- Живее не бывает, - откликнулся мой друг, стряхивая с себя постельные принадлежности; он, как всегда, улыбался, в его глазах не было и тени страха.
Хотите верьте, хотите нет, но все у нас обошлось не только без переломов и вывихов, но даже и без ушибов. Мы вылезли из машины и Челкаш стал облаивать виновника аварии - тот стоял на противоположной стороне дороги и, разинув пасть, пялился на нас - похоже, подумал, что мы каскадеры и кувыркались, чтобы его повеселить.
- Дуралей! - бросил я ему в сердцах. - Надо смотреть по сторонам, когда выходишь на дорогу! Чуть не отправил нас на тот свет!
Пес виновато поджал хвост и затрусил к ближайшему дому.
"Судя по всему, Малыша не уважают не только люди, но и животные" - подумал я, осматривая нашу машину.
Малыш легко отделался: только треснула одна из фар и чуть помялась крыша. А ведь могло быть и хуже, верно?
- Крепкий орешек наш Малыш, - сказал я Челкашу, запуская движок.
- Ага! - кивнул Челкаш. - И мы крепкие.
В общем, мы выехали на дорогу и, как ни в чем не бывало, продолжили путь. Кстати, дорога по-прежнему была ровной, без трещин и рытвин, Малыша совершенно не трясло и не сносило к обочине - можно было бросить руль и подремать, но, понятно, я этого не делал, да и Челкаш не позволил бы, он крайне осторожный. К тому же, он еще в детстве дал клятву преданности мне и нес ответственность за мою жизнь - ведь каждая собака, у которой есть хозяин, считает себя прежде всего телохранителем.
Уже темнело, когда, миновав несколько деревень, мы очутились в редколесье.
- Отличное место для ночевки, - проговорил я.
Челкаш понял меня с полуслова и указал лапой на светлевшую впереди просеку, где стелился туман - верный признак хорошей погоды на следующий день.
Мы тихо ехали в узком коридоре меж тонких деревьев. Неожиданно Челкаш прищурился, подался вперед и фыркнул - посреди просеки что-то росло, что-то красивое, похожее на персиковое дерево. "Около него и расположимся", - подумал я. Но по мере приближения, дерево стало утолщаться, пока не превратилось в огромный баобаб. Я затормозил. И тут произошло невероятное - дерево вдруг закачалось и двинулось на нас! У меня по спине пробежали мурашки, а Челкаш вздрогнул, высунул голову из салона и забурчал, пытаясь остановить истукана. Но где там! Баобаб и не думал отступать. Я включил заднюю передачу, Малыш попятился. А дерево все наседает, уже наклонило толстенные ветви, готовясь разбить лобовое стекло Малыша - оно явно нацелилось нас сокрушить, стереть в порошок. И что оно на нас ополчилось?! Приглядевшись, я вдруг заметил, что ветви дерева без листьев, а под ними… два больших глаза!
- Да это же лось! - вырвалось у меня.
В двух шагах от Малыша, действительно, стоял могучий лось - должно быть он весил полтонны, не меньше - и трудно представить, что от нас осталось бы, вздумай этот исполин растоптать Малыша. Но лось только обнюхал машину и скрылся за деревьями.
Похоже, в тот день встреча с лесным великаном была последним гвоздем программы, которую нам уготовила судьба; во всяком случае больше неприятности на наши головы не сваливались. Мы спокойно поужинали, устроили в Малыше постель и легли спать.
Кстати, в городе мы обычно укладываемся спина к спине, но если слегка повздорим, что случается крайне редко (раз в год Челкаш за что-либо обижается на меня или я на него), то спим "валетом", ну а в минуты наивысшего дружелюбия - в обнимку. В ту ночь мы спали спина к спине.
Глава седьмая, в которой у Челкаша открылся талант художника
Я проснулся от дождя - он громко барабанил по крыше Малыша; но, приподнявшись, я обнаружил, что никакого дождя нет - наоборот, сквозь деревья в лицо светило яркое восходящее солнце, а по кузову Малыша… разгуливают птицы! Их было огромное множество, всех пород и расцветок - видимо, они слетелись со всего леса - ясное дело, не каждый день увидишь в лесу такое механическое чудо. Заметив меня, птицы стали через стекла с любопытством рассматривать мою заспанную физиономию, но, как только зевая и растирая глаза, встал Челкаш, тут же вспорхнули - не иначе, приняли моего друга за свирепого хищника.
Мы вылезли из Малыша. Я ополоснул лицо из бутылки с водой и стал на примусе готовить рисовую кашу.
Челкаш всегда начинает утро с гимнастики; не изменил себе и в этот раз: потянулся, сделал несколько приседаний, побегал для разминки взад-вперед по просеке, затем вновь залез в машину, сложил постель и вообще навел в салоне порядок - я же говорил, он аккуратист, каких поискать.
После завтрака я сфотографировал место нашей ночевки (сами понимаете, Челкаш не упустил возможность сняться на фоне редколесья); мы выехали на дорогу и помчали навстречу всходящему солнцу. Как все путешественники, мы хотели заглянуть за горизонт, увидеть что-то новое, неизвестное.
Ближе к полудню стало слишком жарко, друзья, слишком жарко. Только когда мы подъехали к Верхнерузскому водохранилищу, потянуло прохладой.
Перед нами открылась потрясающая картина: сверкающая на солнце гладь воды, на противоположном берегу не просто деревья, а зеленые терема, и под ними, точно детские кубики, светлые домишки. К этому времени Малыш уже тянул не так резво, как утром - в общем, просил передышки. Для несведущих в технике поясню. Дело в том, что у "Запорожца" нет водяной рубашки - то есть, он охлаждается только воздухом и в жаркие дни немного перегревается. Зато в холодную погоду работает лучше всех машин, поверьте мне - лучше всяких иномарок.
Ну так вот, подъехали мы, значит, к водохранилищу и вытаращили глаза на открывшийся пейзаж.
- Красотища! - вымолвил Челкаш. (Я же говорил, его тонкая натура не может не отметить прекрасное).
- В самом деле, потрясающий вид, - согласился я. - Не хватает только музыки.
Точно по волшебству, музыка тут же появилась - от домов, стоящих за березами на нашем берегу, донесся петушиный хор. Я взял фотоаппарат, мы вылезли из Малыша и направились в сторону деревни.
Мы шли по тропе среди высоких берез; то и дело останавливались - я делал снимки, Челкаш обнюхивал цветы, рассматривал жуков на кочках - он без меры любопытный, во все сует свой нос. Сейчас-то он знает, что не все ползущее и летающее безопасно, а в молодости не раз попадал впросак. Помню, как-то стал ловить осу - подумал, обычная муха. Ну, оса и ужалила его. Нос Челкаша распух и превратился в малиновый кабачок. Дня три мой друг страдал от боли и я делал ему примочки.
Так вот, мы шли по тропе и внезапно увидели художника - парня, голого по пояс, в панаме. Он сидел на пригорке перед этюдником и писал водохранилище. Мы подошли поближе, но не очень близко, чтобы не спугнуть вдохновение художника. Парень заметил нас и махнул рукой:
- Подходите, не стесняйтесь, мне зрители не мешают, - и, когда мы подошли, спросил: - Как, ничего?
На мой взгляд, этюд был замечательным, и я искренне сказал:
- Красиво.
- Во всяком случае, реалистичный этюд, согласны? - парень отложил кисть. - Ведь есть красота - это то, что естественно. А есть красивость - это все показное, нарочитое… По большому счету, там, где нет реализма, правды, там обязательно есть уродство. Ну, то есть, я хочу сказать - искусство, в котором нет любви к природе, к человеку - разрушительно… Настоящий художник никогда не хитрит, не ловчит, у него вообще нет таких черт, как хитрость, притворство, согласны?
Я кивнул, но тут же вспомнил сразу нескольких приятелей, первоклассных художников и хитрецов - будь здоров! Я уже открыл рот, чтобы возразить парню, но… вокруг была слишком прекрасная природа, и затевать спор расхотелось. Странное дело - почему-то среди красоты хочется говорить только о хорошем, и кажется, что вообще в жизни хорошего гораздо больше, чем плохого, вы заметили?
Парень встал, представился Володей, достал из брюк сигареты, предложил мне закурить. Покуривая, мы спустились к воде, и парень продолжил:
- Сейчас полно всяких формалистов. Смотришь на их картины и ничего не понимаешь - какие-то квадратики, загогулины. Но некоторые внушают нам: "Это гениально!". Чепуха! Лев Николаевич Толстой говорил: "Великие произведения искусства потому и великие, что понятны всем".
Я с готовностью согласился и с парнем, и с Львом Николаевичем.
- Хотя, - парень вдруг засмеялся, - формалисты со своей красивостью нужны - после них особенно ценишь реалистов, согласны?
Я подтвердил, что все жизненное, правдивое мне гораздо интересней самой захватывающей выдумки.
- Потому вот и катаюсь по Подмосковью со своим другом, - заключил я и, обернувшись, показал на Челкаша, а он… он сидел перед этюдником и, высунув язык от усердия, что-то старательно выводил лапой на работе художника.
Мы подбежали к нему и ахнули - на почти законченном этюде темнели отпечатки лап. Челкаш так увлекся, что я с трудом оттащил его от этюдника.
- Ты что делаешь?! Кто тебя просил?! Всю работу испортил! - я и смеялся и отчитывал "новоиспеченного художника".
Парень тоже смеялся:
- Решил подрисовать что-то. Ничего, сейчас исправим. Не ругайте его, не такая уж провинность с его стороны.
А Челкаш и не чувствовал себя провинившимся, он чувствовал себя обиженным - он не любит, когда над ним смеются (как и многие люди, кстати).