- Он, Тоша, тебя давно простил, любит тебя и о тебе молится. Я, когда у него в С-ке на службе бывала, слышала сама, как он на ектений о здравии твоё имя - раба Божьего Аристоклия среди первых, прежде моего, возглашал. Чтит тебя, как отца, всегда по телефону - "Как здоровье папы?" - спрашивает, фотографию твою, где ты с ним, маленьким, на рыбалке с удочкой стоишь, в изголовье кровати своей повесил. Ты, Тоша, за Мишенькину любовь к тебе не беспокойся…
Аристоклий Иванович закрыл глаза своими красивыми, холёными руками, голова его часто вздрагивала.
- Анна Сергеевна, Алёша! - Флавиан грузно поднялся, - вы, я думаю, идите пока чаёвничать, нам с Аристоклием Ивановичем есть о чём наедине пошептаться. И он начал выкладывать из обширного "чемодания" епитрахиль с поручами и завёрнутые в чистое вышитое полотенце Крест с Евангелием.
Часа через три, после исповеди, соборования и причастия, я зашёл ещё раз в кабинет знаменитого артиста, проститься. Он лежал на своём диване светлый и умиротворённый, тихий какой-то, похожий на большого довольного ребёнка. Увидев меня, улыбнулся.
- Алёшенька, голубчик! Какой у вас друг замечательный - батюшка Флавиан! Берегите его! Он меня утешил, я теперь умру спокойно, с радостью!
Пообещайте поминать меня, хоть иногда. Возьмите вон ту иконочку, эмалевую, она старинная - "Алексий Божий человек", будете на неё глядеть и за меня помолитесь.
- Батюшка Флавиан! Как бы я хотел, чтоб вы меня и отпевали! Так ведь не отдадут вам моё тело-то, в столице с ним очередное театральное действо устроят… А ну и пусть! Пусть себе устраивают, вы меня в своей церкви тоже отпойте, заочно, моя душа там будет, где вы её провожать станете, а с телом, пусть что хотят, то и делают, прах - он и есть прах! Как в Евангелии: "пусть мёртвые погребают своих мертвецов"! Прощайте, батюшка, прощайте, Алексей! Аннушка, милая, подушку поправь чуть повыше…
Через пятнадцать дней тело Народного артиста СССР, Героя Социалистичекого Труда, Заслуженного деятеля искусств и пр., и пр., после гражданской панихиды в М-ом театре и торжественного заупокойного богослужения в Елоховском кафедральном соборе было погребено в присутствии многочисленной культурной общественности столицы на Новодевичьем кладбище.
Анны Сергеевны там не было. Она молилась с нами, в нашей Покровской церкви, на заочном отпевании, совершаемом тихо и благоговейно отцом Флавианом в сослужении приехавшего из С-ка протодиакона Михаила, статной осанкой и глубоким бархатистым баритоном удивительно напоминавшего новопреставленного раба Божия Аристоклия.
Глава 3 Запечатанный сосуд
- Ира! Всё! Я пошёл на работу! Скажи разбойникам, чтобы до обеда к "офису" не подходили и в окно зелёным крыжовником не кидались! У меня срочная заявка, даст Бог - часа за четыре закончу!
- Хорошо, Лёша, я их скоро на поляну к верхнему ручейку уведу, где Никитична козлят пасёт, пусть с козлятами поиграются!
- Мобильник не забудь, на всякий случай!
- Возьму, возьму!
Я захватил пару заранее наполненных колодезной водой двухлитровых пластиковых бутылок - утро было уже жаркое, сунул ноги в растоптанные плетёнки и по извилистой тропинке между старых вишен и зарослей крыжовника отправился в свой "офис".
Мой "офис" располагался в бывшем курятнике на дальнем конце нашего сада. Когда-то покойная Марфа Андреевна держала в нём кур и уток, затем лопаты и грабли, а потом - совсем ничего. После перехода дома с участком в наше владение первое время мы складывали в бывшем курятнике всякий ненужный хлам, вскоре он стоял всеми забытый, но в связи с изменением моего статуса на работе курятник понадобился и превратился в "офис".
Не вдаваясь в скучные подробности, суть изменения моего статуса на фирме Григория Семёновича означилась тем, что большую часть рабочего времени я мог теперь проводить за компьютером где угодно - в помещении фирмы, в нашей митинской квартире или в Покровском, обрабатывая аналитические материалы по вверенному мне направлению и вовремя присылая результаты через Интернет самому Григорию Семёновичу или его заместителю по транспортной группе. Своим рабочим временем и местом пребывания я мог теперь распоряжаться сам, ограниченный лишь указанными в присылаемых заявках сроками выполнения работы.
Несмотря на периодические "форс-мажоры", усаживающие меня за компьютер более чем на сутки, новая схема работы меня очень устраивала, так как я мог теперь помогать в семейных делах Ирине. А также я всегда был готов исполнить любимые мною обязанности адьютанта-шофёра-чтеца-певца-разжигателя-подавателя кадила и носильщика "чемодания" во время пастырских или "требных" поездок отца Флавиана.
Ноги у него, особенно правое колено, болели всё сильнее, коробка с "раздаткой" его "Симбира" всё как-то недоремонтировалась (это при всей-то оперативности Мишиных автомастерских!), и возил Флавиана теперь практически только я, даже слегка переделав, с учётом его габаритов, салазки правого пассажирского сиденья в "БТРе". В общем, за всем этим отлучением батюшки от руля и переводом меня в "надомники" явно просматривалась какая-то хитроумная интрига клана Семёновых сыновей.
Зато у меня теперь появился персональный "офис". Вместе с Семёном, Юрой-спецназовцем и соседом-дачником, прекрасным кузнецом и художником Арменом, обратившимся с помощью Флавиана в лоно Русской Православной Церкви, мы за три дня превратили старый курятник во вполне "цивильное" помещение.
Настелили новые полы, обшили стены утеплителем и фанерой, выкрасили их в нежно-салатовый цвет. Провели кабель, поставили шкаф и компьютерный стол, для улучшения мобильного выхода в Интернет установили внешнюю антенну, подключили UPS. Вместо офисного кресла Семён подарил мне роскошный резной стул собственной работы, повесил полочку с иконами.
- Ну! - выдохнул я в конце третьего дня строительства, - кажется, теперь всё!
- Нэт! - задумчиво произнёс Армен, - нада ищё кандыцыанэр!
Обошлись напольным вентилятором.
Включив компьютер, я первым делом проверил почту. Новых материалов, кроме вчерашнего задания от начальства, не было. Пришло лишь несколько рассылок новостей с различных православных сайтов и форумов: по наиболее значительным событиям в церковной жизни я составлял обычно сводку для Флавиана, так как сам он с компьютером практически не работал, причём не по каким-либо "идеологическим" соображениям, а просто из-за отсутствия свободного времени да, очевидно, и желания.
Последним прибытием, стояло какое-то непонятного происхождения письмо, какие я обычно ликвидирую, не открывая (опыт цепляния "вируса", снёсшего у меня на прежней работе всю "ось" переполненного важной финансовой информацией компьютера, у меня уже был). Так что, "обжегшись на молоке …", я уже потянулся безжалостным пальцем к кнопке "Delete", как вдруг в имени отправителя мне почудилось что-то знакомое - shomaQ……ru.
Shoma - Шома, Шома… Шома и Рома! Ну конечно же Шома и Рома - Шамиль и Рамиль, однокласснички детские! Ну, ты и дал, Шом-ка, - "Шомпол, Шомон, Шаман" и ещё как-то там, забыл уже! Тридцать лет прошло, как вы с братом Ромкой после смерти отца в Казань к родственникам переехали! Вот дела! А вдруг не он? А, была - не была, выручай, "Касперский" - открываю!
"Здравствуй, Чингачгук! (точно - Шомка, это он меня так дразнил!). Как нашёл твой адрес - не спрашивай, потом расскажу. Я в Москве, надо повидаться, есть серьёзный разговор. Люся сказала, что ты живёшь в деревне под Т-ском. Я на машине, напиши адрес и "легенду", как лучше проехать. Приеду сразу, как получу твои координаты. Шамиль".
Координаты я, конечно же, сразу отправил, прибавив номер своего мобильника и указание позвонить при подъезде. Вдохновлённый неожиданной надеждой на встречу со старым другом, я так мощно взялся за свой аналитический отчёт, что полностью отстрелялся с ним аж за два часа пятьдесят пять минут (вместо планируемых четырёх), израсходовав только одну из припасённых "Колодец-Минерале" собственного разлива.
День проскочил незаметно. Сперва мазали зелёнкой Кирилла, исцарапавшегося в кустах, куда он удрал от игравшего с ним Никитичниного козлёнка. Потом отмывали Лену и Машу, помогавших старенькой Никитичне загонять этих самых козлят на скотный двор. Отмыли. С трудом. Потом всех кормили. Потом отмывали всех, кроме Степана, от клубники и, особо, Юлечку от овсяной каши. Потом мы со Степаном красили новую будку для Малыша "Акватексом". Потом я отмывал Степана от "Акватекса" уайт-спиритом и хозяйственным мылом. Потом проснулись младшие и потребовали рисовать гуашью и акварелью…
От гуаши и акварели отмывала всех уже мать Евлампия, вернувшаяся к этому времени с дальнего огорода, где героически сражалась с колорадским жуком. Ира взяла на себя ужин, мы со Степаном пошли огораживать новую будку Малыша вольерчиком из сетки-рабицы. Тут-то и позвонил Шамиль:
- Лёша! Я тут немного запутался в карте, по твоей "легенде" надо было поворачивать раньше, выручай, подсказывай!
Я выдал Шомке исчерпывающие инструкции о маршруте следования и направился сообщить Иришке, что у нас сегодня будет гость и, очевидно, с ночёвкой.
Часа через полтора к нашим воротам подкатила видавшая виды "девятка", и из неё вылез худющий (как и в далёкой юности) рыжевато-седоватый, с ещё сильнее прорезавшимися оспинами на лице, но всё с теми же озорными прищуренными татарскими глазами мой старый Шомка-Шомпол-Шаман и так далее. Мы обнялись.
- Сямэсэс, ипташ! Халляр нэшек, болалар нэшек? (Здравствуй, друг! Как жизнь, как дети? - Татарск.)
- Рахмат, йокши, синеке нэшек? (Спасибо, хорошо, как у тебя? - Татарск.)
- Не забыл, смотри-ка! Лёха! Не забыл!