– А, как вы относитесь к такому человеческому чувству, как любовь? Любили ли вы когда-нибудь? Любите ли?
"Не к месту задал вопрос", – подумал Алдан. Но он задал его, ему хотелось узнать, любил ли когда-нибудь этот старый человек. Было ли у него это чувство? Хоть что-то должно же было у него быть светлое, в этой тяжело прожитой жизни?
И старик не ожидал от Алдана такого вопроса. "В мои-то годы рассуждать о любви", – подумал он. – "Выкладывать юнцу свои чувства".
Старик улыбнулся, затем улыбка исчезла, – "А почему бы и не рассказать о своей любви? Раз хочет послушать, пусть послушает. Кому и когда еще поведаю об этом".
И уже вслух произнес:
– Пусть этот разговор останется между нами Алдан, договорились.
– Конечно, аксакал, об этом разговоре никто никогда не узнает.
– Никому об этом я еще не ведал. Любил ли я когда? И что это вообще за чувство? Любил, конечно, любил. Может, любовь к ней и выжить помогла в те трудные годы. Подозревала ли она? Думаю, подозревала. Любила ли она меня? Вот чего не знаю, того не знаю. Но то, что нравился, это точно, а как же по-другому, – старик немного оживился, сказав это. – Это я сейчас старая коряга, а тогда, тогда здоровье было, кровь горячая в жилах текла, молодая. Всю жизнь любил ее, любовь к ней питал и умру, любя ее.
Вспомнил старик ее огромные, карие, слегка раскосые глаза, улыбку, которая не давала покоя:
– Задорная, шебутная была девчушка. Работаю, бывало, в поле, от усталости валюсь с ног, сил нет. Передохнуть хочется, а еще лучше поспать часок-другой. Мысли только об отдыхе, голова тяжелая, веки как будто свинцом налиты, слипаются. И вдруг вдали знакомый девичий силуэт – задорный, игривый. И все как рукой снимает, сила, бодрость появляются. Спина выпрямляется, походка становится более резвой. Не украшает молодца вялость, дряблость, хандра и слабость. Мелькнет и исчезнет этот хрупкий, тонкий девичий силуэт, а заряд во мне остается. Кажется, что следит издали она за мной, именно из-за меня не подходит. Совсем девчонка была, а какой азарт в ней сидел. Всякие мысли посещали меня тогда, одна приятней другой.
"Молодость тем и хороша– подумал Алдан, урывками продолжая слушать рассказ старика, – что богатство фантазии помогает жить, заменяя бедность самого бытия. Чем раньше человек перестает фантазировать, мечтать – тем раньше он дряхлеет, погружается в мир иной, блеклый и скучный, любая неудача, большая или малая, может выбить его из колеи, вывести из душевного равновесия. Мир, окружение кажутся менее интересными, менее привлекательными; преподносят массу неразрешимых проблем.
– Лишь только ей исполнилось шестнадцать, как ее украли, – услышал Алдан, оторвавшись от своих мыслей, – украл сын знатного городского чиновника, жалованье от самого русского генерал-губернатора получал. Была свадьба. Счастливая, говорят, образовалась семья. Для меня кошмарный сон. Верил в то, что кончится этот кошмарный сон и случится что-то необычное. Вернется она. Не суждено было сбыться этому желанию, так больше и не увидел ее. Слышал только, что переехала с мужем в Ташкент, учился он там, а позднее, после революции, большим человеком стал, в правительстве где-то. Не поверил. Но поверить пришлось, позднее, еще позднее так оно все и вышло. Эти люди и при царе жили, не тужили, и при новой власти удобно устроились. Вот так то. Образованных то мало среди казахов. Значит, сгодился. В родные места он приезжал, пышный прием устроили, как никак почетный гость, земляк, в Алма-Ате, в столице государственными делами ведал. Говорили умнейший человек. Так ли это, откуда знать мне, простому смертному. Раз где-то там наверху, значит действительно толковый и умный, там дураков не держат. Долгое время пытался забыть Аннет, так ее звали, но не смог. Больше никого так и не полюбил. Всю жизнь искал такую же, как она, хотя бы похожую – не встретил. Не судьба мне, значит, была жить с ней, не судьба. Женился. Жена была любящая, работящая. Весь дом, все хозяйство на ней держалось, привык. Померла она, шестнадцатый год как схоронил. Сейчас вторая жена ухаживает за мной. На девятнадцать лет моложе. Дети, внуки привыкли к ней, слушаются. Нельзя мне, старому, одному без старухи оставаться.
А Аннет, где она сейчас, что с ней? Жива ли? Вспоминает ли детство, юность свою? – Старик говорил очень тихо, но теперь рассказ его был скорее не откровением Алдану, а беседой с ней, с Аннет, далекой и близкой, все такой же любимой.
– Вспоминаешь ли юность, детство свое? – повторил он. – Аул родной? Была ли ты действительно счастлива? Помнишь ли меня? А я ведь жив. Ты любила наблюдать, смотреть за моей работой. Везде по пятам ходила, маленькой была, неразумной. Воды приносила, развлекала меня, строила рожицы. Шло время, ты взрослела, росла. И чем взрослей, тем реже появляться стала – да и я при твоем появлении неловко начинал чувствовать себя.
Старик вдруг опомнился, прервал мнимую беседу с ней, посмотрев на Алдана, сказал: "Увидеть бы ее, вспомнит ли меня, узнает ли? Да что это сейчас изменит?"
Вечер стал полноправным хозяином, аул засветился множеством огней. Люди к этому времени почти все возвратились с работы, были дома. В большинстве домов аула семьи собирались за один большой стол, чтобы отужинать вместе в теплом кругу. Эта семейная трапеза сопровождалась установленными в каждой семье, неписаными традициями. Общее было одно – старшие возглавляли стол, без них ужина не начинали. Уважение к старшим, старикам в этих домах прививалось с раннего детства. В последствии, где бы они не находились, где бы не жили привычку эту, ставшую второй натурой, сохраняли, передавали детям.
– Думаю, пора закругляться, Алдан, – сказал старик после некоторой паузы, – спасибо, что выслушал старика. Уметь выслушать нас старых, это большое дело, особый дар нужен.
– Мне то за что спасибо? Это вам спасибо. Мало мы знаем о вас, о вашем поколении, о вашем времени, ох, как мало, вернее порой вообще ничего не знаем. Беда это наша, стыдно перед вами.
– Ну, может быть, и не беда это ваша, знать то вы и так много знаете. Скорее, это недостаток ваш. И я вас в этом не виню. Ну, да ладно, пойдем.
Алдан хотел помочь старику встать, протянул ему руку, но старик отказался от этой помощи, сказав:
– Не надо помогать мне, Алдан, сам встану. Мне с годами необходимо привыкать все самому делать, с беспомощностью своей бороться. Не хочу старости сдаваться, эдак мы и привыкаем к ней.
Старик встал, они спустились с холма. Алдан проводил старика к дому. Старик, прощаясь, сказал:
– Алдан, есть ли у тебя девушка, время подошло, только честно скажи, не скрывай от меня.
– Есть, аксакал. Она не из наших мест, студентка, как и я, в городе живет, – ответил Алдан.
– В счастливое время живете, остается только настоящую любовь встретить. Да не упусти, не прозевай, Алдан. Женись, женись, не тяни. Никогда не откладывай, не отодвигай. Не дразни судьбу, джигит. В хорошее время живете. Мне бы сейчас молодую удаль. Ладно, иди домой, до свидания. Хорошо устроиться тебе на новом месте.
– До свидания, Бекет аксакал! Всего доброго!.
Алдан заснул под утро, думал, рассуждал о жизни старика, уж очень глубоко засел в душу весь этот разговор. И жалость, и понимание бессилия что-либо изменить в жизни старца – век прожит. А как хотелось Алдану отнять все это тяжелое прошлое, подарить обыкновенное человеческое счастье, которого ему так не хватало в этой жизни, и которое он сполна заслужил. "Каждому по труду, каждому по заслугам", – говорим мы – не всегда оно так выходит. Не он один свой век так прожил, вот что еще больше угнетало, огорчало Алдана, не давало покоя. – "Из таких людей и судеб состоит советский народ, именно этот народ воздвиг все то, что мы сейчас имеем. Мы часто слышим их разговоры. Но никогда при этом не придаем серьезного значения им. Все вы старики на одно лицо, говорим мы. Все научить жизни хотите, все нравоучения читаете. – Так из одних ли нравоучений состоят их рассказы, всегда ли это так?
А ведь все гораздо проще получается. Выложить себя, всю свою жизнь, всю свою душу хотят. Всего лишь это – ни больше, ни меньше".
Еще несколько раз, встречал Алдан старика. Старик встречал Алдана очень тепло. Теперь же больше предпочитал слушать, больше задавал вопросов. Дальше этого их разговоры не заходили.
Вскоре Алдан уехал на Украину. Осенью он узнал из письма родственника, что старик по имени Бекет скончался. На похоронах старика было много народу. Лег спать, говорили, а утром не проснулся.…
Алдан представил похороны старика: многолюдно, много добрых слов говорится в адрес умершего, множеством слез проводили его в последний путь. Алдан вспомнил разговор со стариком на холме, его признания….
"Все эти скорбящие люди, – подумал Алдан, – пришедшие почтить память, пришедшие поделить горе с его семьей, что они знают о нем? Что они знают обо всех его внутренних старческих переживаниях, о его мыслях, мытарствах. Ушел из жизни, унес с собой всего себя, все самое сокровенное, весь свой мир. Судьба старика лишь маленькая капля в океане людских судеб. Жизнь, как шла, так и будет идти".
Сказитель "Книги судеб"
Только в день кончины мы иногда по настоящему задумываемся о человеке.
Умирает дитя – мы искренне плачем, скорбим.
Умирает юноша – мы искренне рыдаем, искренне скорбим.
Умирает старец – мы искренне сожалеем, скорбим. Но искренни ли в слезах?
– Хорошо, много прожил, – говорим мы.
– Дай бог и вам столько прожить.
– Много хорошего оставил он после себя.
– Дожив до таких лет, можно спокойно помереть. Куда еще жить то?