* * *
Наутро Клайв отправляется домой, исполненный решимости попросить Эмму собрать вещи и уйти. А если она вздумает сопротивляться, он припугнет ее водяным пистолетом. Но, как выяснилось, все мы сильно недооценивали Эмму. В особенности я.
- Я вошел в квартиру и окликнул ее по имени, - рассказывает нам Клайв. (Сцена: кухня, кофе, Клайв, Кэт и я.) - Она отозвалась из спальни, и я еще удивился, как странно прозвучал ее голос - будто сдавленно. На миг в голове блеснула безумная мысль: она в постели с мужчиной, и у меня появляется прекрасный предлог ее выпроводить. А с другой стороны, если бы я вдруг застал Эмму за столь непредсказуемым и нехарактерным для нее поступком… - рассказчик грустно усмехается причудам влюбленного сердца, - я бы, наверное, передумал с ней расставаться.
Как бы там ни было, моя подруженька была вовсе не в постели, а сидела на полу, склонившись над чемоданом, и упаковывала вещи. А когда она подняла на меня глаза, я увидел, что Эмма, бессердечная невозмутимая Эмма, плачет. Впервые за многие недели я снова ощутил, как сильно люблю ее, совсем как раньше. Неужели мы начинаем ценить своих женщин, лишь когда они страдают?
Я молчу. Кэт тянется к Клайву и пожимает ему руку.
- Некоторые - да, - говорит она. - Но ты не такой, Клайв Спунер, не такой.
- В общем, потом Эмма снова отвернулась и стала дальше собираться. Подошла к комоду, начала вытаскивать из него белье: трусики, колготки. А я стоял рядом и не мог вымолвить ни слова. Тогда она сама заговорила, не глядя на меня и перебирая вещи: "Я ухожу, Клайв. Прости, но наши отношения зашли в тупик. Да ты и сам все прекрасно понимаешь, хотя слишком слаб, чтобы принять какое-нибудь решение. Что поделать, ты ведь просто мальчишка, тебе тяжело жить в мире взрослых". Не преминула-таки уколоть, языкастая стерва. Сквозь слезы, а все равно жалит. Но тогда я совсем не обиделся. Мне показалось, что она права. Наконец я собрался с силами и спросил ее, почему она решила уйти именно сегодня. И Эмма объяснила. Все оказалось предельно просто: по закону подлости как раз утром с работы позвонил один приятель и попросил меня к телефону, чтобы уточнить что-то насчет вчерашнего. Эмма удивилась и спросила, не видел ли он меня вечером на работе. Он, разумеется, врать не стал. Я, конечно, принялся убеждать ее, что это недоразумение, что я не был ни с какой женщиной, что мы просто хорошие друзья… "Так все-таки кто-то есть?" - Клайв поморщился. - В общем, разгромила меня по всем фронтам. Она хоть и была в слезах, но ситуацию контролировала превосходно. А я как дурак стоял и не знал, что мне теперь делать, - совсем растерялся! А в голове все крутилась мысль - я продул всухую и теперь уже никогда не отыграюсь. Если Эмма что-нибудь решила, она ни за что не отступится.
- Ушла? - спрашиваю я.
- Ушла, - говорит Клайв. - Упаковала чемодан, сказала, что за остальными вещами зайдет на днях, и сбежала по ступенькам. Я мчался за ней по пятам и не мог придумать, что же сказать. У двери она повернулась напоследок, взглянула на меня в упор и проговорила: "Я по-прежнему к тебе неравнодушна, Клайв. Но ты меня больше не любишь. Поэтому и ухожу". Об этом труднее всего вспоминать. Я не в силах был вымолвить ни слова. А потом она просто ушла.
Признаюсь, наверное, я ошибся, плохо думая об Эмме. Пусть она хитрая и недружелюбная, пусть. Зато в душе добрее и сильнее любого из нас.
Клайв совсем сник, но до слез пока не опускается. Кэт заваривает ему чашечку кофе. Я предлагаю другу мармеладку, и он, как обычно, посылает меня ко всем чертям. Впрочем, потрясение он как-нибудь переживет и скоро оправится. Я даже не сомневаюсь.
Глава 27
Два дня спустя Бет зовет меня к Лесбо-Ливви почитать весточку от Майлза. Пишет он долго и путано, намекает на какую-то неудавшуюся попытку самоубийства, и я совсем ничего не могу понять. К письму приложен маленький мятый клочок бумаги со словами: "Не потеряй".
Дорогая Бет.
Прошу простить меня за то, что я тебе сделал, хотя извинениями горю не поможешь. Я подал заявление на перевод в нью-йоркский филиал, буду там недели через две и постараюсь продержаться как можно дольше.
А потом он резко сворачивает на другую тему и начинает описывать свежий весенний ветер с моря и одинокие белые барашки на волнах далеко-далеко от берега. В высоком голубом небе плывут пушистые белые облака, ветер колышет сухостой, на верхушках утесов уже проглядывает молоденькая дикая капуста. Ветер такой сильный, что сшибает с ног, с воем ударяясь о гладкие стены утеса и колыша пучки армерии. И еще буревестники ради забавы цепляют крылом морскую волну.
Майлз остановил машину на краю утеса - поразмыслить о жизни и смерти, как он пишет, - когда повстречался с парнем по имени Грег. Тот, обливаясь потом, топал по холму в сторону мыса. Квадратные очки в стальной оправе постоянно съезжали с его блестящего курносого носа, и он то и дело подталкивал их наверх сжатым кулаком, отчаянно щурясь на солнце. У него были жесткие рыжие волосы и нечесаная борода более темного оттенка. Во всей наружности незнакомца проглядывала какая-то эксцентричность, какая-то кустарщина. Он нес огромный рюкзак, а ниже мешковатых бежевых шорт белели мускулистые волосатые икры. Человек этот то и дело принимался бормотать себе под нос, а временами громко фыркал, останавливался и долго наблюдал за чайками, будто никогда не видел ничего более занимательного.
- Зачем он тебе все это рассказывает? - спрашиваю я, отрываясь от письма. - Очень мило, конечно, только не возьму в толк, к чему он клонит?
- Читай-читай, - говорит Бет. - Скоро все поймешь.
Дойдя до вершины обрыва, Грег долго смотрел на меня, а потом подошел к автомобилю и устроил мне выговор. Знаю ли я, сколько птичьих гнезд я уничтожил, пока доехал сюда, как много раздавил птенцов жаворонка? У него запотели очки, а он все продолжал и продолжал отчаянно тараторить, без устали работая языком: птицы, каменка-попутчик, вдовушки, богатейшая хрупкая экосистема, биологическое разнообразие прибрежных меловых скал и холмистых пастбищ размолочено всмятку моими бесчувственными шинами… Он все говорил и говорил, откидывая лезвие огромного перочинного ножа.
Мотор я не выключал - просто сидел в машине с работающим двигателем и бездумно глядел в море. Этот нечаянный свидетель решил, что я обычный прыгун, каких навалом. Очередной убитый жизнью лондонец, прикативший сюда, чтобы сигануть с утеса.
- Дела-то какие, - говорю я Бет. - У нас в руках почти прощальная записка.
Видок у меня был еще тот: мятый фрак и бабочка на боку; небрит, угнетен. Грег сделал знак рукой, чтобы я опустил стекло, и говорит: "Глуши движок, приятель. Некоторые люди ходят сюда воздухом подышать". Я выключил мотор. И хотя, по-моему, он заметил, что я нахожусь на грани, все равно оставил меня и пошел себе дальше. Пять часов спустя, когда стало темнеть, он вернулся и увидел, что я на прежнем месте. Тогда мой новый знакомец оперся рукой на крышу машины и стал глядеть на море. "Хороший выдался денек, - сказал он. - И небо ясное. Иногда отсюда видно Францию". Потом добавил: "Собрал немного морской капусты. Пробовал когда-нибудь ?"
Странный человек - сводил меня в пивнушку. Взялся за ручку, никого не спрашивая, открыл дверь и сказал: "Давай вываливайся". Я мельком взглянул на него, потому что мне было уже все равно, что со мной будет, и передвинулся на пассажирское сиденье. В пивной он купил две пинты пива и сам сунул мне в руки кружку. Потом купил и ужин. Только еда в меня не лезла, так что он сам все съел: пастуший пирог, картофель, морковь, горошек и порцию полукопченой трески с жареным картофелем и горошком. Потом выпили еще. Он все покупал и покупал. А после предложил завалиться к нему.
- Неужели сейчас выяснится, что наш Майлз был скрытым гомиком? - говорю я.
Бет улыбается и не отвечает.
* * *
Его жилищем оказалась спартанская избушка прямо через дорогу. В кухне стоял какой-то неприятный мясной запах, на деревянном столе с множеством зарубок алела полоска свежей крови. И хотя Грег объяснил, что днем потрошил кроликов, лично я никаких кроликов не заметил. В гостиной было почти пусто: продавленный диван, гитара, заляпанный золой очаг. "Располагайся, - предложил хозяин. - А я пока за одеялом схожу". Я слышал, как он возится снаружи, зачем-то в эту пору начав рубить дрова, но мне было уже все равно, и я скоро забылся глубоким сном.
Утром я ушел, когда Грег еще спал. Выехал на "мерсе" на дорогу и свернул налево, туда, где шоссе уходит на север от Лондона. Через пару миль пришлось остановиться на заправке. Я стал искать что-то в кармане куртки и обнаружил плитку шоколада с запиской. В записке говорилось "Не потеряй" - только и всего. Я долго смотрел на нее и не мог ничего понять, потом сложил и сунул обратно в карман. А позже, сегодня, я написал это письмо и вложил совет Грега для тебя.
Потому что не всегда незнакомцы с большими ножами в карманах - маньяки-убийцы. Иногда первые встречные, которые приглашают одинокого затравленного человека к себе домой, напиваются с ним, а потом, когда гость заснул на диване, уходят за топором, тоже бывают хорошими. Случается, люди бывают добры и внимательны друг к другу даже в наше время. В наше дикое время.
С любовью, Майлз.
- Ты понял? - спрашивает Бет.
Я гляжу на письмо, на каракули в короткой записке, на нее.
- Вроде бы, - осторожно отвечаю.
- А я - да, - говорит она. - Я все поняла.