как у скота рогатого – мясокомбинат. Но вы же знаете, что бывают бычки, которые перед мясорубкой сраному тореадору и анал порвут и мошонку на нос натянут. Мясорубка неизбежна, но бравый мачо, глядя в больнице на свои яички, стоящие на прикроватной тумбочке в банке со спиртом, обязательно задумается: "А на хера, бля, оно мне было надо?"
– Что-то у вас тут совсем… – полковник поморщился.
– Капитализм!!! Ёбаный капитализм. Все решают деньги. Тот рай под названием "СССР", в котором каждый, заметьте, КАЖДЫЙ человек имел права, мог жить и жизни радовался, безвозвратно утерян. Просран. Не стало основной составляющей счастья – уверенности в завтрашнем дне. Погнались за джинсами, за футболками с надписью "Fuck you", за глотком коричневой газировки, а провалились в ад. И в этом аду за деньги просто тебя пересаживают в другой котел, где не так больно.
В полутемной комнате повисло молчание. Полковник смотрел в окно.
– Я хочу отомстить, – глухо сказал Саша, – отомстить им всем…
– Ты тогда это… автомат смазан, знаешь, как и что? – Костенко поднялся.
– Знаю.
– Держись!
Сашино сознание накрыла мгла, серый туман, заставляющий прокусывать губы от ужаса, но ему не было страшно, все становилось на свои места.
На следующий день позвонил Тихонов. Дистанционный ключ от машины Левандоса был готов. Они встретились, коротко переговорили. После этого Игнатьев купил за четыре с половиной тысячи телевизор с жидкокристаллическим дисплеем.
Последняя приманка.
И вот этот день настал. Саша проснулся утром и долго лежал на продавленном диване, смотря в потолок. Имеет ли он право на то, что собрался сделать. Сегодня он может сломать и чужие жизни, и свою. Безвозвратно. Но на войне не просят прощения и разрешения. Это ВОЙНА. Война, в которой каждый выживает по-своему. Тот, кто ищет моральное оправдание своим выстрелам, погибает первым. Рано или поздно к этим продавцам "дури" и "дерьма" придет отец умершего от передозировки сына и нажмет на курок. Рано или поздно. Поэтому он на правильном пути.
Главное – не струсить, не растеряться в самый ответственный момент. Со мной моя правда.
Попробовал позавтракать. Кусок не лез в горло. Из двух, сваренных в старенькой кастрюльке сосисок, полторы остались обветриваться на столе. Саша вышел на балкон и пару часов наблюдал за домом. Люди заходили и выходили. Цыганенок в огромной заласанной охотничьей жилетке сидел на лавочке около забора. Выходившие иногда подходили к нему и получали заветный пакетик. Ближе к вечеру подъехал участковый и зашел в дом.
Через двадцать минут вышел. Лицо милиционера выражало удовлетворение. Это бизнес.
Саша пошел и лег на диван. Сумерки смешивали тени на потолке. Он взял автомат и положил себе на грудь. Уколола холодом тело вороненая сталь. Лишь бы ты не подвел. Мы сделаем то, что должны сделать. Верю в тебя. Верю.
Вдруг память вернула его в то время, когда он служил в армии. Не повезло, в армию забрали из института. Он не отмазывался, не было тогда такого, и пошел, как все, служить. Попал в Группу советских войск в Германии. И понеслось. Дедовщина, побои… Он вспомнил о том дне, который пытался вычеркнуть из своей жизни, забыть навсегда…
Удары сыпались один за другим. Боль, смешанная со страхом, заставляла съеживаться и извиваться на дощатом полу.
– Ти, пля, йопаний ишак. На, пля!
Удар сапогом в голову практически вырубил сознание. Избиение прекратилось. Младший сержант Тукенов, рядовые Тошбаев, Джаркишев, Месхаев и Усманов, увидев, как обмяк человек на полу, сами испугались.
– Э-э, Мусса, ти его сейчас убёшь, пилять!
– А-а, я его маму сыктым, баран, сюка…
Сознание потихоньку возвращалось к рядовому Игнатьеву. Вокруг глухо раскатывался смех, ругательства и чужая речь. Он почувствовал тычки в спину. Кто-то с шутками-прибаутками вытирал об его гимнастерку сапоги. В голове вертелась только одна мысль: "Только бы не убили". Саша замер на полу с одним желанием – чтобы отстали. Но развлечение продолжалось. Кто-то ударом в плечо развернул его лицом к веселой компании.
– Целюй сапог биля, чмо. Или убю нахуй, – рядовой Усманов подставил свой, до блеска начищенный сапог.
– Слишь, бля, бизон, не понил, что сказал?
Через мгновение последовал удар в живот. Сильный, безжалостный удар. Пронзила нестерпимая боль. Саша застонал.
– Чо ти блеешь, бля, цилуй, сюка.
Бывает предел всему. Каждый в жизни это когда-то понимает. Предел боли и унижения. Единственное – это прекратить, дать передышку телу, разуму, чувству собственного достоинства. Любой ценой. Пусть так. Что будет дальше – посмотрим. Но сейчас пришло время упасть на самое дно, стать чуть ниже тех животных, которые издевались сейчас над ним. Саша закрыл глаза. Никто не видел, как на пол среди капель крови упала слеза. Будьте вы все прокляты!!!
Еще один удар в живот. Нет, нет больше сил. Саша прикоснулся губами к пахнущей кремом кирзухе сапога. Раздался громкий смех. Усманов несильно ударил его кончиком сапога по губам. Из разбитой губы на пол полилась кровь.
– Чмо, бля…
И гигикая стайка зверей пошла в каптерку за сигаретами.
Через три дня эта же веселая компания сидела в парке боевой техники в БТРе и проводила ремонтно-профилактические работы. Было весело. Бутылка немецкой дешевой водки с тушенкой сначала добавила настроения а потом разморила. Жарко. Скоро обед. Рядовой Усманов достал пачку сигарет "Охотничьи" и закурил. Рядом дремали друзья. Скоро дембель.
В это время рядовой Игнатьев дрожащими руками разжимал усики у гранаты Ф-1. Вот и всё. Быстро подпрыгнув к БТРу, он бросил в приоткрытый люк кольцо с чекой, а через мгновение просунул руку с гранатой и разжал пальцы. Из люка пахнуло табачным дымом. Послышался хлопок. Сработал запал. Саша бросился от бронетранспортера за машину старшего офицера батареи. Раздался взрыв. Почему-то очень громко ударило по ушам. Саша свалился на асфальт за колесом машины и потерял сознание.
Потом, очнувшись, расплывающимся взглядом смотрел на то, что уже не изменишь. По-другому было нельзя.
А какое-то время спустя особист, в который раз допрашивая Игнатьева, вдруг произнес:
– Я знаю, чувствую, что ты пиздишь мне, Игнатьев. Да? То, что они били тебя, как сидорову козу, это понятно. Отомстил? Да? Умный ты, студентик. Зажарил "урюков" в БТРе одним махом, как в духовке. Да?
Саша сидел на табуретке и смотрел на особиста. Он молчал, просто молчал.
– И никто, блядь, ничего не видел… – капитан вдруг встал, и, перегнувшись через стол, глухо произнес Игнатьеву прямо в лицо, – как будешь жить с этим, сынок?
– Я буду служить Родине, – прошептал Саша. Особист сел, цикнул зубом.
– Так, пиздуй-ка ты, студент, в расположение батареи…
Саша нащупал языком шрам на внутренней стороне губы. По-другому было нельзя и тогда и сейчас…
В начале двенадцатого начал собираться. Подготовил коробку с телевизором. В спортивную сумку положил ППШ и двухлитровую бутылку с бензином. В карман насыпал смесь красного и черного перца. Для отхода. В нагрудный карман положил небольшой пакет. Пистолет брать не стал. Прислушался – что в подъезде? Никого. Надо присесть на дорожку. Саша сел на табуретку в прихожей. Настала какая-то тянущая тишина. Вдруг Игнатьева охватил ужас. Ужас, которого он никогда не испытывал. Куда идти? Зачем? Резкая боль полоснула по животу. Неожиданно сильно подступила тошнота. Куда ты идешь!? КУДА!!!??? Саша закашлялся. Его всего начало колотить. Вспомни, вспомни этот плевок тебе в лицо! Эти мерзкие желтоватые слюни, которые ты пытаешься смыть всю жизнь. Вспомни свою первую и самую чистую любовь в жизни, которая лежала в гробу с полуоткрытыми глазами! Вперед!!! Вперед за справедливость!!! Смерть подонкам!!!