Инна Михайловна подскочила на кровати и села, включила свет, с ужасом глядя на нее округлившимися глазами, еще не веря.
- Соня, ты с ума сошла?.. - спросила она. - Тебе двенадцать лет, Соня!
- Ты сто раз говорила: если любишь - все можно!
- Да не в этом дело! - крикнула Инна Михайловна. Она с силой схватила дочь за плечи. - Кто он такой? Сколько ему лет? Отвечай!
- Тоже двенадцать… - испуганно пролепетала Соня.
Инна Михайловна наконец взяла себя в руки, улыбнулась и погладила ее по волосам.
- Это Игорь?
- Нет. Не спрашивай, мам.
- Глупышка… - мать обняла Соню. - Это прекрасно, что ты влюблена, - мягко заговорила она, осторожно подбирая слова. - Но, понимаешь, в той, взрослой, любви любят не только сердцем, глазами, словами, но и телом. А ты еще совсем маленькая… Посмотри на себя… - она подняла дочь, и они встали рядом перед большим зеркалом в одинаковых прозрачных ночных рубашках до пят, обе с распущенными волосами. - Сравни себя со мной… У тебя еще нет груди, бедер… Ты пока еще не способна получить от этого удовольствие и не можешь доставить удовольствие другому… Ведь ты об этом хотела спросить, да? Ты ожидала чего-то другого?
Соня кивнула.
- И еще мне показалось, что он теперь меня боится.
- Конечно, - сказала Инна Михайловна. - Он тоже еще маленький, а ты его напугала. Это ведь твоя идея была?
Соня опять кивнула, задумчиво разглядывая себя в зеркале.
- А когда у тебя это случилось?
- В семнадцать лет. После выпускного бала.
- Значит, мне осталось еще пять лет?
- Дело не в возрасте. Ты сама почувствуешь - когда.
- А как?
- Ну… - Инна Михайловна тихо засмеялась. - Ты как будто сходить с ума, не можешь ни о чем думать и не хочешь думать. Это как сон - цветной, счастливый, и днем, и ночью, и когда он с тобой, и когда его нет - и не хочется просыпаться. У тебя тоже так будет, когда вырастешь… А пока ты не вырастешь - обещай, что ты никогда больше не будешь этого делать! Обещаешь?
- Хорошо, мам.
Инна Михайловна погасила свет, и они легли. Соня обняла мать.
- Я тебя очень люблю, мам.
- Я тебя тоже очень люблю. - Мать поцеловала ее, отвернулась и беззвучно, чтобы не испугать Соню, заплакала.
На следующий день полкласса хлюпали простуженными носами.
- Кого нет? - сурово спросила Марксэна, открывая классный журнал.
- Митюкова, Николаевой… Гольдберга… Филимоновой… Сташкова… Жуковой… Роменского… - оглядев поредевший класс, доложил дежурный.
Марксэна положила ручку и зловеще поднялась.
- Блохин, Неверова - выйдите сюда!
Соня и Блоха встали у доски, глядя в разные стороны.
- И повернитесь лицом к своим товарищам!..
Марксэна в гробовой тишине прошлась к двери и обратно.
- Вчера у нас с вами был необычный день. Знаменательный день. Вчера мы ясно увидели, кто есть кто. Семеро наших товарищей не смогли сегодня прийти, они заболели, но мужественно выполнили свой пионерский долг. И только вот эти двое сбежали, малодушно, позорно, бросив друзей. Это называется предательство! Да, дорогие мои, - предательство! И в войну за это расстреливали без суда и следствия!.. А ты не опускай глаза, красавица, не опускай! Посмотри в лицо товарищам! Сейчас они скажут, что они у вас думают! Ну? - Марксэна требовательно оглядела класс. - Кто хочет сказать?
Одноклассники молчали.
- Федотова!
Федотова поднялась, глядя грустными коровьими глазами, одернула короткую юбку.
- Что, Федотова, говорить разучилась?
- Ну… в общем… они поступили не по-товарищески… - промямлила она.
- Не по-товарищески?! Они не с гулянки ушли, а с политического мероприятия! Это политическая диверсия, и они еще за это ответят!.. Уединились, голубки! Все помнят - Рогозина родила в прошлом году в девятом классе? Позор на всю школу! А ты, голубушка, еще раньше решила начать? Тоже в подоле нам принесешь? Мать родила неизвестно от кого, без мужа, и ты туда же?
Соня с трудом сдерживала слезы. Кто-то хихикнул и тут же затих под грозным Мишкиным взглядом.
- Кто еще хочет сказать?
Игорь поднял руку.
- Богуславский, - обрадовалась Марксэна. - Что ты хочешь сказать?
- Марксэна Александровна, - четко начал Игорь. - Я хочу сказать, что вы - подлец… Извините, я не знаю, как в женском роде…
Марксэна на мгновение потеряла дар речи.
- Вон из класса! - наконец заорала она. - Вон! К директору! Все трое!
Мишка взял портфель и двинулся за друзьями.
- А ты куда?
- А я могу в женском роде сказать. Хотите?
- Родителей! - затопала ногами Марксэна. - Все четверо!
Мишка, Игорь, Соня с матерью и Блоха с отцом стояли посреди большого директорского кабинета. Директор сидел за столом, на фоне развернутого знамени, справа и слева от него - Марксэна и завуч.
- Во-первых, - негромко сказал директор, - вам всем следует немедленно извиниться перед Марксэной Александровной. Во-вторых, попросить прощения у одноклассников. И только потом мы будем решать, что делать дальше… Итак, я жду.
Инна Михайловна тревожно глянула на бледную Соню и подавленно молчащего Женьку.
- Может быть, сначала обсудим все это без детей? - улыбнувшись директору, предложила она.
- А я вообще не понимаю, за что им следует извиняться, - воинственно сказал Леонид Федорович. - Я абсолютно согласен с Игорем. А кроме того, считаю, что держать детей три часа на морозе - это преступление.
- Знаете, Леонид Федорович, - по-прежнему негромко ответил директор. - Я думаю, что нам с вами придется расстаться. В районе есть другие школы. В том числе и специнтернат для трудных подростков…
К школьному подъезду подкатила "Чайка". Борис Аркадьевич Богуславский в сопровождении старшего Шищенко быстро поднялся по лестнице.
Он без стука, уверенно распахнул дверь директорского кабинета.
- Игорь, выйди… И вы тоже, - кивнул он ребятам.
Соня, Блоха, Игорь и Мишка молча стояли в коридоре. Шищенко, заложив руки за спину, хмуро поглядывая на сына, замер у дверей. Даже сквозь закрытую дверь слышен был властный, громовой голос Бориса Аркадьевича. Потом дверь распахнулась, из кабинета вылетела секретарша и, цокая каблуками, побежала в одну сторону, затем завуч - в другую. Потом появилась красная как рак Марксэна.
Она дрожащими руками поправила прическу. Втянула сумасшедшими глазами на Блогу и зло прошипела:
- Знаешь, с кем дружить, гаденыш… - и пошла прочь.
Леонид Федорович, Инна Михайловна и Богуславский вышли из школы и, не прощаясь, не взглянув друг на друга, разошлись с детьми в разные стороны. Мишка, получив торопливый подзатыльник от отца, один неприкаянно побрел по улице.
Когда Блоха и Соня вошли в штаб, под ноги им радостно бросился, маша хвостом, Джульбарс. Игорь и Мишка сидели у стола.
- Давно собрались? - Блоха сел на свое место.
Соня, как обычно, забралась на диван, поджав под себя ноги.
- В шесть. Как договорились, - ответил Игорь.
- А я… - неловко начал Блоха. Виновато глянул на часы и замолчал.
- Счастливые часов не наблюдают… - сказал Игорь.
- Что? - обернулась к нему, надменно вскинув брови, Соня.
- Грибоедов. "Горе от ума".
Наступило молчание. Мишка курил, пытаясь выдуть ровное кольцо дыма. Игорь разглядывал в бинокль карты. Соня задумчиво водила по губам крестиком.
- Принес? - спросил Блоха у Мишки.
- Вон, - кивнул тот на свернутую брезентовую палатку. - Зашить только надо. По шву разошлась…
Снова молчание. Джульбарс встал передними лапами Соне на колени, она погладила его по голове.
- Я сказал: не порть собаку! - крикнул вдруг Мишка, схватил щенка и отшвырнул в сторону. Джульбарс жалобно заскулил.
- Я не пойду, - сказал вдруг Игорь.
- Ты что? - вскинулся Блоха. - Договорились же!.. Струсил?
- Нет. Просто не хочу.
- Каждый может отказаться. Но - сразу и навсегда!
- Вот я и отказываюсь, - Игорь встал. - Идите без меня. Пока…
- А я чего? - сказал Мишка. - Я тоже пошел… А я-то поверил, дурак… - он махнул рукой.
- Подождите! - крикнул Женька, растерянно оглядывая друзей. - Если вы сейчас уйдете… Стойте! Я хочу сказать важную вещь!
Игорь и Мишка остановились.
- Ну?
- Сядь! И ты сядь!
Мишка и Игорь сели на свои места. Блоха молчал, сосредоточенно глядя в пол. Быстро глянул на Соню.
- Ну? Чего? - спросил Мишка.
- Я… - с трудом начал Блоха. - Я предлагаю… если мы вместе… то пусть все и во всем будут равны… В общем, я предлагаю не влюбляться в нашей группе. Только дружба. Все и всегда только вчетвером… Кто за? - он первый поднял руку. - Игорь?
- Я согласен, - сказал Игорь.
- Я тоже, - поддержал Мишка.
Соня, распахнув глаза, смотрела на Женьку.
- А меня ты не хочешь спросить? - тихо сказала она. - Я никогда тебе этого не прощу!.. - Она вскочила и бросилась к выходу.
- Соня… - попытался остановить ее Игорь.
- А ты доволен? Да? Доволен? - сквозь слезы крикнула Соня. - Я все равно никогда не буду твоей! Понял? Никогда!
Она выбежала. Ребята остались сидеть, не глядя друг на друга.
Блоха посигналил фонариком в окно Соне. Безнадежно подождал и посигналил еще раз…
Соня плакала в глубине темной комнаты.
Блоха отложил фонарик и лег в кровать. Леонид Федорович заглянул к сыну, присмотрелся в темноте.
- Спокойной ночи, - тихо сказал он.
Блоха приподнялся на кровати.
- Пап, я хочу посоветоваться.