- Занятно! - отозвался Мартин Пиханда. - Ты небось знаешь, что, по подсчету пана Чапловича, в Венгрии, кроме трех с половиной миллионов мадьяр, живет еще четыре с половиной миллиона словаков, миллион румын, полмиллиона немцев и десятки или сотни тысяч других народов и народностей… А ты собираешься всех обратить в мадьяр?
- Всех!
- И за какой срок?
- До конца века!
- За девять лет?
- А то и раньше! Egy akol és egy pásztor! - снова выкрикнул Пал Шоколик, издал несколько бодрящих гортанных возгласов, подпрыгнул, раскачав рукой яблоневу крону над головой, и удалился. Мужчины за столом молча выпили и уставились друг на друга недоуменным взглядом.
- А вдруг таким, как Шоколик, это удастся? - спросил Мартин Пиханда.
- Никогда им не удастся! - воскликнул Ондрей Надер.
- Будем защищаться, кровь свою прольем, а язык и народ сохраним! - ударил кулаком в стол Петер Гунар.
- Кровь проливать нужды не будет, - сказал Орфанидес.
- Правильно! - присоединился Надер.
- Invitas ipsis они все равно ничего не станут делать! - улыбнулся Орфавидес - Насильственная мадьяризация лишь накаляет обстановку в Венгрии. Словаки, сербы, хорваты, немцы, румыны и все остальные упорно и неколебимо отстаивают родной язык.
- Насилие порождает насилие! - сказал Мартин Пиханда.
- Конечно, есть и отступники, - продолжал учитель, - и с этим нельзя не считаться. После австро-венгерского соглашения в шестьдесят седьмом пештские господа и нас порядком потеснили. Кем бы мы сейчас уже были, кабы по сю пору продолжали так, как начали?! Была у нас замечательная Матица Словацкая, были словацкие гимназии, выходило сорок семь журналов. Ныне их число до крайности уменьшилось. И дай бог, чтобы не было хуже! Но мы выдержим все, хотя у нас и отнимают школы, язык, изгоняют нашу речь из церквей и учреждений… К счастью, мы не одиноки! Нам помогают и всегда помогали разумные мадьяры. Да, мадьяры! Смелых голосов раздается все больше и больше с мадьярской стороны. Пешт, известно, беснуется, но это лишь горстка господ - мегаломанов, которая в один прекрасный день улетучится, как дым…
Учитель встал, обошел стол и поднял с земли яблоко, только что упавшее с дерева. Оглядел его, понюхал, положил на стол. Погруженный в раздумья, он наконец сказал убежденно, с еле приметной усмешкой на лице:
- А пуще всего подавляет нас мадьярский капитал! Ему прежде всего следует противиться - и тоже капиталом! Я не устаю повторять: нужно основывать фабрики, вкладывать капитал в промышленность. У нас должна быть своя хозяйственная программа.
- А где его возьмешь, этот капитал? - спросил Ондрей Надер.
- Нужно объединяться, основывать акционерные общества, кредитные товарищества, сберегательные кассы и банки. Лишь так мы сможем противостоять чужому капиталу! А какие возможности основывать фабрики! У нас дерево, текстильное сырье, кожа! Мы должны что-то делать, друзья! С тех пор как упразднили цеха, наши лучшие ремесленники бродят в поисках работы и, не найдя ее дома, отправляются за море, в Америку. Но фабрики нужны не только ремесленникам. В первую очередь они нужны бедноте! Фабрики - это возможность работать и как-то прокормиться.
- А кто же откроет эти наши фабрики? - пробурчал Мартин Пиханда. - Мы, бедняки?! У меня нет денег, чтоб прикупить полоску землицы - какая уж тут фабрика! Гадерпан пусть откроет фабрику, хоть самую плюгавую.
- Да и он не велика шишка, - засмеялся Петер Гунар.
- Оно конечно! - согласился Ондрей Надер. - Но свой капиталец он уже несколько лет как вкладывает в кожевенное дело в Микулаше…
- Ну а остальные наши богатеи? - спросил с возмущением Мартин Пиханда.
- Этим-то плевать на народ! - сказал Петер Гунар.
- Тогда ничего не поделаешь! - сник Пиханда.
- Держаться надо, держаться! - сказал Орфанидес - Мы бедные, но достойные, честные и должны выдержать. Мы - народ! Только наши плечи могут стать опорой и для всего остального - поднимется и буржуазия, и капитал, и фабрики. Придет день, зло падет к нашим ногам, и мы растопчем его! Знайте, восторжествует коммуна - все будет принадлежать народу! Тогда отпадут и тревоги о нации, о языке…
- Неужто такое возможно?! Выпьем же за это! - поднял рюмку Пиханда.
- Сказки! - сказал Ондрей Надер. - Никогда! Никогда и нигде не найти такого уголка, чтоб так было!
Они с пониманием взглянули на него и молча выпили до дна. Потом снова налили и снова выпили. Красное смородовое вино понемногу разбирало их, пьянило. Учитель покачивал головой, улыбался, но ничего не говорил… Отозвался лишь после долгого молчания:
- А может, приспеет революция и все разрешит!
- Нет, революции я боюсь! - воскликнул Ондрей Надер.
- Что так? - спросил учитель.
- Она пострашнее войны! И знать не будешь, с какой стороны, кто и за что тебя пхнет!
- Тебе-то чего бояться! Тебя-то за что обижать?!
- Ха, будто мало до сих пор всыпали неповинному! - протестующе замахал головой и рукой Надер. - Дело обычное: с невинного не только одежду сдирают, но и шкуру.
- В этой революции именно тебе придется кой-кого пхнуть!
- А если я боюсь? - улыбнулся Ондрей Надер. - Или, может, просто особой охоты нет. С меня хватит и того, что имею, хотя его и не бог весть как много. А большего мне не надобно…
- Да речь не о том, что ты имеешь или что будешь иметь, - взволнованно сказал учитель Орфанидес и встал. - Не беспокойся, в революцию не разбогатеешь! Революция, она для того, чтобы установить справедливость между людьми. Это будет революция пролетариев, и они будут утверждать свою справедливость так, как ее двадцать лет назад утверждали парижские коммунары… Пролетарии должны соединиться! Все мы, бедняки, - пролетарии, мы должны соединиться, и да свершится наша воля! Пролетарии всех стран, соединяйтесь! - Учитель Орфанидес говорил взволнованно, простирая над столом руки, будто хотел обнять трех своих бывших учеников. Внезапно он сел и, изнуренный, глубоко и трудно задышал. - Эх, не будь я одной ногой в могиле, - добавил он тихо и как-то виновато улыбаясь, - сам бы непременно стал коммунаром!
- И я бы пошел за вами! - сказал Мартин Пиханда и налил в рюмки смородиновки. - А если Ондрей присоединится, нас уже будет трое…
- Ха-ха-ха! - рассмеявшись, Ондрей Надер перебил Пиханду. - Я же сказал, что боюсь революции. Французы двадцать лет назад с этой своей коммунией тоже прогорели.
- Когда-нибудь она должна удаться! - отозвался Петер Гунар, который молча слушал. - Нынче в Венгрии о революции можно мечтать только в конюшне, в пчельнике или вот так, за столом. В любом другом месте тебе заткнут глотку и сунут в каталажку. Но когда-нибудь все переменится! И тогда люди начнут мечтать вслух…
- Не только мечтать, - сказал учитель. - Сожмут кулаки и начнут бороться.
- Гм! - ухмыльнулся Ондрей Надер. - Лишь бы эти мечтатели не очутились там, где нашел свой конец мужицкий король Юрай Дожа. На раскаленном железном троне, с горящей короной на голове! А Дожовым собратьям пришлось еще и его испеченного мяса отведать да косточки обглодать! Нет, не хотел бы я влипнуть в такую историю, меня вовсе не тянет полакомиться вашими зажаренными ляжками.
- Ондрик мой, - обратился к нему учитель, - мы живем не в начале шестнадцатого, а в конце девятнадцатого столетия…
- Ну и что? - рассмеялся снова Ондрей Надер. - Поди-ка отбери у буржуя фабрику за так, безвозмездно и добровольно! У него деньги, у него и сила. И если удастся ему одолеть бедняка, он не только его выхолостит, но и голову снесет. Что феодал, что буржуй - в лютости они одинаковы…
- Надо стравить богатеев, пускай сожрут друг друга! - отозвался Петер Гунар.
- Не такие они дураки! - усмехнулся Надер.
- Ну тогда мы их слопаем.
- Легко сказать, да трудно сделать!
- Так уж никто и не сладит с ними?
- Нет, друг! Не верится, чтоб это кому-нибудь удалось.
- Неужто мир всегда будет так несправедливо устроен? - воскликнул Мартин Пиханда и грозно ударил кулаком в стол - даже рюмки подпрыгнули.
- Господа были и будут! - высказался Ондрей Надер. - А если оно так, то и несправедливость останется…