Два шара вошли в лузу, третий покрутился над сетчатым обрывом и замер на краю. Лузгин легонько толкнул бедром стол, и шар упал.
- Ну тебя на хрен, - сказал Кротов. - Еще один пузырь с меня.
"Мартель" в баре стоил столько, сколько стоила поездка за ним в Париж, поэтому взяли "Метаксу", греческое бренди с золотистой этикеткой, заедали его шоколадом. Сыграли еще партии четыре или пять - Лузгин не помнил, потому что пришел от выпитого в свое привычное состояние, когда кажется, что ты от каждой новой рюмки не пьянеешь, а трезвеешь, а потом неожиданно находишь себя лежащим на ковре. Выиграть ему удалось еще один лишь раз, Кротов оправился от первого разгрома и снова клал свои прямые, как гвозди в гроб вколачивал. Лузгин вспомнил это сравнение, когда Кротов к полуночи привез его домой, и пока он, качаясь и сопя, снимал свои новые тесные ботинки в прихожей, жена молча смотрела на его страдания, потом сказала бармалейским голосом: Пока ты пьянствовал, тебя все обыскались.
- Какого черта, - вяло огрызнулся Лузгин.
- Звонила Света, - сказала жена и снова замолчала, вытягивая из Лузгина вопрос.
Он закончил битву с башмаками, промочил носки в лужице натекшей с обуви грязной уличной жижи и выдохнул:
- Ну?
- Сегодня вечером погиб Саша.
Не первый раз Лузгин поймал себя на мысли, что он патологическим образом всегда готов к плохому и даже страшному. Так было, когда на Севере в авиакатастрофе погиб брат, ему позвонили на студию из управления гражданской авиации, говорил сам начальник что-то насчет судьбы и мужества, а он чувствовал, что - сейчас, и начальник сказал, что его брат разбился, сомнений, к сожалению, нет, и Лузгин сказал: "Спасибо", - и положил трубку. Потом он поехал к маме, и мерзкая всегдашняя привычка анализировать происходящее подсказала ему, что сообщить об этом маме будет страшнее, чем было узнать самому.
Вот и сейчас, глядя на узкие, сжатые губы жены, Лузгин не охнул, не сматерился, прошел в мокрых носках на кухню, выпил воды из кувшина, закурил, сел и механически спросил:
- Как?
- Сбила машина. Водитель не виноват.
- Сашка выпивши был?
- Как всегда. Вот и ты когда-нибудь…
Лузгин чуть не завелся от этой фразы, даже встал с табуретки, двинулся к жене и увидел в темных глазах слезы и отчаянье. Ему стало одновременно противно и жалко жену, немолодую и отчаянно молодящуюся; Лузгин знал, что именно он превратил юную спортсменку-хохотушку, сверкавшую гладкими коленками на гимнастическом паркете, в эту недобрую и мелочную женщину. Он обнял жену, и та расплакалась в голос, вздрагивая всем худым телом своим в холодных лузгинских руках.
- Где он?
- Кто?
- Где он сейчас? Дома, в морге?
- Я не знаю…
- Вечно ты ни хрена не знаешь!
Лузгин отстранил жену, прошел в темную комнату к телефону. Снял трубку и замер, потому что не помнил сашкин номер телефона, и в этом был большой стыд. Жена помнила все, но спрашивать у нее было унизительно. Лузгин потряс головой, потер ладонями виски и со второго раза набрал Сашкин номер правильно.
Были долгие гудки, затем щелчок снимаемой трубки и мужской голос:
- Говорите.
Слово и голос подсказали Лузгину, что это был Валерка Северцев, еще один из их старой школьной компании, в которой теперь осталось только трое.
- Это я, - сказал Лузгин. - Привет, Валерка. Что случилось?
- Сашки нет.
- Я знаю. Жена сказала. Едреная же мать, а? Что за жизнь размудовская!..
- Ты пьяный вроде? - спросил Валерка.
- Нормально. Чуток. Не бери в голову.
- Приехать можешь?
- А он где?
- Кто?
- Да Сашка, всех вас тудыть! - закричал в трубку Лузгин, и жена за спиной сказала ровно: "Не матерись!".
- Он в морге на Котовского.
- Были там?
- Нет еще. Приезжали из милиции, привезли Сашкины документы. По паспорту адрес нашли. Сказали Светке, что сбит машиной, лежит на Котовского.
- В больницу что, не возили?
- Нечего было возить.
Лузгин замолчал, собираясь с мыслями. Почувствовал, как голова наливается болью, кровь давит изнутри на глаза и виски, в ушах нарастал серый шум.
- Ой, Вовочка! - ворвался в трубку голос плачущей Светки. - Привези мне его, пожалуйста! Привези мне его, Вовочка, я не хочу, чтобы он там лежал, один… Привези мне его!.. А-а-а…
- Спокойно, мать, - сказал Лузгин. - Все сделаем. А ты сядь и не дергайся. Дай мне Валерку.
Не в первый раз попадая в такую ситуацию, Лузгин знал, что сопли и вопли здесь делу не помогут, и если сейчас он начнет сочувствовать Светлане и говорить скорбные никчемушности, то и вовсе загонит ее в истерику, от которой проку никому - ни ей, ни Сашке, ни всем остальным.
- Слушаю, - сказал в трубке Валерка.
- Где это случилось?
- Возле "Геолога". Милиция говорит, что он стоял на обочине, на куче снега, сорвался вниз и… под автобус, между колесами, ногами вперед.
"Ногами вперед…"
- Откуда сведения, что пьяный?
- Делали вскрытие, да и так… по запаху.
- Быстро, однако же…
- Водитель настоял. В тюрьму никому неохота.
- Ладно, ждите, - сказал Лузгин.
В машине у Кротова был радиотелефон. Как-то сразу Лузгин вспомнил номер, а память в последнее время стала дырявая, держала всякую ерунду, вроде текстов песен Тамары Миансаровой, а нужное - в нужник. И Кротов ответил быстро, он еще был в гараже. Когда Лузгин объяснил, что к чему, друг-банкир ругался минуту-другую, потом сказал:
- Слышь, я тут в гараже добавил, это… Через центр ехать опасно, на фиг. Бери такси и дуй на Котовского. А я туда огородами.
И снова в лузгинском мозгу щелкнуло, чей-то голос выдал фразу из детского анекдота: "Огородами, огородами и - к Котовскому!". Маразм какой-то. Тем более что весь анекдот Лузгин как ни мучился, вспомнить не мог.
Вызвав по срочному такси, он спросил жену:
- Может, к Светке поедешь? Посидишь там с ней.
- Мне же завтра на работу, - ответила жена с укоризной в голосе. - Вообще-то, пока ты пьянствовал, я с ней почти целый час по телефону говорила, успокаивала как могла. Сейчас там Валерка с женой… Может, мне еще позвонить?
- Позвони, - сказал Лузгин и полез мокрыми ногами в ботинки.
Уже на улице, закурив под фонарем в ожидании тачки, Лузгин всё явственнее ощущал признаки быстрого похмелья: головная боль, тошнота, липкий пот. "А носкито мог бы и сменить, алкаш старый", - ноги мерзли, и вообще было зябко. Таксист, как обычно, перепутал подъезд, и Лузгин побежал к машине, свистнув в три пальца.
Кротов задерживался. Лузгин ходил по хрустящей ледяной крошке вдоль темного здания судмедэкспертизы, где располагался худший в городе морг - в нем не было холодильников, и если зимой еще было терпимо, то летом жуткий запах выворачивал внутренности даже на втором этаже в ритуальном зале.
По забору областной больницы, что на той стороне Котовского, скользнули яркие фары, и, спустя секунды, кротовский "джип", солидно перевешиваясь на ухабах, заполнил светом морговский двор и почти уткнулся толстым бампером в Лузгина. Тому сразу стало получше, хотя кому может быть хорошо возле морга. Они с Кротовым сразу пошли к темной двустворчатой двери, что в торце здания, и забарабанили в нее кулаками.
Послышались шаги и тихая ругань. Какой-то парень в синем халате открыл дверь, молча и жутко уставился на пришедших, но Кротов сунул ему в живот бутылку, донышком вперед, и сказал:
- Привет, братан. У нас тут корешок лежит. Глянуть надо.
Парень в халате оглядел темный двор, сунул бутылку в широкий карман халата и чуть пошире распахнул створку двери. Кротов с Лузгиным протиснулись внутрь в слабую желтизну дежурного освещения. Парень пошел вперед, Кротов за ним, и чуть не сверзился со ступенек вниз.
- Осторожнее, - сказал парень свое первое слово. У него был голос нормального человека.
Пока шли по коридорам, взгляд Лузгина зафиксировал лежащий у стены слева обгорелый дочерна человеческий обрубок, далее голого пузатого старика на расстеленной тряпке, но потом в мозгу сработала защита, и все мертвецы превратились для едва дышавшего Лузгина в муляжи и нечто под тряпками, и он пошел быстрее.
Кротов на ходу тихо беседовал с парнем в халате, тот кивал в ответ, показал рукой налево, и они вошли в комнату, где на оцинкованных столах лежали другие муляжи. Парень откинул край грязной простыни у первого стола и спросил:
- Это он?
Потом откинул простыню в ногах лежащего, повертел бирку, привязанную к большому пальцу, и сам себе ответил:
- Он.
У Сашки был открытый рот и мутные стеклянные глаза.
- Почему глаза не закрыли? - строго спросил Кротов.
- Закроем еще, - сказал парень. - С помощью клея. Вы забирать его хотите?
- Жена просила, - хриплым голосом сказал Лузгин, закашлялся и набил грудь трупным воздухом.
- Без справки не выдам.
- Какой справки?
- Нашей, из конторы. Утром приедете, возьмете справку для свидетельства о смерти и квиток для меня, тогда и заберете. Но рано не приезжайте, еще вскрытие будут делать.
- А менты сказали, что было вскрытие.
- Когда, ночью? - хмыкнул парень. - Хотя ему уже автобус вскрытие сделал.
Только сейчас Лузгин заметил, что Сашка лежал странно плоский посредине тела, простыня провисала.
- Лучше вы его не трогайте, - посоветовал парень. - Потом наши все сделают, в гробу лежать нормально будет. Домой такого забирать - с ума сойти.
- Тогда откуда взяли, что он пьяный был?
Парень в халате двумя пальцами приподнял простыню посредине, где она провисала, и спросил Кротова: