До дома Саша еле доехал. Начал бить какой-то нервный мандраж. Войдя в дом, он закрылся на все замки и раскрыл сумку. Парни не обманули.
Завернутые в тряпку и промасленную бумагу, в сумке лежали пистолет и автомат. Пачки с патронами. В отдельном свертке гранаты. Запалы выкручены и лежат отдельно. Пистолет был визуально старый, весь в царапинах. Саша вынул магазин – пусто. Передернул затвор. Тугой, зараза. Первый раз испачканные маслом пальцы соскочили. Нажал на курок. Сухой щелчок. Особой уверенности в себе потертый ТТ не вызывал. ППШ же был как будто абсолютно новый. Вспомнив слова толстяка, Саша попытался пристегнуть пустой магазин. Ничего не получалось. Немного провозившись, он решил отложить изучение оружия на завтра. Спрятал все в специально оборудованный тайник в подвале. Долго лежал на скрипучей раскладушке и смотрел в темный потолок. Адреналин обладания несущим смерть оружием не давал уснуть. Но, в конце концов, он забылся комканым прерывистым сном, просто отключающем сознание, а не дающем силы.
В тоскливом занудстве рабочего дня, когда телефон не звонил, почтовый ящик наполняли лишь письма с предложением увеличить член, при полном отсутствии интереса к нему Игнатьев окончательно сформировал план по Леванченко. Купить оружие, сделать ключ к машине Леванченко, расстрелять цыганский притон и взять максимум улик – деньги, золото, наркотики, может, еще что-то, подбросить улики к Левандосу в машину и сдать его милиции во время передачи отката за обмен валют. Оружие куплено, Тихонов сделает дистанционку к машине, но самым сложным, просто невозможным представлялся расстрел этих цыган. Одни только мысли об этом вызывали зловещий холод внутри и приступы тошноты. Но нужно было как-то готовить себя к этому.
Игнатьев взял отпуск на две недели. Его с легкостью отпустили. Была середина июля. Он два дня ходил возле девятиэтажек напротив цыганской "малины". Улыбнулась удача. Увидев объявление о сдаче квартиры, он позвонил. И странная женщина с дергающейся щекой сдала ему однокомнатную халупенцию на первом этаже с выходящим как раз на "цель" балконом. Игнатьев отчаянно торговался и, наконец, за бесцень практически снял квартирку на полгода. Жилье было очень убитым, но вода была. В единственной комнате стоял продавленный диван. Работала плита. Жить было можно.
Игнатьев взял минимум вещей, купил подзорную трубу и переселился в новое жилище. Началось наблюдение за цыганским домом. Наблюдал с балкона и с крыши. Постоянно в доме находились три-четыре человека, а также мальчишка лет двенадцати-четырнадцати, у которого, скорее всего, "на кармане" были наркотики. Женщин в доме не было, он был специально устроен под своеобразный магазин-ломбард-скупку. В доме была собака. Бультерьер, причем огромных размеров. Разных темных личностей приходило туда немало. Но народ там "торчать" не оставался. Работали по принципу: купил-ушел. На третий день наблюдений Саша съездил в супермаркет электроники на другом конце города и купил цифровой фотоаппарат за полторы тысячи гривен. Он должен был послужить затравкой. Вечером около десяти, когда уже темнело, Игнатьев одел купленные в секонд-хенде штаны и быковатую рубаху. Распаковал фотоаппарат, положил его в пакет и направился к серому дому. В полуоткрытом немытом окне слышались разговоры и смех. Открыл калитку, поднялся по двум ступенькам и постучал. Собака, как ни странно, не залаяла. В крепкой двери была встроена небольшая вроде как форточка. Через какое-то время форточка открылась, и на Сашу уставились два черных глаза:
– Чо надо?
– Я это… у меня… не купите, ребята, фотик?
– Какой, бля, фотик? Надо чо?
– Вот, – Саня достал фотоаппарат из пакета, – новый, с карточкой.
– А ну дай, – в голосе послышались заинтересованные нотки.
Игнатьев протянул фотоаппарат в форточку. Как только фотоаппарат оказался у цыгана, форточка глухо захлопнулась. Прождав минут пять или больше, Саша уже начал волноваться. Вот так просто и без затей у него "отжали" фотоаппарат. Вдруг форточка неожиданно открылась, и те же наглые черные глаза уставились на него надменным взглядом:
– Чо хочешь за него?
– Пятьсот.
– Ты шо, опух? Ты такие бабки вообще в своей жизни видел?
– Он больше тыщи стоит.
– Сто гривен.
– Отдай назад, меньше чем за триста не продам. Он вообще новый…
– Э-э… Не еби мозги. Двести.
– Триста.
– На, и уёбуй отсюда, – цыган просунул в форточку фотоаппарат.
– Двести пятьдесят.
– Ладно, – голос за дверью смягчился, – на, бабки.
Саше через форточку протянули ворох грязных помятых бумажек.
– Спасибо. Пока.
С ним не попрощались. Игнатьев быстро вернулся в съемную квартиру. Первая поклевка прошла более-менее удачно. Надо было провернуть такой же финт, только с более громоздкой вещицей, которая в форточку не пролезет. Через два дня был куплен кухонный комбайн. Вечером, около половины двенадцатого Саша вновь постучал в дверь цыганского "наркошопа". Форточку открыл уже другой "менеджер", но вопрос был стандартный:
– Чо надо?
– Комбайн… Это, купите, ребята?
– Какой комбайн?
– Кухонный…, новый, вообще новый…
– Покаж!
Саша поднял коробку, которую предварительно немного помял.
– Вот.
Форточка полуприкрылась, и послышалась цыганская шепелявая речь. По слову "кухонный комбайн" можно было предположить, что обсуждалось, нужен ли он. Затем щелкнул замок и, наверное, засов. Дверь открылась. Сашу впустили внутрь в маленькую террасу. Горел тусклый свет. Вышел еще один цыган и, цокая когтями по дереву, вылез огромный бультерьер. Сашу от волнения заколотила мелкая дрожь. Открыли коробку, начали смотреть.
Вышел еще один цыган, тот, что тогда покупал фотоаппарат.
– А, опять ты… что ты тут, бля, делаешь? – надменно, но неагрессивно спросил он.
– Деньги нада, – выдавил из себя Саша.
– Где живешь?
– Та тут недалеко…
Тем временем был вынесен вердикт – комбайн нужен.
– Может, возьмешь чо за него? – хитро улыбался цыган.
– Только бабки… бабки нада.
– Сто.
– Неее… – у Игнатьева внутри все закипело. За комбайн, стоивший две тысячи гривен, ему давали всего сотню, – четыреста.
– Тут тебе не базар, – цыган прищурил глаза, – двести. Больше не дам.
– Новый же… ребята! Давай хоть триста.
– Достал ты бл… ладно, триста.
Саше дали деньги. Он замялся в дверях.
– Слышь, браток…
– Тебе хер с бугра браток… – вся цыганская кодла засмеялась, – чо еще хочешь?
– Я это… телек возьмете, ребята?
– Принесешь – посмотрим. Все, пиздуй отсюда.
Игнатьев быстрым шагом пошел домой. Ладно, ладно. Хер с бугра, так с бугра. Твари, животные!!! Следующий раз будет кровавая цыганочка. Без выхода. Они, эти подонки, его порядком разозлили. Ненависть полыхала внутри. Мораль их уродская не просто допускала торговать наркотиками, но и радовалась новым "клиентам", радовалась краденому за бесцень, радовалась чужому горю и слабости… А вообще, была ли у них когда-нибудь мораль? Ну, ничего…
"Акцию", как он ее назвал, Саша наметил на четверг, через шесть дней. Перевез в съемную квартиру ППШ и патроны. Научился делать неполную сборку и разборку по купленной литературе по оружию. Довел этот процесс до автоматизма. Снаряжал и разряжал дисковый магазин. До одури. Нужно было испытать автомат. В один из дней он, купив дешевый рюкзак, пешком пошел за город на испытание. Благо окраина города. Шел долго, часа три, пока не забрел в какой-то небольшой карьер. Осмотрелся и проверил – вокруг ни души. Достал автомат. На солнце черное вороненое железо как-то зловеще засверкало. Присоединил тяжелый дисковый магазин. Лапку переводчика огня поставил сначала на одиночный. Взвел затвор. Долго прицеливался в банку из-под колы, стоящую у глиняного склона, не решаясь выстрелить. Бешено колотилось сердце. Наконец Саша нажал на курок.
Громкий щелчок, похожий на удар плети. Удивила небольшая отдача. Так, еще. Сделав несколько выстрелов, перевел огонь на автоматический, очередями. Решил попробовать стрельбу от бедра. Автомат издал оглушительный треск. Аж эхо понеслось. Пули подняли облачко глиняной пыли. Очень высокая скорострельность. А ну еще! Тут после пятого или шестого патрона произошла задержка. Автомат не стрелял. Саша взвел затвор. Снова стрельба. Захватывало дух. Расстреляв весь магазин, Игнатьев выбрался из карьера и быстрым шагом, почти бегом стал уходить. Домой он вернулся уже под вечер. Усталость и адреналин перемешивали мысли и чувства. Хорошо, что без приключений. Легендарный пистолет-пулемет Шпагина был проверен. Оставшееся до "акции" время было посвящено чистке и смазке оружия и моральной релаксации.
В один из вечеров было как-то особенно тоскливо. Воспоминания о той, прошлой жизни не давали покоя. Какие-то странные, смазанные воспоминания. Работа, работа… Не замечая ничего вокруг. Саша достал бутылку водки. В закатных лучах тускло блеснул круг консервной банки. Краюха черного хлеба. Налил треть граненого стакана, подумал немного и тонкой струйкой долил водку до самых краев. На маленькой кухне становилось все темнее и темнее. Человек в маленькой грязной квартирке в сумраке летнего вечера смотрел на стакан со своими бедами и несчастьями.
Потом осторожно взял его и, морщась, выпил до дна. Кашлянув, закусил килькой в томате и, пройдя несколько нетвердых шагов, тяжело опустился на диван. Становилось совсем темно. Краски замешивались в густой темно-серый цвет. Вдруг в комнату тихо вошел человек в милицейской форме и сел на краешек дивана. Саша приподнял голову:
– Здравствуйте…
– Здравствуй, здравствуй, Александр Михалыч, – человек протянул руку и включил тусклый торшер.