Паша наблюдал за ним со стоическим спокойствием, но когда таинственный недуг поверг Юру ниц, невозмутимость ему изменила.
- Да черт с тобой, жри, - не выдержал он и бросил Юре коробочку. - Тебе подыхать.
Юра с утробным урчанием разодрал упаковку, в которой оказались какие - то капсулы бежевого цвета. Воодушевившись, он выдавливал их из ячеек одну за одной, и его движения чем - то напоминали те, какими закладывают патроны в магазин автомата.
Когда на ладони образовалась горсть этих капсул, он бросил их в рот и запил минеральной водой - бутылка нарзана стояла на столе, - потом присел на край дивана, зубами оторвал от сигаретной пачки кусок картона, свернул трубочку, распотрошил еще одну капсулу, ссыпал белый порошок прямо на ладонь, загнал трубочку в ноздрю и, прижав другую, несколько раз сильно потянул носом.
Еще несколько секунд трубочка сновала по ладони, а когда порошок иссяк, Юра закрыл лицо костлявой кистью, на которой болтались до нелепости огромные часы, и сидел неподвижно минут пятнадцать. Павел, потягивая чай с бергамотом, следил за ним с отвращением.
Наконец Юра поднялся и взялся за дверь. Он повернулся к нам и снисходительно ощупал каждого мутными глазами.
Ну и что? Появились - живем.
К декабрю в окна вату запхнем
И налепим бумажную ленту.
Наспех перезимуем
И в Лету
Бултыхнемся -
Свищи нас потом!
FONT>1 - членораздельно прочитал он.
- Какое лето тебе еще? - рявкнул Павел и сделал последний глоток.
- А это речка такая, в которой каждый по разику искупнется, - проговорил я озадаченно. - Я вижу, у тебя здесь целый медпункт. Пора давать объявление в газету: "Скорая наркологическая помощь". Сам - то балуешься? - спросил я, когда Юра оставил нас одних.
Павел рассеянно на меня посмотрел.
- На своем товаре кайф не ловят, - сказал он назидательно, как крупный буржуа неразумному сыну, которого застал за чтением социалистической брошюры.
Сразу после этого мы выехали, захватив по дороге Аллу и Ксению. Стоял один из тех воскресных дней, когда внезапно появляется безумная надежда, что бабье лето повторится еще раз и времена года начнут движение в обратном порядке.
Не было ни ветра, ни дождя, деревья еще держали последние листья. В лесу пахло влагой, а в садах яблоками, и трава на обочинах была мокра.
Мы ехали под низким и сухим небом, на котором ровным и глубоким слоем были размазаны серые, без малейшей прогалины, тучи. Дорога расстилалась среди полей. Изредка к полотну прижимались деревни. За домами на оголенных изломанных ветвях яблонь зеленели поздние плоды, и облетевшие рябины держали свои розовые кисти; кое - где в палисадниках в завитках увядающих листьев криво торчали шары хризантем на высоких, погнутых непогодой стеблях. У серых заборов под прицелом крохотных мезонинчиков стояли ведра с картошкой. Ближе к Москве были еще и астры, а когда широко блеснула свинцовой лентой Ока, осталась одна картошка, и снова по обе стороны дороги, разбитые далекими перелесками, потянулись на просторе унылые поля, одни уже перепаханные, другие в редкой щетине сухой стерни.
По пути я принялся было вести осадные траншеи к исполинским стенам "Войны и мира" и "Карениной", но поскольку мы были не одни, урок то и дело сбивался на посторонние темы.
- Смотри, и равнины у нас есть, и горы… - сказал Паша, с интересом озирая виды. - И море.
- И тайга. - Алла сделала страшные глаза, но ее не поняли.
Чапа летел в левом ряду, как ласточка перед ливнем, и впереди мигали поворотные огни машин, отваливающих направо.
- И тайга, - повторил Паша. - У нас все есть. Все, что нужно.
- Для чего нужно?
Этот вопрос остался сиротой. Ближе к Туле яблок становилось все больше, они лежали в канавах обочин гниющими кучами.
- Я давно не был дома, - снова заговорил Паша. - Весной надо будет обязательно съездить. Поедем, девочки? Форельку поймаем.
- А что там есть? - поинтересовались девочки.
- Форель есть.
- А еще?
- Там все есть. Горы есть. Если повыше забраться, там знаете как? Вот снег лежит, а в трех метрах цветы растут.
- А какие цветы?
- Маленькие такие, - пояснил Паша, - красивые.
- Поедем, - решила Алла. - Я буду кататься на лыжах. Там подъемники есть?
Паша, видимо, оказался во власти образа и посмотрел на нее рассеянно, но меня, когда я услышал про подъемник, разобрало зло.
- А я буду собирать цветы, - поразмыслив, сказала Ксения.
- Ах ты, Офелия выискалась, - процедил я.
- Не понял, - сказал Паша.
- А у моих знакомых кошку Офелией зовут, - сказала Ксения.
- А у моих - Муравей.
Мы переглянулись.
- Почему Муравей?
- Ну так зовут.
- Что - то мы запутались в этих кошках, - сказал я и обратился наконец к Паше: - Слушай сюда: если увидишь кого с цветами, сразу говори: "Ах ты, Офелия выискалась".
- М - м, - недоверчиво промычал он. - Зачем это?
Девушки еле - еле сдерживали свои чувства.
- Чапа, запоминай, - сказал Паша, но, подумав, занес в электронный блокнот. - Нет, все понятно, но все - таки…
Часов в двенадцать мы были на месте. Оставив Чапу в машине на площадке, где ожидали несколько экскурсионных автобусов, мы побрели вдоль пруда по мокрой дорожке. Ивы, согнувшись, смотрелись в черную гладь воды. Поверх их отражений неподвижно лежали почерневшие листья и, как оборванные снасти, серебряными нитями висела паутина.
- Почему дорожка мокрая? - спрашивал Паша. - Ведь нет дождя.
Никто этого не знал.
У кассы Паша распахнул свои карманы и стал рыться в кредитных карточках.
- Рейтинг, рейтинг, - сказал он с досадой, - а рублей - то нет.
- У меня есть, - успокоил я, а Алла осуждающе покачала головой.
- Не пойму, мы в Нью - Йорк, что ли, приехали? - спросила она, но Павел благоразумно промолчал.
Поверх обуви мы нацепили огромные тапки и, высоко поднимая ноги, под бдительным оком немых смотрительниц минут сорок слонялись по комнатам.
- Скромно жили, - заметил Паша, бросая послужившие тапки в деревянную кадку, стоявшую у входа рядом с зелеными скамейками. На одной из них сидел старичок и сосал трубку, но она не разгоралась, зато из куртки, из - под правого его локтя, вилась сизая струйка. Видно, уголек из трубки выдуло прямо ему в карман и ткань задымила.
- Горишь, отец, - заметил ему Паша.
Старичок устремил на Пашу прозрачно - васильковые глаза и встряхнул куртку. Уголек упал под скамейку и зашипел, соприкоснувшись с мокротбой.
- Что сгорит, то не сгниет, - произнес он с серьезным лицом.
- Ну, - огляделся Паша, - что тут еще нужно посмотреть?
- Вы поезжайте в Кочаки, - вмешался старичок. - Не были в кочаковской церкви?
Мы отрицательно поводили головами.
- Там все Толстые похоронены, - сообщил он.
- А сам - то где? - спросил Паша.
- А вот туда, - указал старичок своей трубкой. - Вон указатель.
Мы поблагодарили старичка и потянулись в ту сторону, куда смотрело острие таблички.
Могила Льва Толстого располагалась в конце аллеи, в самом дальнем углу парка, где кончалась дорожка и неухоженный лес сползал вниз по глухому оврагу. Лес стоял пустой, гулкий, как квартира без мебели.
Могила оказалась просто ровным холмиком с прямоугольными краями. Холмик порос травой, и некоторые стебли торчали в разные стороны, как непричесанные космы вокруг лысого затылка.
- У нас тоже так хоронят, - сказал Паша.
- Как - так? - спросил кто - то.
- Ну так. - Он кивнул на могилу. - Кладбища нет. Просто во дворе зарывают.
- Что же, - переспросила Алла, - рядом с домом?
- Да говорю же, вот. - Он показал себе под ноги двумя руками: - Метров двадцать от крыльца.
- Милый обычай, - усмехнулась Алла и оглянулась. - А вот туалет здесь есть, хотела бы я знать?
- Туалет был, мы его проходили, - сказал я.
Мы побрели обратно и опять вышли на перекресток к флигелю Волконского. Направо ровными рядами стояли яблони. На краю сада один на другом тяжелой пирамидой желтели наполненные ящики, кое - где у стволов были разбросаны пустые. Ящики возил маленький трактор с прицепом. Мы взяли по яблоку и уставились на дорожку, куда удалились Алла с Ксенией. В аллее показался молодой человек в костюме и прошел мимо нас, осторожно переступая лужи сверкающими туфлями. Он нес ведро с разноцветными астрами, и мы бездумно провожали его глазами. Вокруг было много любопытного и без молодого человека, однако движущиеся объекты всегда привлекают большее внимание, чем многозначительная неподвижность.
- Ах ты, Офелия выискалась, - громко сказал Паша.
Я оглянулся - не было видно никого, кроме этого молодого человека.
- Сюда это не подходит, - сказал я. - Это он, а не она.
Показались наши подружки. Паша надкусил свое яблоко, немного пожевал, подумал и опустил его в карман пиджака.
- Тоже мне яблоки, - презрительно процедил он. - А как правильно? Она - Офелия, он - Офелий, что ли? Или как?
Я не мог понять, придуривается он или говорит серьезно.
- Если он, то Гамлет, - сказала Алла приближаясь. - Ты будешь Гамлет. Назначаем тебя Гамлетом. На сегодня, а там видно будет.
До машины мы шагали молча и глазели по сторонам - на сады да на пруды под салатовой пленкой ряски, но в машине все дурацкие шуточки имели продолжение.
- А он кто будет? - спросил Павел у Аллы, тыча в меня пальцем. Он уже понял, что над ним смеются.
- А он… - Алла вопросительно оглянулась на Ксению: - Ну, кто?..