- Забудешь, пожалуй! Сам тогда с тобой чуть татарином не стал, помнишь дворничиху Зульфию-апу? Так ведь она и не поверила до конца, что я - "урус"!
- Ну, ты же сам просил тебя языку выучить, мы с Ромкой и старались!
Кстати, как он, Рамиль наш "тишайший"?
- Погиб Рамиль, в Афгане, в 82-м, под Кандагаром, вместе со всем своим взводом, награждён посмертно. Сказали - погиб как герой, до конца отход своих солдат прикрывал, только всё равно не спаслись, вертолёт, который за ними послан был, "стингером" сбили.
Кстати, он и не Рамиль теперь, а Роман, так и на могиле написано: "старший лейтенант Роман Галяутдинов". Его жена Валя, русская, перед Афганом упросила Ромку в вашу веру креститься, а он любил её очень и не отказал. Он же вообще отказать никому не умел, сам же помнишь - "тишайший"! - Шома отвернулся и вытер глаза.
- Слава Богу! Шома! Как же здорово, что Ромка крещён! Я же его теперь в храме могу поминать, да и вся Церковь за него теперь молится, он же член Церкви!
Шамиль серьёзно посмотрел на меня.
- Лёша! Ты правда такой верующий серьёзный, и у тебя друг священник, как мне Люся сказала?
- Ну, верующий-то я начинающий, Шома, дохленький я ещё верующий. А вот друг священник, он же и духовник моей семьи, у меня и вправду есть! Здешний настоятель, отец Флавиан, мы с ним в институте вместе учились, когда ты уже в Казань переехал. Собственно, я потому здесь и оказался, что он в здешнем храме служит.
- Лёша! А мне с ним познакомиться можно? Я не из любопытства, для меня сейчас это важный в жизни момент, я потому и тебя разыскал.
- Алексей! Ты, может быть, друга в дом заведёшь? - раздался звонкий Иринин голос, - я уже деток накормила, садитесь за стол и общайтесь спокойно! Познакомь хоть нас!
- Ира! Это Шамиль, он же - Шома - мой друг детства. Шома, это Иришка - моя "апа" ненаглядная!
Шома галантно поцеловал Иришке руку. За ужином разговор продолжился.
- Шомка! Ты хоть расскажи, что ты делал все эти годы, ведь, почитай, около тридцати лет не виделись?
- Когда у нас с Ромкой отец умер, мы как раз в десятом классе доучивались. Мама наша, ты помнишь, наверное, инвалидом была, она побоялась не вытянуть нас здесь, потому и увезла в Казань, где родни много и всегда поддержат. Правда, квартиру служебную и прописку московскую мы потеряли.
Мама через полтора года в Казани умерла, но Ромка уже в своё Псковское десантное училище поступил, а я - в Казанский университет на педагогический. Родня и вправду поддержала. Там же, в Казани, я и работал после университета, сначала в школе, потом в издательстве, потом на рынке продавцом, недолго правда, потом опять в школе.
- Ты женат, дети есть?
- Нет, Лёшка, пока нет. Ты ведь помнишь, я с восьмого класса за Люсей ухаживал, безрезультатно. Она всегда была - красавица, а я - татарчонок, тощий, рыжий, да ещё морда в оспе. Но я так другую и не полюбил, за все эти годы.
Сватали меня родственники не однажды, пару раз даже чуть не женили… Но я не смог, Лёшка, против сердца пойти, видно я - однолюб. Ну, и переписывались мы все эти годы с Люсей, так - по-дружески, она мне обо всём в письмах рассказывала. Про первое своё замужество, про мужа музыканта, который спился, и про их ребёночка, что утонул на Клязьме, про второй брак, и что второй муж её бросил из-за больного ребёнка, у её девочки Аллочки - ДЦП. Про работу маникюршей-надомницей и про всё остальное. В общем, я всегда был в курсе её дел.
А три месяца назад я неожиданно опять москвичом стал. У отцовой тётки, бабушки Зухры, никого кроме меня наследников не оказалось, вот она, заболев саркомой, как почувствовала, что проживёт уже недолго, меня из Казани вызвала, к себе прописала и на меня свою трёхкомнатную приватизированную квартиру у Белорусского вокзала переоформила. А вскоре и умерла. Так я опять стал москвичом, да ещё и с квартирой в центре.
- Ну, Шома! Ты смотри, какой тебе Господь подарок отвалил! Ты теперь жених завидный, берегись соискательниц, табуном набегут!
- Я это понимаю, Лёша, не первый десяток лет живу, вон из рыжего уже белым становлюсь. Я, как все эти бумажные дела оформил, бабушку Зухру похоронил, на работу в школу устроился, пришёл к Люсе и говорю: "То, что я тебя со школы люблю, ты, Люся, знаешь, но не в этом дело. Я сейчас предлагаю тебе просто выйти за меня замуж. Я не жду от тебя чувств сильных, я понимаю - сердцу не прикажешь. Мы уже не молодые, можем жить вообще как брат и сестра. Зато я о вас с дочкой заботиться буду, Аллочку твою удочерю, будет у неё папа.
Водки я не пью, и вообще ничего спиртного не пью, и не курю, всю домашнюю работу хорошо делать умею, стирать там, готовить. Специалист хороший, кандидат педагогических наук, в Казани ребят для поступления в МГУ готовил и уже сейчас, здесь, учеников частных нашёл, так что прокормить я вас с Аллочкой сумею.
Заниматься с ней буду, подготовлю её к институту, она на заочном отделении вполне учиться сможет. А ты, Люся, просто относись ко мне хорошо, уважай немножко, мне и хватит для счастья. Ты подумай, говорю, не решай быстро. Я столько лет ждал, так что, если надо, и ещё подожду".
А она как заплачет, Люся-то, сидит за столом и плачет. Потом говорит: "Ты, Шамиль - хороший, ты - настоящий, только настоящее хорошее понять сразу не у всех получается. Я согласна за тебя выйти замуж, одно только есть препятствие - мы с Аллочкой православные христианки, Богу молимся, в церковь я её вожу, причащаемся. Нельзя мне за мусульманина замуж выходить".
"Я не мусульманин, - говорю, - я вообще никто по религии, так - советский интеллигент, атеист. У нас с Ромкой и родители тоже атеистами были, в мечеть не ходили, обрядов не знали. Меня в Казани хотели родственники к исламу приобщить, уже в "перестройку", только я ведь свои пятёрки в университете не за просто так получал, в том числе и по научному атеизму. Не стал я мусульманином и в Казани.
Обычаи своего народа я уважаю, как и любого народа, но с Мухаммедом подружиться у меня не получилось, голова мешает. Уж очень я как математик всё анализировать привык, а в Коране слишком многое "не сходится", я его весь очень внимательно прочитал. А христианскую веру я и вовсе не знаю, как-то интересоваться нужды не было. Но, если ты хочешь, я для тебя пойду и крещусь, как Рома для Вали, что там надо сделать - всё сделаю".
"Нет, Шамиль! - говорит, - я не хочу, чтоб ты для меня крестился, я хочу, чтоб ты искренне Христа познал и в Него уверовал, тогда и брак у нас может получиться настоящий, построенный не на земной страсти, а на единстве в духе. Этот фундамент для брака самый надёжный!"
"Хорошо, Люся, - говорю, - научи меня твоей вере, я честно постараюсь её понять и принять, если увижу, что в ней - правда. Только я кривить душой не смогу, если у меня опять что-то и в христианстве "не сойдётся", я тебе об этом не смогу не сказать".
"Шамиль, я женщина простая, сердцем верую и Бога знаю по чувству сердечному, но я понимаю, что для тебя это не путь. Поговори с Лёшей Мироновым. Мне Кира, наша общая с ним знакомая, она работает с ним в одной фирме, говорила, что Лёша очень верующий стал и что у него есть друг священник. И, кстати, тоже "технарь" по образованию, то ли физик, то ли математик. Может быть, они тебе всё на твоём научном языке и объяснят".
- Вот так, Лёша! Позавчера у нас с Люсей этот разговор произошёл и, вот видишь - сейчас я у тебя сижу! Ну, что ты мне теперь скажешь, старый друг?
- Можно, я скажу два слова, Лёша? - внезапно заговорила, прежде сидевшая молча, Ирина.
- Конечно, Ирочка, я сам и сказать-то что - ещё не знаю.
- Шамиль! Я, как и Люся ваша, тоже женщина простая и дальше Детской Библии и Закона Божьего для семьи и школы в богословии не продвинулась. Но Бога тоже сердцем знаю и личный опыт общения с Ним имела, Лёша вам как-нибудь расскажет. И вот из этого опыта я знаю, что Богу в первую очередь ваше личное обращение к Нему нужно, сердцем. Не копание в книгах и умственные заключения, это - менее важно. А именно от сердца горячее обращение - молитва. Я вам вот что предложу.
Мы как раз сейчас с Лёшей будем вечернее правило читать - "Молитвы на сон грядущим". А вы постойте рядышком, можете даже не вслушиваться в тексты молитв, можете и посидеть даже, если устанете с непривычки. Вы просто поговорите сами с Богом, мысленно, про себя, скажите Ему: "Господи, если ты есть, открой мне Себя, я хочу с Тобой познакомиться". Или как-нибудь ещё, своими словами. Он откликнется, поверьте, я не знаю - как, но - откликнется. Он всегда откликается. Правда, Лёша?
- Аминь, Ирочка! Ты всё сказала, мне добавить нечего. Давайте правило почитаем и - спать. А завтра я тебя, Шома, к отцу Флавиану отведу, и он тебе всё, что тебя в религиозных вопросах интересует, через третий закон термодинамики объяснит!
Всё вечернее правило Шома простоял рядом со мной молча и сосредоточенно, только один раз, когда Ирина читала "Вседержителю, Слово Отчее…", тихонько спросил на ухо:
- Мне креститься - можно?
- Можно, - шепнул я ему и показал, как правильно сложить пальцы.
Когда я стелил ему спать на раскладушке у себя в "офисе", мне показалось, что "отклика" он ещё не услышал.
Утро началось с сюрприза. На рассвете, когда я босиком и в шортах, накинув на плечи полотенце, выскочил на крыльцо, намереваясь совершить ежедневные пробег до озера с заплывом и пробегом (но уже быстрее) в обратную сторону, я обнаружил сидящую на крыльце странную фигуру, похожую на большую нахохлившуюся птицу. Это был Шома, зябко завернувшийся в одеяло и пытавшийся уместиться под ним вместе с ногами, прижавшись к балясинам крыльца.
- Шома!?
Он поднял голову, в его глазах был откровенный суеверный ужас.