Наиль, извещенный о происшествии, приехал ранним утром, запретил с этого дня держать дрова в бане и зло пригрозил, что будет нещадно штрафовать за неисполнение.
* * *
- Дядь Степ, - сказал виновато Славка, как только Степа прикрыл за собой входную дверь, - не помню куда кассу, зараза, спрятал.
- А в холодильнике, как прошлый раз?
- Смотрел и в холодильнике, - вздохнул Славка. На Степу пахнуло перегаром.
- Дядь Стёп, давай вместе поищем, а? - предложил Славка.
- Ты прямо, как Тагир, едрить твою налево. Спрятал деньги от проституток и ищет два часа. Гунда вчера был?
- Не был.
- Значит, вполне может за кассой приехать, - попугал Стёпа. - Ты походи, походи, руками за всё потрогай. Может вспомнится. Печь-то хоть протопил?
Славка почесал заросший ночной щетиной подбородок.
- Стакан надо перевернуть, - предложил Стёпа. - И три раза: "черт, черт, поиграй да отдай".
- Поиграй да отдай, - повторил задумчиво Славка. - А давай, скажем, ты забыл спросить, а я забыл сказать, где лежат. Я ж потом найду.
- Ага. Щас! Сколько там было?
- Глянь в журнале. Не помню я, - нарочито небрежно ответил Славка.
Степа посмотрел в кондуит и присвистнул.
- Ищи, Слава. Ну ё в баню. "Не спросил - не сказал".
Славка стал обреченно отодвигать ящики стола, потом пошел в кладовку, зашелестел вениками, сбросил на пол упаковки с туалетной бумагой и бумажными полотенцами.
- Кот приходил? - спросил Степа.
- Приходил. Тут и ночевал. На кладовке.
- Умный, - похвалил Степа. - Там теплее. Ты ему дал чего?
- Дал-дал. Ты посмотри в туалете, Стёп. Может свежим взглядом?... Трофимыч, например, в аптечку прячет.
- Прячь - не прячь, придут, ножичек к горлу - всё отдашь. Придумали тоже. Кто был?- крикнул Степа из туалета. - Касса-то приличная.
- "Колхозники", - крикнул в ответ Славка. - Там срач - неделю Шуре полы драить.
- Уроды, - задумчиво отозвался Степа, перебирая аптечку.
- Уроды моральные, - согласился Славка.
"Колхозниками" большую разухабистую компанию прозвал Трофимыч. Приезжали "уроды" с неизменными трехлитровыми банками соленых огурцов, ящиком водки, салом, петрушкой-редиской, какими-то пирогами и прочей доморощенной огородной снедью. И самое главное - с мёдом.
Мед в бане, из-за постоянного нытья-жалоб уборщицы Шуры был под запретом. Администраторам вменялось в обязанность напоминать клиентам о том, что пользоваться медом для наружного употребления не разрешается. И в администраторской, и в самой бане развесили таблички: перечеркнутый бочонок с надписью "мед".
Запрет приезжающим был, конечно, до интимного места. Да на мед обычно и не обращали внимания. "Клиент - король - он денежку в клюве несет" - не раз повторял Наиль. Но одно, если культурная тётя пыталась избавить себя подобным народным способом от целлюлита, и другое…
"Колхозники" не только мазались медом сами. В мёде были столы, скамейки, посуда, лежаки в парилке, простыни, унитаз, короче - всё.
Мёд был везде. Всё было в меду.
Но и это было еще не всё.
На полу лежал слой яичной скорлупы, раздавленных огурцов и недоеденных пирогов, квашенной капусты и битого стекла, тушенки и зеленого лука.
Пол был липкий от меда и грязных башмаков.
Не лучше было и в парилке.
"Уроды!" неизменно в голос причитала Шура.
Так и прилипло.
После "колхозников" баню до обеда не сдавали. На уборку уходило втрое больше времени, чем обычно.
- Ты с ними что ли хватанул? - спросил Степа.
- Чего хватанул? - подозрительно отозвался Славка.
- Сладкой водочки.
- Это у меня зубной эликсир. Мост еще не притерся. Полоскать приходиться.
- Гунде расскажи.
- А Наиль знает, что я зубами занимаюсь.
Через полчаса совместных поисков деньги нашлись в керосиновой лампе.
- В милицию надо работать идти, - похвалил Степа. - Или вспомнил?
- А я и не забывал, - буркнул Славка. - Я проверить хотел.
- Чего проверить?
Славка не ответил, быстро оделся и поспешил на автобус.
* * *
Время было дефицитное. Соль, мыло, сахар, носки… Дефицит не исчезал, а ходил волнами. Сегодня есть, завтра нет. А послезавтра - снова здорово.
С сахаром схема была такая: подсолнечное масло обменивалось на кругляк, лес меняли на пищевую жесть, пищевая жесть шла в Прибалтику, прибалтийские консервы в обмен на пищевую жесть везли на Украину, а украинский сахар Трофимыч развозил прямо по магазинам, сразу получая наличные.
Бухгалтер и кассир не успевали пересчитывать захватанные купюры. Толстые денежные пачки перевязывали тоненькими цветными резинками и складывали в пустые мешки из-под сахара.
Сахар сменила тушенка с военных складов, тушенку - соленья и маринады, маринованные помидоры - трикотаж из Эстонии, трикотаж - электрокабель, кабель - телефонные аппараты, телефонные аппараты - канализационные люки….
Вот тогда-то Трофимыча стали звать Генералом.
Он поменял квартиру, ездил на новенькой иномарке. Рестораны, женщины, пышные застолья хоть и стали частью жизни, но азарт не убавили. Трофимыч читал бюллетень Торгово-Промышленной палаты, выписывал газеты по экономике и бизнесу, нанял юриста, купил место на товарной бирже.
Цены выросли, дефицит постепенно сдулся, народ наелся, магазины стали плохо расплачиваться. Денег в обороте не хватало. В банке с кредитом тянули. Не отказывали, но и не давали. Нужен был свой человек, который знает "кому", "как" и "сколько".
Весна выдалась ранней. Трофимыч заключил договор с закарпатским еще совхозом и пригнал фуру черешни. Часть черешни уже "поплыла", но он и ее сдал на "плодово-выгодный" комбинат, который выпускал и повидло, и джем, и бормотуху из местных яблок.
И хотя время восковой спелости прошло, Трофимыч решил рискнуть и купил еще партию - черешня бойко шла на рынке.
Машина задержалась и пришла через две недели. Вместо черешни в рефрижераторе колыхалась бордовая масса в которой плавали размокшие куски гофротары.
Комбинат взять липкую жижу даже бесплатно не захотел, пришлось платить за свалку. Совхоз возмещать убытки отказался. Арбитраж Трофимыч проиграл - в договоре не было указания на деревянную тару, которая была дороже, и хохлы на этот раз схитрили. Тяжба с перевозчиком тоже ни к чему не привела.
"Спекуляцией мы занимаемся, вот что, - говорил Трофимыч своему заместителю. - Нас бы в советское время законопатили, куда Макар телят не гонял. И правильно бы сделали, между прочим".
Далеким чем-то, нутром, Трофимыч понимал, что торговая вакханалия закончится, примет устойчивые формы, многочисленные перекупщики исчезнут, наступит время производителей, капитаны вернутся на судна, снова встанут у руля. Труба задымит.
Вот тогда-то у него появилась присказка: "Чтоб труба дымила".
Большая труба.
Завод.
Хозяин.
После ПТУ, еще пацаном, Трофимыч работал слесарем на машиностроительном заводе. Две трети цехов обслуживали "оборонку".
Когда-то труба дымила в три смены, включая "черные субботы". Он помнил огромный поток людей, входящих в проходные, эту организованную силу, светлые высокие корпуса.
Сейчас от завода остались пустые цеха с выбитыми стеклами, ржавые рельсы и заросшие тротуары.
Просматривая предложения на товарной бирже, Трофимыч пару раз наткнулся на объявления о покупке "алмазных" пил для резки камня.
Пилы были нужны в Скандинавии и Аргентине, Германии и Прибалтике, на Севере и Юге.
Подвернулся человек, который знал "кому", "как" и "сколько" надо дать в банке.
И Трофимыч решился.