Алла брата никогда еще не видела, и он ей не понравился. Это открытие ускорило ее решение сменить работу. У нее была целая куча знакомых, ведших похожую жизнь. Днем все они работали в каких - то фирмах, а ночью наполняли увеселительные площади и не заглядывали дальше следующей недели. Она наталкивалась на них повсюду - даже в метро, если ехала в метро. Без Паши я начал скучать и несколько раз провожал ее. Мы встречались в конторе и шли гулять по холодному центру или сидели допоздна где - нибудь в гремучем пабе. Ей нравились шумные места, громкая музыка, движение, сутолока многих людей. Беспечность заразительна, как грипп. Жить ночью, признавалась она мне, куда интереснее.
- Мне все надоело, - любила говорить она и шла танцевать.
Молодые люди смотрели на нее с интересом, если не сказать больше, но потом замечали меня и недоверчиво покачивали головами. Она кружилась, дергалась, извивалась у всех на глазах, и все невольно следили за этим танцем. Потом бросала все и, не дожидаясь конца песни, под стоны и прыжки продолжающейся музыки, равнодушно посматривая вокруг, осыпаемая взглядами, спешила обратно на свое место. Но взгляды ее не отпускали и растягивались, как жевательная резинка, как липкий мед, как патока, врастая в ткань одежды и еще дальше - в самую плоть.
Старинные высоченные деревья шумели где - то на уровне восьмого этажа. Во дворе была детская площадка с качелями, горкой и три скамейки вокруг песочницы, усыпанной желтой и коричневой листвой. На пятачке за качелями двое парней азартно играли в бадминтон, а рядом на задних лапах сидела маленькая лохматая собачонка и наблюдала за полетами волана грустными и терпеливыми глазами и водила туда - сюда умной мордочкой. Из - под челки на нас доверчиво глядели влажно сверкающие черные пуговицы глаз.
- Здравствуй, Савка, - поздоровалась Алла с собачкой.
Оба игрока посмотрели на Савку, желая знать, что он ответит.
Собачка завиляла хвостом и приветливо заерзала. Игроки остались удовлетворены такой вежливостью своего питомца.
- Карликовый тибетский терьер, - с гордостью поведал мне длинный, в изношенных спортивных штанах, штормовке и шапочке с помпоном, должно быть, хозяин этого терьера.
- Как дела? - Алла наконец обратилась к хозяину собаки.
- Какие у нас дела? - с нотками возмущения воскликнул длинный и отправился на подачу. - У нас делишки. - Он был высок и худ, словно знаменитый ламанчский идальго.
- Тебе надо на небо почаще смотреть. На звезды, - немедленно рекомендовала Алла, отобрала у него ракетку и неумело подбросила волан.
Длинный хмуро, исподлобья взглянул на пасмурное небо, грубо замалеванное рваными тучами.
- Тридцать лет только этим и занимался. И вот результат. - Он без ложно понимаемого стеснения показал многочисленные дырки от моли на своих штанах. В одну из них Алла засунула палец.
- Димка зарплату опять не получил, - сообщил длинный.
- А тебе - то что? - спросила Алла смеясь. Было видно, что такие разговоры ведутся здесь постоянно и намеренно, то ли в виде утешения, то ли в качестве развлечения.
Длинный многозначительно усмехнулся, а Савка зевнул и облизнулся.
- Дай грошик, - попросил длинный. - На сигаретки.
- На, - сказала Алла, доставая кошелек. - Сколько тебе, Альфонс Доде?
Длинный без церемоний заглянул в кошелек и аккуратно вытащил одну бумажку.
- На той неделе отдам, - пообещал он.
Не успел он договорить, как Савку вырвало. Шпроты еще не переварились, и рыбки легли на асфальт в том же положении, в котором лежали в банке, - одна к одной.
Игроки посмотрели друг на друга и несколько времени растерянно молчали.
- А потому что не надо на столе оставлять, - сказал длинный и покачал головой. - Ты мне испортил собаку.
Второй, которого здесь называли Дима - капитан, ничего на это не сказал и, посапывая, направился к волану. Все это он делал серьезно и с усилием, как будто выполнял нелегкую работу. Мы тоже прошли в подъезд.
- Кто это - Дима? - поинтересовался я.
- А, друг детства. Росли вместе. В нашем доме живет. Он военный.
- А этот, длинный?
- Тоже здесь живет. Он бывший скульптор.
- Что значит бывший? - Я даже поперхнулся. - Он что, секретарь райкома, что ли?
- Не знаю, - отмахнулась Алла. - Бывший. Он сам так говорит.
- А сейчас он тогда кто?
- Не знаю. Просто живет. Оба ужасные пессимисты, - сказала она, доставая из сумочки ключи. - Ты думаешь, они воланчиком играют?
- А чем?
- Это они свои несчастья друг другу посылают. "Обмениваются, понимаешь". У них когда неприятности какие, так они в бадминтон играют. Всегда так.
- Пьют?
Алла задумалась.
- Да нет. Как все. В бадминтон играют, сам же видишь.
В комнате, где мы сидели, было два окна, и из одного нам было хорошо видно капитана и бывшего скульптора.
В книжной полке на атласных подушечках были закреплены советские награды: несколько медалей за освобождение восточноевропейских городов и орден Красной Звезды. За подушечками виднелись зеленые корешки собрания сочинений Гейне. Я остановился у этой полки.
- Да это бабушкины, - сказала Алла, заметив мой интерес. - Она воевала.
- А где она?
- На даче. Живет там круглый год.
- И даже зимой?
- И зимой.
- Ты такая красивая, - простодушно сказал я.
- Сплюнь, - ответила Алла.
Мы дружно застучали по столу.
- Это правда, - просто согласилась она, когда стук костяшек застраховал ее красоту. Мы стояли у окна и делали вид, что зачем - то ждем окончания игры.
Капитан и длинный скульптор еще были на площадке. Их спор продолжался в сгустившихся сумерках, при свете дворовых фонарей. Белый волан то стремительно летал от одного к другому, то нехотя, лениво взмывал вверх, мелькая среди оголенных ветвей. Наконец он упал в черную лужу и некоторое время оставался там, слабо подрагивая, как мотылек, угодивший в паутину. Савка подбежал и пытался схватить его зубами, стараясь не замочить лап.
Игра закончилась.
Был третий час унылой ночи. Мы лежали на кровати и не могли согреться, хотя в квартире было тепло. Секундная стрелка настенных кварцевых часов, сухо щелкая, шагала по светлому кругу, как караульный солдатик с негнущимися ногами, останавливаясь передохнуть на неуловимые доли того, что мы называем временем. Как - то боком двигалась по задворкам холодного неба бледная, немощная луна. Одинокие окна соседних домов еще исходили теплым ласковым светом.
- Почему они не спят? - спросила Алла.
Я уже придумал трогательный ответ - настоящее лирическое отступление. Для тех, кто не любит жить настоящим, самое удобное время - ночь. Ночью прошлое видней, будущее заманчивей. Один час похож на другой, ты волен творить свою жизнь как грезу. Ночь - это чистый лист, тогда как день - всего лишь расписание. Я хотел сказать это или примерно это, но Алла меня опередила:
- Ты боишься умереть?
- Уже да, - сказал я.
Спору нет, такой ответ в этих обстоятельствах как будто предполагал два истолкования, но я здесь имел в виду скорее естественный ход вещей, чем внезапно изменившиеся планы.
- А я не боюсь, - просто сказала Алла. - Я боюсь старости.
Ее кожа пахла какими - то очень известными духами, которые рекламируют каждый день повсеместно, и я - на самом донышке души - чувствовал себя обманутым.
- Ну да, - усмехнулся я и вспомнил девиз многих поколений, уже проросших могильной травой: - Жить быстро, умереть молодым.
- Пожалуй. - Она приподнялась на локте. - Мне так страшно становится, когда я на стариков смотрю. И жалко. Их жалко и себя жалко.
Мы молчали. Было слышно, как в кухне из крана в раковину мерно капает вода. Разгулявшийся за окном ветер шевелил корявую, с наростами, ветку клена, и она беспокойно волочилась по балкону.
- А себя - то чего? - спросил я.
- Я буду долго жить…
Я смотрел прямо перед собой. Ветка черной тенью дергалась на обоях в квадрате замороженного лунного света. В раковину капала вода.
- Да и кто ее не боится, этой старости, - сказала Алла и снова откинулась навзничь, облив подушку волнами волос. - Наверно, только старики.
Все это могло бы быть любовью.
Я уже не помню, кто первый предложил ехать за город. По - моему, я и предложил. Как раз к этим дням я объяснил Паше, чем знамениты "Севастопольские рассказы", и переложил "Казаков" на язык городских низов. Впереди уже восставали, точно Четвертый бастион, исполинские и неприступные глыбы "Войны и мира" и "Карениной", поэтому мне пришла мысль соединить полезное с приятным. Раз уж мы собрались отправиться за город, отчего бы не увидеть своими глазами пристанище их автора, тем более что на хорошей машине до Ясной Поляны езды всего ничего. Девушки отнеслись к нашей мысли с пониманием и даже пообещали взять термос.
На следующий день я зашел в контору, согласно уговору, в половине девятого и стал свидетелем любопытной сценки.
В конторе оказался посетитель. Немного подумав, я узнал в нем директора "выставки". Человек этот сидел съежившись, его словно корежило. Пальцы его щипали подбородок, терли щеку, забирались куда - то на затылок. Совершенно белый лоб был покрыт мелкими капельками искрящейся испарины.
- Этот мой врач, сука, - нет дома. Звоню, звоню - нет дома, рецепта нет, договаривались же, сука, - повторял он, как заведенная игрушка. - Поехал на Лубянку - никого нет, одни менты - патруль за патрулем. - Дышал он тяжело, как - то нехотя.
- Тебе пора соскакивать, - строго сказал Павел, но тот его едва ли понимал. В конце концов он лег под батарею и, подтянув колени к небритому подбородку, замер.