Жарко, а купаться мне не велено. Так что гуляю и тружусь, аки раб рудника. Давно я уже не пользовал стихи, а сейчас вдруг разошелся и пишу большую сюжетную книгу (страшненькую, в общем-то) - цепь небольших дневниковых поэмок, нерифмованных. Как начинаю рифмовать - все для меня становится скучно и банально. А стих не рифмованный - как опыты Шарко - по гипнозу и психоанализу - все не ясно, что дальше, и ведет одна интуиция, которая плюс ремесло машинописи - уже, т<ак> сказать, произведение.
Тих мой дом, и пышен мой сад, а Крым - место моего рождения. Но сия родина мне чужда. Мое состояние - это ночные совы Петербурга и финский лес, когда жить плохо и страшно. Но, слава богу, за этим дело не стоит - все это я ухитряюсь сделать себе в любом уголке земли.
Почти ни с кем не знаком здесь, а с кем знаком мельком - не контактирую: неинтересно. Ни о каких выпиваниях не может быть и речи: жарко, не с кем, не хочу, нет смысла.
В этом доме творчества ни один нормальный человек не работает. Это преступная беспечность саперов, как в семье говорят про мужчину - обабился.
Вот какие все плохие и какой я ангел.
Будьте здоровы!
Василию Абгаровичу - поклон!
Обнимаю вас!
Ваш В. Соснора
14
28. 5. 67
Дорогая Лиля Юрьевна!
Если во всей вселенной солнечная современность, то в Коктебеле - каменный век.
Четвертый день - дождь и холодно.
А каменный потому, что все собирают камни. Я тоже заболел этой лихорадкой. Нашел уже кое-какие сердолики, один аметистик и остальные окаменелости и халцедоны с агатами. Почитать Уайльда - там я богатый наследный принц.
Книга, задуманная мной, постепенно осуществляется. Называется она: "В поисках Донны Анны".
Уже есть три нерифмованных поэмки, отбеленных. И одна, последняя, была для меня очень мучительна. Это поэма-молитва. Моя неврастения прогрессирует: стоял две ночи на коленях и рыдал, как собака, молясь своему абстрактному Господу. Эта поэма - молитва перед самоубийством. Она сюжетна - как дождевые струи во время грозы превращаются в змей и пожирают все предметы комнаты. И я с ними ничего не могу поделать. И как зеркало пожирает змей и переваривает их. Да чего рассказывать!
Если мне возьмут билет через Москву, то обязательно остановлюсь на несколько дней и почитаю все. Если нет - перепечатаю и пошлю из Ленинграда.
Женщин здесь мало, и все леди Макбет.
Так что мои поиски Донны Анны носят полуаскетический характер: была хорошая девушка Ритта, а теперь есть красивая женщина Иветта.
К писательской кухне питаю ненависть, но - питаюсь.
Пляж - это пляшущие человечки.
Да - о, честь и слава русской нации! - меня перевели в комфортабельный корпус № 19.
На днях состоится мое чтение в салоне Волошиной. Меня попросили некоторые писатели, а отказаться неудобно.
Никого симпатичного здесь нет, кроме двух прелестных стариков из Китая - коллекционеров и миссионеров по распространению каменной болезни. И приехал еще один мой хороший человек - академик Работнов. Он физик, но дивно понимает и любит стихопись.
Писатели ходят "с кругами синими у глаз" от преферанса. Я сыграл пару раз и перестал.
Дивно цветет акация, и вообще 2 х 2 = 356. Какое-то мое колесико сломалось. Спасибо, что передали стихи и за заботы. Живу, как жук в аквариуме, - за стеклом все видно, а ничего не коснешься.
И все же посылаю вам молитву из поэмы:
- Я сегодня устал,
а до завтра мне не добраться.
Я не прощенья прошу,
а, Господи, просто прошу:
пусть все, как есть, и останется:
солнечная современность
тюрем, казарм и больниц.Если устану
от тюрем, казарм и больниц
в тоталитарном театре абсурда,
если рука
сама по себе на меня
поднимет какое орудье освобожденья, -
останови ее, Господи, и отпусти.Пусть все, как есть, и останется:
камеры плебса,
бешеные барабаны,
конвульсии коек операционных, -
и все, чем жив человек, -
рыбу сухую,
болотную воду
да камешек соли -
дай мне Иуду - молю! - в саду Гефсиманском моем!Если умру я -
кто сочинит солнечную современность
в мире,
где мне одному отпущено
лишь сочинять, но не жить.
Я не коснусь благ и богатств твоих тварей.
Нет у меня даже учеников.Только что в сказках бабки Ульяны
знал я несколько пятнышек солнца,
больше - не знал,
если так надо -
больше не буду, клянусь!Не береги меня, Господи,
как тварь человечью,
но береги меня
как свой инструмент.
Очень рад, что в Париже появился чудесный мальчик. Есть еще один младший братик. Очень интересно было бы познакомиться с его игрой. Невежда я, жду Вашего перевода.
А сейчас пишу статью о частушке.
Не видели моего Державина во 2-м № "Русской речи"? Кое-что осталось.
Будьте здоровы!
Обнимаю Вас и Вас<илия> Абгаровича!
Ваш В. Соснора
15
Переделкино, 6. 6. 67
Виктор Александрович, дорогой наш!
Сколько Вы еще поживете в Коктебеле?
Застанет ли Вас это письмо?
Ваше - такое печальное!
Писать не о чем. Поговорить бы! Рада, рада буду, если сможете остановиться в Москве.
Перевести Доминика - нет энергии. На днях жду его новую книгу. Эльза пишет, что она "совсем не похожа на первую", что "отчаянная, гениальная книга".
На выставку Маяковского, оказывается, ходят не только на вернисажи - человек 500 каждый вечер!!
У нас второй день дождичек. В кухне пекут огромные пироги с ягодами и с капустой по случаю дня рождения внука Всев<олода> Иванова - ему (внуку) 17 лет.
Сирень отцвела. Цветет жасмин. Ирисы, желтые лилии, всякие колокольчики. Соловей не унимается. Скачут белки - их смешно сопровождают птички - мотоциклисты. Никогда такого не видели! Забежал к нам в сад лосенок.
Были на выставке Кулакова. Красиво развешано, красивые вещи. Народу мало, но в книге отзывов - хвалят.
Обнимаем, любим.
Лиля Брик
Читали? Понравились отдыхающим Ваши стихи? Впрочем, какое может быть сомнение! Конечно, понравились!