Она подходила к коровнику сбоку, чтобы заглянуть в него прежде, чем ее заметят. Мистер Чанси Шортли, сидя на корточках у двери, прилаживал доильный аппарат к вымени большой черно-белой коровы. С середине его нижней губы свисал окурок длиною с полдюйма. Миссис Шортли с полсекунды пристально его рассматривала.
- Если она увидит или узнает, что ты куришь в коровнике, она от злости лопнет, - заметила она.
Мистер Шортли поднял изборожденное глубокими морщинами лицо с провалами на щеках и с длинными складками, спускавшимися по обе стороны истресканных губ.
- Ты, что ли, ей донесешь? - поинтересовался он.
- У нее и свой нос есть, - отвечала миссис Шортли.
Мистер Шортли кончиком языка небрежно слизнул с губы окурок, втянул его в рот, плотно сжал губы, вышел из коровника, долгим одобрительным взглядом окинул свою супругу и выплюнул тлеющий окурок в траву.
- Ох, Чанси, - хихикнула она и, выкопав носком башмака небольшую ямку, втоптала окурок в землю.
Дело в том, что этим способом мистер Шортли выражал свои чувства. Когда он за ней ухаживал, он не тренькал на гитаре, не дарил ей ничего на память, а просто, не говоря ни слова, садился на ступеньку, точно паралитик, которого пристроили на крыльцо побаловаться сигаретой. Выкурив сигарету до нужного размера, он обращал глаза на будущую миссис Шортли, открывал рот, втягивал сигарету и, глядя на нее самым что ни на есть влюбленным взглядом, продолжал сидеть, делая вид, что проглотил окурок. Это приводило ее в неистовый восторг, и всякий раз, как он проделывал эту штуку, ей хотелось нахлобучить ему на глаза шляпу и задушить его в объятиях.
- Знаешь, - сказала миссис Шортли, входя вслед за мужем в коровник, - эти Гусаки уже здесь, и она хочет тебя с ними познакомить. "Где мистер Шортли?" - спрашивает, а я ей: "Некогда ему…"
- …пустяками заниматься, - подхватил мистер Шортли, снова опускаясь на корточки возле коровы.
- Как ты думаешь, может он водить трактор, если он даже по-английски не понимает? По-моему, они и расходов-то не окупят. Мальчишка, тот разговаривает, да уж больно он хлипкий. Который может работать, не может говорить, а который может говорить, не может работать. Ничуть не лучше, чем взять еще парочку черномазых.
- Я б на ее месте лучше черномазого взял, - сказал мистер Шортли.
- Она говорит, их еще с десяток миллионов, перемещенных-то этих. Говорит, священник может их ей сколько угодно предоставить.
- Зря она с этим священником якшается, - сказал мистер Шортли.
- Ничего в нем умного нету. Придурковатый он какой-то, - сказала миссис Шортли.
- Я не позволю, чтоб папа римский мне тут на ферме свои порядки устанавливал, - сказал мистер Шортли.
- Так ведь они же не итальяшки, а поляки. Из Польши, где все эти мертвецы навалены были. Помнишь мертвецов-то этих?
- Три недели - больше они тут не продержатся, - сказал мистер Шортли.
Три недели спустя миссис Макинтайр и миссис Шортли поехали смотреть, как мистер Гизак будет опробовать на тростнике новую силосорезку, которую только что приобрела миссис Макинтайр, поскольку, сказала она, у нее на ферме наконец появился человек, способный управляться с этой машиной. Мистер Гизак водил трактор, умел обращаться с рулонным сенным прессом, с силосорезкой, с комбайном и вообще со всеми машинами, какие только у нее были. Он был первоклассным механиком, каменщиком и плотником. Он был бережлив и энергичен. Миссис Макинтайр говорила, что, по ее расчетам, он на одном только ремонте сэкономит ей двадцать долларов в месяц. Она сказала, что ей крупно повезло в жизни, когда она заполучила этого человека. Он и с доильным аппаратом справиться может. Он безупречно чистоплотен. И не курит.
Она остановила машину у самых тростниковых зарослей, и обе женщины вышли. Салк, младший негр, соединял с силосорезкой прицеп, а мистер Гизак соединял силосорезку с трактором. Закончив, он оттолкнул негра и сам занялся прицепом, сердито показывая жестами, чтобы Салк подал ему гаечный ключ или отвертку. Никто не мог за ним угнаться. Медлительные негры выводили его из себя.
Неделю назад мистер Гизак выследил Салка, когда тот во время обеда забрался с мешком в индюшатник. Он увидел, как Салк выбрал подходящего на жаркое индюшонка, затолкал его в мешок и спрятал мешок под куртку. Потом мистер Гизак прокрался за Салком вокруг сарая, схватил негра за руку, притащил к заднему крыльцу хозяйского дома и разыграл перед миссис Макинтайр всю сцену, а Салк тем временем бормотал, что разрази его гром, если он собирался украсть этого проклятого индюка, он просто хотел намазать ему шею сапожной ваксой, потому что у него на шее чирей вскочил. Разрази его гром, если это не святая истинная правда. Миссис Макинтайр велела ему отнести индюшонка на место, а потом долго втолковывала поляку, что все негры воруют. В конце концов ей пришлось позвать Рудольфа и объяснить ему это по-английски, чтобы он объяснил отцу по-польски, после чего недоумевающий и раздосадованный мистер Гизак удалился восвояси.
Теперь миссис Шортли стояла рядом с хозяйкой и ждала, что с силосорезкой будут неполадки, но никаких неполадок не было. Все движения мистера Гизака были быстрыми и точными. Он с ловкостью обезьяны вскочил на трактор, повел большую оранжевую силосорезку в заросли тростника, и из трубы в прицеп тотчас полилась зеленая струя силоса. Машина с треском проехала мимо, скрылась из виду, и шум ее вскоре затих вдали.
Миссис Макинтайр даже вздохнула от удовольствия.
- Первый раз в жизни у меня есть человек, на которого можно положиться, - сказала она. - Сколько лет я мучаюсь с этими никчемными людишками. И с белыми и с черными. Они из меня всю кровь выпили. До вас тут были Рингфилды, Коллинзы, Джереллы, Перкины, Пипкины, Геррины и невесть еще кто. И не было случая, чтоб, уезжая, они не прихватили что-нибудь из моих вещей. Ни единого случая!
Миссис Шортли могла слушать все это спокойно, потому что, если бы миссис Макинтайр и ее причисляла к никчемным людишкам, она бы с ней так не говорила. Они обе презирали таких людей. Миссис Макинтайр между тем продолжала монолог, который миссис Шортли слышала уже бессчетное множество раз.
- Я тут тридцать лет веду хозяйство, - сказала миссис Макинтайр и, нахмурившись, окинула взглядом ряды тростника, - и все эти годы оно только-только окупается. Люди, верно, думают, будто я деньги печатаю. А у меня налоги. И страховка. И за ремонт плати. И за корма.
Подавленная этим тяжким бременем, она умолкла, сложив под грудью коротенькие ручки.
- С тех пор как скончался судья, - продолжала она, - я едва свожу концы с концами, а эти люди как уедут, так непременно что-нибудь утащат. Черномазые, те не уважают, они сидят на месте и воруют. Для черномазого у кого есть, что украсть, тот уже богач, а для этой белой голытьбы богач всякий, кто может себе позволить нанимать никчемных людишек, вроде них самих. А у меня только и добра, что земля под ногами!
"Ты не только нанимаешь, но, бывает, и увольняешь тоже", - подумала миссис Шортли, но она не всегда высказывала вслух то, что думала. Вот и теперь она стояла и ждала, когда миссис Макинтайр кончит, однако на этот раз хозяйка кончила совсем не так, как кончала прежде.
- Но теперь я наконец спасена. Что одному беда, то другому выгода. Этот человек, - тут миссис Макинтайр показала пальцем в сторону Перемещенного, - этот человек вынужден работать! И он хочет работать! - Она повернула к миссис Шортли свое оживленное морщинистое личико. - Этот человек - мое спасение!
Миссис Шортли смотрела прямо перед собой, словно проникая взглядом сквозь тростниковые заросли и даже сквозь самую толщу холма.
- А я бы остереглась спасения, если оно от дьявола, - произнесла она медленно и равнодушно.
- Что вы, собственно, хотите этим сказать? - спросила миссис Макинтайр, метнув сердитый взгляд на собеседницу.
Миссис Шортли покачала головой, но ничего не ответила. Отвечать ей, в сущности, было нечего, ибо она только сейчас до этого додумалась. Прежде она никогда не размышляла о дьяволе всерьез, ибо считала, что религия нужна только тем, у кого не хватает мозгов избежать неприятностей без ее помощи. Для таких же, как она, для людей деловых и здравомыслящих, религия - всего лишь предлог, чтобы собраться вместе и попеть гимны, но если бы она дала себе труд задуматься на этот счет, то наверняка сочла бы главным дьявола, а бог был бы просто так, сбоку припека. С приездом этих Перемещенных Лиц ей пришлось заново о многом поразмыслить.
- Я только знаю, что Жужа моей Энни Мод говорила, - начала она, но, видя, что миссис Макинтайр нарочно не спрашивает, что же именно та говорила, а вместо этого нагибается, отрывает веточку сассафраса и начинает ее покусывать, продолжала с таким видом, будто сообщает далеко не все, что ей известно. - Жужа говорила, что им тут долго не продержаться - вчетвером-то на семьдесят долларов в месяц.
- Такому не жалко и прибавить, - сказала миссис Макинтайр. - Он мне деньги экономит.
"А Чанси ей, стало быть, не экономит. Чанси встает в четыре часа утра доить ее коров и в летний зной и в зимнюю стужу - и так уже два года подряд. У нее еще никто столько времени не уживался. И вот благодарность - намеки, что ей, видите ли, денег не экономят".
- Как мистер Шортли, лучше ему сегодня? - спросила миссис Макинтайр.
Миссис Шортли считала, что ей давно пора бы задать этот вопрос. Мистер Шортли уже два дня как лежал в постели с приступом. Мистер Гизак в придачу ко всем своим обязанностям работал за него на молочной ферме.
- Ничуть не лучше, - отвечала она. - Доктор сказал, что это у него от переутомления.