- Как ты мог так расчетливо топить невинных людей… И Сашульку этого, господи, а-ха-несчастного, - она наконец вспомнила, где зеркало, подошла, осмотрела там с ног до головы, принялась с сожаленьем разбирать шарф.
- Сашульку? - удивился Георгий.
- А что ты так удивляешься? Аккуратней нужно. - Она расстегнула пуговицы, повела плечамп, Георгий подскочил снять пальто. - Не трогай меня! - сказала она, стала поправлять прическу, пока Георгий вешал пальто, провела ладонью по рукавам блузы, расправляя морщинки. - Аккуратный: Сашулька твой - он же видел, как ты шептался с этим… Ну, парторг…
- Хериков?
- Кажется. Это что, кличка?
- Нет, правда. Кофе будешь?
- Кофе? Хм. Только потому, что а-ха-холодно. В последний раз. Мерзость…
- Угу, - Георгий снял с полки джезву, дунул в нее изо всей силы.
***
- Так вот ты, оказывается, какой на самом деле. - Татьяна пила кофе, круто подогнув мизинчик.
Георгий со странной неприязнью глядел сейчас на этот мизинчик.
- Ты будешь учить меня морали? - спросил он грубовато.
- Это низко, низко и гнусно - то, что ты сделал… фух, горячо.
Держалось нелепое ощущение, что говорят о разном, но на одном языке. Или наоборот: на разных языках - об одном и том же.
- Жаль, - сказала Татьяна. - Очень жаль. Конфет нет?
- Да, подлость, - сказал Георгий, - но у меня не было другого выхода. Нету конфет.
- У подлости не бывает выходов… м-м… - Татьяна неуверенно взглянула на него, сомневаясь в афоризме. - М-а. И зачем ты а-ха-Сашульку-то этого убогого?
- Тьфу, да он-то при чем? Я же перехватил их… Ты знаешь, что я перехватил их у деканата? Они хотели… Я недорассчитал, понимаешь?
Георгий, немного волнуясь, рассказал, что они хотели. Татьяна слушала с возрастающим блеском в глазах, как тогда, у реки. Декорации менялись, словно в сказке, и шелестели очень приятно.
- И что ты? - сюжет захватил ее.
- Я предложил ему… - Георгий остановился.
"Чуть не влип, блин", - подумал он.
- Ну?
- В общем… Да какая разница, Тань? Я не могу тебе сказать.
- Ах, вот как! - Татьяна вскочила, обогнула столик, круто склонилась над ним.
- Я не могу, Таня, - опередил он. - Ну, это не мой секрет. Я обещал…
- Ты, значит, не веришь мне? - перебила она. - Мало того, что ты а-ха-безнравственный подлец, ты еще и не веришь мне?! Тогда…
- Ладно, - устало сказал Георгий, - я предложил ему Маринку.
- Ка?.. Ка-аго?
- Ну, Маринку шамилевскую… Никулину.
Татьяна осела рядом, блеск в глазах сменился.
- Ах, эту, - слабо сказала она. - Шлюшку… А-ха… А как это предложил, Гоша? - она приблизила лицо, шепот чувственно дрогнул.
Смесь гнева с кокетством, любопытства с нежданной эротикой, наслоившись, вдруг так поразила Георгия, что он отшатнулся и зорко оглядел разом всю. Словно рухнула плотина, застившая горизонт. Она мгновенно поняла оплошность, мгновенно поняла его взгляд, налившийся внезапным холодом, и рука бессознательно, спасительным броском - хлестнула Георгия по щеке.
- Подонок! - выкрикнула она первое, что пришло в голову, вскочила и бросилась к вешалке.
Георгий, не медля, пришел в себя, но с места не двинулся, а глядел, как она лихорадочно надевает пальто, потом не может сразу попасть шарфом под капюшон, потом торопливо сует шапку в сумочку - надевать шапку перед зеркалом было бы, конечно, некстати.
- Это же все было для тебя, дура, - отчетливо сказал Георгий.
- Что? - она замерла.
- Дура! - спокойно повторил он.
Она метнула в него взгляд, и (Георгий готов был поклясться) - сквозь все наносы, сквозь все завалы и театральный беспорядок - пробилось древнее, как мир, восхищение.
Дверь захлопнулась.
Георгий понял, что счастлив.
***
Сашулька, пошатываясь, вышел из будки и вдруг с внезапной яростью, с решимостью, какой никогда не искал в себе, врезался в толпу у магазина, свирепо ввинтился, за одно волшебное мгновение, до прилавка и сквозь неистово сжатые зубы бросил, сверля взглядом продавца:
- Четыре!
Выгреб и грохнул на прилавок деньги.
Открыв дверь, осторожненько пронес сумку с "Агдамом" по коридору, переступая через кошек и до озноба опасаясь звякнуть: старуха не выносила запаха алкоголя почти в такой же степени, как запаха собак.
38
"Счастлив, хм. Я счастлив, - думал Георгий. - Она - моя". Он одиноко сидел на тахте, барабанил пальцами по живому копыту и ощущал странную раздвоенность. Копыто отзывалось глухим, неверным звуком. Он продолжал постукивать, звук постепенно захватил его подобьем мелодии, он стал подгонять мелодию пальцами, пытаясь уловить теперь в дроби подсказку, последний и ясный ответ. Но вместе со звуком откуда-то взялось и входило ощущение, деспотически располагаясь внутри - беспокойное ощущение, что не вполне реальное что-то - что? - таилось в основании счастья. Весь проект, от цоколя до отливной доски - он продумал и высчитал сам. Он держал себя в строгой узде. Он не доверял волнам, а доверял суше. И вот теперь - дом окончен. И даже выкрашен, против проекта, в победные цвета. Но что-то не очень радостным было сознание последней победы.
39
Хериков приехал точно в срок. Долго вытирал ноги, беспокойно стреляя глазами внутрь квартиры.
- Геныч! - оживленно крикнул Георгий ему навстречу. - Проходи!
Радость вышла неподдельной: сильно беспокоился - приедет ли?
- Здравствуй, Шамиль, - сказал Хериков.
Он выглядел сдержанным, корректным и вдумчивым.
- Ага, давай, - ответил Шамиль.
Хериков вынул четыре бутылки водки и две красного. Это было серьезно. Маринка, уже навеселе, презрительно отвернулась и переменила ноги. Она сидела так глубоко и низко в диване, что ноги невольно стояли красивым рядом "смэрть Пабашкину", как выражался Арсланбек. (Звонил ей Шамиль, уже завалив экзамен, сказал лениво: "Да ладно. Че у вас там случилось? Гога? Будет. Да ладно. Я приглашаю".) Зато Тамарка, обалдел от того, что пришло столько дипломатов, церемонно подала Гене руку для поцелуя не той стороной. Гена вдумчиво поцеловал широкую ладонь.
- Ой, щекотно, - сказала Тамарка.
Георгий усадил Херикова на диван, разлил.
- Ну, за всеобщий экзамен! - произнес он.
Выпили до дна. Маринка (заметил Хериков) - с решительным и злым выражением, даже не закусила. Гена вдруг почувствовал жалость. Жалость к девушке, загубленной неправильным таким образом жизни и трагическими всеми обстоятельствами.
"Бедная, - думал Гена. - Это все у ней наносное. В окружении этих подонков (он хмуро поглядел на друзей), она не знала с ними такой правильной жизни и хорошей любви. Вот пьет, - он с нежностью посмотрел на ее профиль. - Отчего пьет? От хорошей жизни не пьют…"
- Марина, - тихо сказал он, внезапно потянувшись к ней на диване.
- Чего-о? - Она брезгливо и удивленно взглянула поверх плеча.
- Марина… Не надо пить…
- Что-что-что-о-о? - развернувшись всем телом, сказала она и от неожиданности поставила бокал на стол.
- Не надо пить, Марина, - медные глаза его, в нарушение правил, добровольно лучились.
Марина дрогнула.
- Почему? - шепотом спросила она, придвинувшись.
(Георгий, заметив, что дело само пошло на лад, подмигнул Шамилю.)
- Не нужно… - Хериков оглянулся на Георгия, - они… Они хотят тебя напоить…
- Врешь? - Марина склонилась еще ближе, русые волосы коснулись Гены. - А зачем? - шепот ее стал заговорщическим.
- Чтобы… - Гена остановился.
Он спохватился - что же выйдет, если скажет как есть: "Они хотят отдать тебя мне"? "А ты-то что ж, дурак, не хочешь, что ли?" - смутно представилась ответная мысль.
- Чтобы… сама пойми. Для чего поят девушек?
- Для чего? - Голубые глаза были совсем близко, прыгали чертики, она далеко назад отставила руку с сигаретой.
- Ну как же? - шепот Гены стал свистящим. - Чтобы обесчестить…
Марина, не выдержав, прыснула, рассмеялась и мягко погладила его по голове свободной рукой.
- Спасибо, милый.
- Вы чего это? - шаловливо вмешался Георгий.
- Да вот, - Марина, смеясь, кивнула на Гену, - боится, что вы меня напоите, а потом исподтишка трахнете, хкм, - не совладав с дыханием, она закашлялась.
Хериков посерел, глядел в пол, не смея поднять глаз.
- Правильно говорит, - одобрил Георгий. - А чего ты смеешься?
Хериков, так жестоко проданный, затравленно озирался.
- Милый, плюнь на них, - сказала Марина, откашлявшись и в сердцах загасив сигарету. - Я не буду пить. Ну? - она положила руку поверх его кисти. - Пойдем потанцуем с тобой.
- Айда, - кивнул Гена. Он не разобрал как следует - что произошло, но уловил, что ничего страшного.
- Почему ты это… так? - спросил он, осторожно обняв Марину за талию.
Она долгим, диковинным взглядом всмотрелась в партнера, уже всерьез.
- Ты шутишь? - сказала она.
- Я не шучу, - грустно ответил Гена.
- Вот это да! - Марина отстранилась и поглядела издалека, откинув голову. - Поцелуй меня, - сказала она, приблизившись. - Я не верю. Не бойся их. Вот сюда, - она тихонько показала пальцем, где кончаются губы и начинается щека.
В 20.30 зазвонил прямой телефон с дачи. Как выяснится через час, родители в панике разыскивали Шамиля, опасаясь, как бы не наложил на себя руки после экзаменационного краха.
- Сука, - сказал Шамиль.