* * *
Почвы тёмно-каштановые и солончаковые.
Полынь, кермек, грудница шерстистая.
Холмы, овраги, камни, пещеры.
Караган, типчак, тёрн.
Песок, камни, вода.
Какая-то женщина.
Автобус развернулся у магазина, немного постоял и двинулся в обратный путь.
Состав с глыбами антрацита на тихом ходу идёт в порт, останавливается, некоторое время стоит.
Можно успеть сбросить несколько сверкающих глыб на землю, но… но чьи-то шаги за спиной.
Это человек в белом плаще.
- Антрацит - уголь хороший, - говорит он несколько отстранённо, немного холодно.
- Хороший, - говорю я. - Горит хорошо, почти без золы.
- Что ты медлишь? Может, тебе помочь?
- Плащ у вас белый, а уголь - чёрный.
- Ничего. Так что? Начинаем?
- А вдруг охрана?
- Я тебе говорю - её здесь сейчас нет.
- И не появится?
- Нет.
- Где же она?
- Её здесь нет, и она не появится.
- И я…
- И ты успеешь сбросить несколько кусков антрацита, дома разобьёшь их, растопишь печь, придут родители домой, а дома тепло и уютно, и они обрадуются, что у них растёт такой замечательный сын. Так что ж ты медлишь?
- Я вас не знаю, не знаю, кто вы, не понимаю…
Тем временем состав снова пришёл в движение и ушёл в створ порта.
- Антрацит на снегу, или снег на антраците - как угодно. С Новым годом вас. Вы не спите? - процитировал вдруг незнакомец в белом плаще моё подростковое стихотворение и медленно, заложив руки в карманы своего плаща, пошёл в сторону Слободки, и я пошёл за ним, но не свернул в свой переулок, а продолжал идти за ним.
Он все так же медленно шёл по широкой центральной улице, и тут я увидел, что из переулка выходят наши слободские головорезы и направляются сначала в сторону вокзала, но потом, о чём-то переговорив между собой, идут за незнакомцем в белом плаще, и я что-то крикнул, вернее хотел крикнуть об опасности, но так слабо, что никто не оглянулся, они уже настигали его, он оглянулся, остановился…
- И тут ты проснулся, - сказал Миша.
- Это не сон, Миша.
- Ладно, что же было дальше?
- Дальше они подходят к нему и о чём-то с ним говорят, а потом уходят в сторону вокзала.
- А он?
- Он пошёл дальше, а я пошёл домой.
- М-да… ладно, оставим, в конце концов… в конце концов… да… в конце…
- Кончается венцом.
- Винцом?
- Как хочешь.
- Так вот он - и венец, и винцо, - он достал из сумки бутылку вина и поставил на стол.
- Стантавирино, - сказал он. - 1812 год. Коллекционное.
- Изготовлено…
- Именно. Но дело не в этом. Я звонил в Стокгольм, судно уже строится, так что нужно готовиться.
- Каким образом?
- И теоретически, и практически. Теоретически - всевозможная литература, практически - на пустыре.
- На пустыре?
- Я, конечно, могу договориться в яхт-клубе, где нам преподадут основные уроки, но плевать я на это хотел. Надевай плащ и - за мной.
- Куда?
- На пустырь. Сейчас вечер, то что нужно.
- А вино?
- Вино, море и паруса несовместимы. Вино - потом. Пойдём.
Я надел плащ, он тоже был в плаще, и мы пошли на пустырь перед оврагом, где стали отрабатывать основные приёмы управления яхтой на краю оврага с расстёгнутыми плащами.
Ветер был довольно сильный, нас то сносило в овраг, то уносило в поля, но мы умело применяли и фордевинд, и оверштаг, и тому подобное.
* * *
Вполне уместны вопросы, и мы готовы ответить, но лучше пока без вопросов.
Небо ровное, чистое, только над пустырём какой-то тёмный пузырь.
Рванули гранит в гранитных карьерах, рванули известняк в известковых карьерах, вскрикнули куры, задребезжали стёкла в окнах, завыли собаки, перекрестились старухи.
Гамсун своим учителем считает Достоевского.
Малер говорит, что искусству контрапункта нужно учиться у Достоевского.
В творчестве Генрика Ибсена явственно проступают черты символизма.
Витализм.
В годы фашистской оккупации Гамсун запятнал себя коллаборационизмом.
Норвегия его морально осудила.
Сухой склон холма на склоне сухого дня.
Инверсионный след реактивного самолёта в сухом небе.
Мы с Ниной сидим на склоне холма.
- Холодно, пусто, страшно, - говорит она.
- Холодец, капуста, красное, - отзываюсь я.
- Какой холодец? Ты бредишь? Вокруг меня холодно, пусто, страшно, - отвечает она. А отчего бы ей не захватить с собой на склон холма холодец, капусту и красное вино?
- Ты репетируешь "Чайку" Чехова? Ты действительно хочешь уехать в Москву?
- Да.
- В Москве тебе может стать ещё холоднее, пуще и страшнее.
Вдруг из зарослей выходит человек в белом плаще, останавливается, бормочет, опускается на колени, что-то бормочет.
- Сумасшедший, - говорит Нина.
- Он не сумасшедший, - отвечаю я.
- Это мы сумасшедшие?
- Мы - обыкновенные.
- А он?
- Не знаю.
Он раздевается донага и ползёт к вершине холма.
* * *
Это было в те годы.
Это тогда.
Тогда, тогда.
Совершенно нелепо, как это происходит.
В этой связи хотелось бы отметить, что…
Я склонен думать, что…
* * *
Оставим это.
Оно нас не трогает.
Вот доска, вот рубанок.
Сейчас сделаем что-нибудь в стиле барокко.
Сверкнула молния, прогремел гром.
Рассмотрим галогены.
Галогены - это газы.
Рассмотрим кусты и деревья.
Рассмотрим Землю.
Женщина в синем плаще уводит меня домой.
* * *
Любой отрезок имеет длину, большую нуля.
Какова бы ни была прямая, существуют точки, принадлежащие этой прямой, и точки, которые ей не принадлежат.
Дана геометрическая фигура.
Нужно что-то доказать.
Допустим…
Допустим, допустим, допустим.
Например, винт газовой задвижки.
А в это время…
Например…
Да, но если…
И в то же время… и в то же время ветер рвёт в клочья спинакер… и в то же время вместо фордевинд - оверштаг… и в то же время Анна бесится от того, что её муж совершенно спокоен и не убивает её, но…
Но не убивает её, чтобы прекратить всю эту галиматью…
"Анна, Анна!" - поёт Валерий Ободзинский, поёт надрывно… какую Анну он имеет в виду?.. Анна, Анна… да, но нужно доказать, что в равнобедренном треугольнике на склоне дня, на склоне холма… когда эскадрилья Су-24 под командованием генерала Сухарто летит бомбить Мариуполь…
За что? Мы ведь поставили вам и уголь, и… жмых, и шрот, и… слябы…
Но.
No.
И Д. в порыве ярости убивает N. И растворяет его тело в азотной кислоте…
И… и… и вот ещё что…
Входит человек в белом плаще, что-то говорит, после чего наступает долгожданный сон.