* * *
Степа заварил чай и включил лаптоп. Он вел компьютерный учет по всем расходным статьям: туалетная бумага, бытовая химия, перчатки, мочалки, бумажные салфетки, полотенца, веники, халаты, пиво и спиртное, посуда, постельное белье, шампунь, шампуры, мыло, и прочее, и остальное…
И при возможности обращал излишки в свою пользу.
А возможности были.
И сегодня дебит-кредит опять был в его пользу: три веника и одно полотенце можно было "зажать".
Вскоре подошла Шура. Степа с порога "обрадовал" уборщицу "колхозниками". Шура поохала, поматюгалась, набрала "вонючек", - так она называла чистящие средства, но убираться не пошла, а села на диван и стала рассказывать о дочери.
Историю Шурину все знали. И сочувствовали.
Мужа у Шуры никогда не было. А дочь у Шуры была.
Всю жизнь Шура посвятила, по-другому и не скажешь, дочери.
Работала Шура завальщицей в комбикормовом цехе, в постоянном шуме дробилок и норий, всепроникающей пыли, липкой грязи, среди вони и крыс, на продувных сквозняках. Охотно подменяла других, ходила в две смены подряд, берегла каждую заработанную копейку. Экономила на себе во всем: носила десятилетиями одно и то же пальто; обувь покупала только тогда когда старую уже не принимали в починку; штопала, подшивала и перелицовывала свою ветхую одежёнку; не знала вкусного куска. Но зато дочь закончила музыкальную школу по классу скрипки, ходила в балетный кружок и изостудию, на курсы английского и немецкого, занималась шахматами. У дочери было фигурное катание и художественная гимнастика, она пела в хоре и играла в школьных спектаклях…
Школу дочь закончила с медалью.
По какой-то случайности, или неслучайной справедливости именно ей досталась стипендия на учебу в Германии. На "архитектора" - рассказывала знакомым счастливая Шура.
Через два года дочь неожиданно вернулась.
Она не разговаривала с матерью, а если и разговаривала, то это было только "да" или "нет" на вопрос: хочет ли она поесть. Со дня приезда сидела дома, не выходя даже в магазин за хлебом, невидящим взглядом уставясь в телевизор. Что там в это время шло: новости, сериал или очередное шоу - ее не интересовало, ей было все равно. Жизнь ее остановилась, замерла, застыла.
- Ты сходил бы, может, с ней в кино, Степан, - попросила Шура. - Пропадает девка.
- Трахнуть ее что ли, Шур? - беспечно спросил Степа.
- Трахни. Трахни, Степ. Уж лучше трахни, чем она вот так вот, - Шура вытерла слезы. - Ладно, пойду я.
* * *
- Михалыч, там грамм двести в холодильнике, - сказал Кондрат. - Если хочешь…
- От "колхозников" осталось?
- От них когда оставалось? Жоржик, - с одесским говором пояснил Кондрат.
- Он же правоверный. Им беленькую - никак.
- Значит девиц своих подпаивал. Тебе-то какая разница?
- Никакой, - согласился Славка. Он налил полстакана и сразу же выпил. - Ух, покатилась. Как на салазках. Где он их берет, Кондрат? Ты заметил - симпатичные какие цыплятки.
- Да уж. Пэрсики.
- Будешь? - Славка показал на бутылку. - Осталось еще.
- Нет. У меня сегодня еще дел невпроворот.
- Я так думаю, - сказал Славка, поднимая стакан, - для сфер. Такие бляди не для ширпотреба.
- Тебе, Слава, видней. Мы в сферах не вращались.
В баню Жоржик приезжал с двумя-тремя молоденькими длинноногими девицами. Приезжал на "пробу" и "отбраковку". Потел на полке, окатывался под душем. Сочетал.
Сутенер и сутенер - ни для кого не секрет. Да Жоржик и не скрывал.
В обтягивающем костюмчике с отливом, остроносых бордовых туфлях Жоржик выглядел владельцем чайханы. Тонкие пальцы в кольцах и перстнях и шелковый шейный платок завершали картину.
В бане сутенер проводил не более трех часов. Веники и спиртное не заказывал, пиво не пил, камин не разжигал. Навара с него администраторам не было никакого.
"Чистоплюй" - говорил Кондрат.
"Специалист по мохнатым сейфам" - называл Жоржика Трофимыч.
После того, как Жоржик брезгливо расплачивался, в администраторской еще долго приторно пахло дезодорантом. Трофимыч обычно сразу же открывал дверь и проветривал помещение.
- Смотрю, Гунда за деньгами второй день не приезжал. Касса уже серьезная набралась. Ты чего на автобус не торопишься? - спросил Славка. - Смотри, уйдёт.
- Я в поселок сегодня. Да и дело у меня к тебе, - начал Кондрат. - Михалыч, ты мужик умный…
- Вумный, как вутка, - перебил Славка. И рассерженно добавил: - Умный - говно мумлял.
- Это история,- возразил Кондрат. - Не было б Горбачева, жили б не тужили. Я у тебя что спросить хотел, - добавил он. - У меня на родине… Ну, ты знаешь, в деревне моей. Рассказывал я тебе. Соседка моя. Бабуся уже древняя. Под восемьдесят. Моего кореша мать. Так вот - хочет она дом мне отписать. Который день голову ломаю - вот как бы это лучше устроить?
- А сын ее что? Живой?
- Сын-то? В Армавире. Живее всех живых. Что ему, орясине, сделается? Сказал ей: "Зажилась ты на белом свете. Пора и честь знать". Это матери такое!
- Что в сердцах не бывает. И скажут всякое, и подерутся.
- А я приезжаю, - продолжал Кондрат,- всегда зайду. Помочь может надо чего. Со своим домом хлопот всегда… Я у себя-то хожу - в одной руке топор, в другой - пила. Весь отпуск конопачусь. Она мне и предложила, слышь, Слав: "Ты, Кондратушка, найди кого, кто за мной присмотрит. Схорони меня, как помру. А я тебе - дом".
- Если хочешь моё мнение…
- Ну…
- Не влезай. - Славка поморщился.- Кондрат, мать сына завсегда простит. А ты… в таком говнище будешь… Век не отмоешься.
- Я ж не об этом. Надо же бабке помочь. Я приезжаю, завсегда что-то подколочу. Мостик вот через канавку перебрал. Своим материалом, между прочим. Гвоздя у нее не попросил. Дом хороший, - мечтательно сказал Кондрат. - Пятистенок. Высокий. В подвале в рост можно ходить. Тонн двадцать баксов за него - не глядя, без торгов дадут. И в цене не упадет. Место само денег стоит. Сад хороший. Кусты. Земля - песок, для картошки хорошо. Не я, так другой кто найдется. Подпишет договор - и всё. А я ей, как родной. А может, пусть на младшую подпишет?
- На дочку, пожалуй, лучше.
- И я вроде здесь, - Кондрат поводил руками, - и не причем. А что? Она ей патефон отдала. С пластинками. Как новенький. Иголок, правда, нет. Но обещала в чулане поискать. Пластинки такие сейчас, знаешь, тоже… "Мой Лизочек так уж мал, так уж мал". Любители есть. Коллекционер и серьезные деньги может дать. Люди думают о будущем.
- А на старшую?
- Не-е-т. Старшая - нет. Отрезанный ломоть. Давно уже и не ездит. Ей этот огород… Калина-малина. Да и подрабатывает она летом. У них, в университете все ж в шелках. Как фазаны. В одних джинсах не проходишь. Настёне, я думаю, - задумчиво сказал Кондрат. - Как, а?
- Так у тебя сколько? Девок-то?
- Двое.
- Пацаны же, вроде, говорил.
- И парней трое.
- Да ты ж производитель, - присвистнул Славка. - Бронтозавр.
- Парни-то что, - махнул рукой Кондрат. - Майку да трусы и пусть себе в мячик во дворе стучат. Девчонкам, да … И сюда, - Кондрат потряс себя за мочку уха,- и тут, - показал на шею, - и сапожки подай, и финтифлюшки. А куда деться? - подытожил он.
- Некуда, - философски поддакнул Славка.
Кондрат выкатил из-за дровотни нагруженный огромным пластиковым мешком велосипед, и потащил его по раскисшей дороге.
В поселке, двух километрах от бани, в магазине принимали пустую тару.