- А вот этот эпизод пока попридержим, - подумав, произнёс Продюсер. - Не стоит спешить, секса впереди ещё будет много. Да и не в нём дело.
- Не хочешь поднимать их рейтинг ещё выше? - спросил Режиссёр.
- Чего уж им там ещё поднимать? - усмехнулся Продюсер, и все засмеялись, оценили его юмор.
Контрастно с пыхтящими под простыней выглядела другая пара, стоящая на берегу озера и кормящая белых лебедей.
- Очень трогательно, - сказал Режиссёр. - Маша и Паша, студенты наши.
- А в итоге всё равно кончается постелью, - равнодушно заметил Продюсер. - Но лебедей оставь.
Один из помощников тоже решил пошутить:
- Кому лебедей, а кому бл…дей.
Но на этот раз никто из присутствующих не засмеялся. Чин не тот.
- Но самое забавное готовится вот тут, - сказал Режиссёр, указав в сторону одного из экранов.
Там "неожиданно" сошлись в одном месте сразу две пары: сидели за столиком в открытом кафе, где-то на Тверской, и совещались. Как заговорщики.
- Жанна, Золотой, Лизонька и Стас, - напомнил кто-то из присутствующих.
- Тот самый сюрпризец, о котором мы говорили, - добавил Режиссёр.
Продюсер понимающе кивнул. И переключил внимание на оставшиеся пары.
14
Пластиковых стаканов на столике прибавилось, а Алесь продолжал увлеченно рассказывать:
- …вот если вы возьмете в руки циркуль и воткнете его в географическую карту Европы, обведете её кругом, то центр окажется как раз в Беларуси - между Минском и Гродно, в маленьком городке под названием Мир. Символично звучит, правда? Городок этот подревнее Москвы будет. А какой там средневековый замок! Из него подземный ход тянется аж до самого Несвижа. В прежние времена по нему вполне свободно могли разъехаться две кареты. Это, чтобы вы знали, было самое первое метро в мире. Хотя сейчас вход в это метро замурован. Никто не знает, где он. А ведь внутри спрятаны несметные сокровища князей Радзивиллов. Я сам искал-искал, да так и не нашел. Осенью опять поеду землю рыть. Поехали вместе?
- Чистый Мюнхгаузен, - ответила на это Катя. Но ей было интересно слушать. - А привидения в том замке водятся?
Алесь кивнул, отхлебнув пива.
- В Мирском замке Пан Коханек бродит, сторожит сокровища, а в нашем, Несвижском, - Несчастная Барбара, её ещё Черной Дамой кличут. С ней любопытная история приключилась, очень романтическая. Хотите расскажу?
- Хочу, - ответила Катя. Оператор снимал. Некоторые за соседними столиками тоже стали прислушиваться.
- Дело было в середине шестнадцатого века, - начал Алесь. - Барбара Радзивилл вышла замуж за Сигизмунда Августа, сына польского короля, по любви, заметьте, именно по любви. Что-то вроде Ромео и Джульетты. Но мать Сигизмунда, зловредная итальянка Бона Сфорца, была категорически против этого брака. А что делали все итальянки и итальянцы в Средневековье, когда серчали на своих недругов? Правильно. Нация отравителей. Вот она и велела своим аптекарям её извести. Семейное счастье Сигизмунда и Барбары длилось недолго. Через шесть месяцев он остался вдовцом. И горю его не было предела. Дальше - больше. С помощью алхимиков Сигизмунд решил вызвать душу своей любимой жены. В одном из дворцовых залов установили большие венецианские зеркала. Алхимики - пан Твардовский и пан Мнишек - начертали на поверхности самого высокого зеркала фигуру Барбары Радзивилл в полный рост в белом подвенечном платье. Спиритический сеанс начался. При свечах, в тишине, даже собаки за окнами не лаяли. Но перед тем алхимики строго-настрого предупредили Сигизмунда, чтобы он ни в коем случае не приближался к Барбаре, если та вдруг появится из зеркала.
- Да ты вроде бы и сам там присутствовал, - усмехнулся Оператор. - Даже про собак знаешь.
Алесь отмахнулся от его слов, продолжил:
- Проходит какое-то время. И вдруг после магических заклинаний из высокого зеркала действительно сходит полупрозрачный образ Барбары… Сигизмунд, забыв обо всём на свете, кинулся к ней. Попытался обнять. Но мы-то с вами сейчас знаем, что шутить с этим нельзя. С потусторонним миром. Раздался взрыв, в воздухе запахло серой.
- Был, точно был там, - пробормотал Оператор, продолжая снимать.
- Ну был, и что? - улыбнулся Алесь. - Ты дальше слушай. Барбара исчезла. Сигизмунд упал замертво. И с тех пор их души ходят по Несвижскому замку, ищут друг друга, но найти не могут. Чаще всего с наступлением темноты видят Несчастную Барбару. А ближе к утру появляется и Сигизмунд. Тому есть сотни тысяч свидетельств. Даже во время войны, когда немцы оккупировали Несвиж, они в страхе палили из всех пулемётов в Черную Даму, когда та выходила на свою ночную прогулку. И страх у фрицев был настолько велик, что вскоре они вообще убрались восвояси. От греха подальше. Ну что, Катя, смотаемся в Несвиж? Сама убедишься.
- Я подумаю, - ответила на сей раз девушка. - А русалки у вас есть?
- Это отдельная тема, - деловито сказал Алесь, словно речь шла об инвентаризации хозяйства. - Русалки остались только возле Новогрудка в озере Свитязь. Там такие вековые дубы и плакучие ивы, а клены!.. Вода чистейшая, прозрачная, а дно усыпано мелкими разноцветными, почти драгоценными камешками. Залюбуешься. Но надо быть осторожным. Уволокут. Вон поэта Мицкевича едва не утащили за собой на дно. Он потом целую поэму об этом накатал.
- Это мой столик! - раздался вдруг над их головами грубый голос.
Рядом покачивалось какое-то бородатое грозное чудовище. Наверное, местная достопримечательность, вроде лох-несского. Все в пивной как-то притихли, ожидая, что последует дальше. Один Алесь продолжал спокойно разговаривать:
- А вы ещё не слышали про клад, зарытый князем Миндовгом у Столбцов…
- Это мой столик! - повторно рыкнул пришелец. - Оглох, что ли?
Оператор приготовился бежать. Катя сидела совершенно растерянная.
- А я на это болт положил, - ответил Алесь. - Так вот, о Миндовге.
Очки он, правда, на всякий случай снял.
- Это мой столик! - заорало ископаемое в третий раз, рванув на груди майку.
Алесь встал. Роста они оказались одинакового. Тишина наступила полная, как в Несвижском замке, когда алхимики вызывали дух Барбары. Сейчас тоже должно было произойти какое-то явление.
- Нужна тебе эта мутка? - спросил Алесь. - Тормознул бы.
- Чё? - повернул ухо монстр. На поэта или драматурга он явно не смахивал. Должно быть, был литературным критиком. Оператор совсем скис, даже в размерах уменьшился.
- Чеши отсюда, - сказал завсегдатай стойла. - А цепочку эту мне оставишь, фуфель.
Алесь, не раздумывая, боднул его головой в грудь. Да так резко, что тот не удержался на ногах, отлетел к стенке и сполз на пол. Вразумление подействовало. В пивной одобрительно зашуршали.
- Брателло, всё в порядке! - уже совсем другим тоном проговорил падший критик, неловко поднимаясь на копыта. - Перетёрли - базара нет. Это не мой столик, я ошибся. Мой столик - вон там, - и он побрел в другой угол.
Алесь опустился на место, вновь нацепил на нос очки.
- Я этому приемчику у Зидана научился, - похвастался он. - Так на чём мы остановились? Ах да, на кладе, который откроется только тому, кто в ночь на Ивана Купала увидит расцветший папоротник.
- А кто такой Зидан? - спросила Катя.
Алесь с Оператором переглянулись и, не сговариваясь, развели руками. Такой вопрос после прошедшего чемпионата мира был просто немыслимым, даже оскорбительным. Катя поняла это. И поинтересовалась другим:
- Ты успел заснять?
- Нет, - виновато ответил Оператор.
- Ну и дурак, - сказала девушка.
15
Телевизор в квартире занимал особенное место - на кухне. С одной стороны, это считалось изгнанием, поскольку ему не нашлось места ни в какой из комнат, хуже был только темный чулан с ветошью. Но с другой стороны, кухня являлась перекрестком мнений, где так или иначе сходились все обитатели квартиры. Поэтому её можно было называть центром этого микрокосмоса. И отношение его жителей к телеящику было странным: все энергично возмущались, глядя на экран, но продолжали смотреть. Чаще всего украдкой, чтобы не застукали остальные. А когда всё-таки застукивали, поймав на месте преступления, то смотрящий начинал ругаться и выключал телевизор. И уходил. Другой человек, пылая столь же праведным гневом, оставшись один, украдкой включал. Пока не приходил следующий. Этакая любовь-ненависть.
Квартира вообще была весьма странным существом, многоглазым и разноликим. Даже если она оставалась пустой, то представление о её жильцах можно было составить по предметам или любимым вещам, им принадлежащим. Сразу можно было понять, что здесь живут три, а то и четыре поколения, не считая животных. Одна из комнат принадлежала старшим по возрасту. Там в красном углу над лампадкой висела старинная икона Николая Чудотворца, а на противоположной стенке - знаменитый портрет Эйнштейна с высунутым языком. Много было развешано и разных фотографий, в основном семейных. От совсем уж пожелтевших, начала двадцатого века, до сделанных недавно, в веке двадцать первом. Целая эпоха, столетие, вся жизнь рода, а заодно уж и страны - Российской Империи, Советского Союза, Эрэфии. Бесценный материал для психоанализа.
В следующей комнате, занимаемой средним поколением, висели другие портреты, которые словно бы боролись друг с другом, конкурировали. На одной стенке - Сталин, на другой - Горбачев. Кто бы из них кому врезал промеж глаз, выйдя они из рамок, можно было и не гадать. Тем более что за плечом Сталина висел ещё и грозный маршал Жуков в мундире, а за спиной Горбачева - всего лишь рафинированный академик Сахаров в пиджачке. Тут психоаналитик сделал бы вывод о политических пристрастиях жильцов. Непонятно было только, как они уживаются в одной комнате.