По дороге мимо сада плелся подгулявший Пал Шоколик. Его отец, крестьянин и портной, уродился Штефаном Соколиком, но со временем стал величать себя Иштваном Шоколиком. Объяснял он это тем, что целых пять лет портняжничал в наилучшем пештском салоне. И кто знает, может, он даже вообразил себя депутатом, раз костюмы из его мастерской мелькали в венгерском сейме, а может, и придворным - ведь, случалось, они появлялись и в Вене, при императорском дворе. Он возомнил себя бог знает кем и потому не на шутку разъярился, когда его выставили из салона за пьянство. Осев в родном селе, он принялся обшивать всю окрестную знать, а заодно произвел на свет и сына Пала. Сын хотя и не держался отцовского ремесла, а зашибался водкой не хуже ныне покойного папаши и был таким же спесивым мадьяроном. Торгаш и перекупщик, Пал Шоколик верил, что его мадьяронство искупит все прегрешения, совершенные им против Австро-Венгерской монархии. Да он и сам в этом признавался: напившись, нередко шептал корчмарю Гершу на ухо: "Стибрил я у венгерского отечества мешок золота, но обещаю Венгрии, что нарожу хотя бы одного мадьяра!" - "Тебе бы надо жениться или найти какую-нибудь деву!" - советовал корчмарь Герш. "Жениться неохота!"- вздыхал Шоколик. "А как же тогда выполнишь обещание?" - смеялся Герш. "А ты бы не хотел быть мадьяром?" - подстрекал его Пал Шоколик. "Я, братец, еврей и, кто знает, смогу ли!" - отшучивался корчмарь Герш. "Сможешь, мой золотой, сможешь! - обнимал Шоколик корчмаря. - Все для тебя сделаю!" - "Ты крепок на слово, верю тебе!" - смеялся Герш, а с ним и все мужики в корчме. А трезвел Пал - и забывал обо всем. О долге перед отечеством он вспоминал лишь в сильном подпитии. Тогда обычно он налаживался пешком в Пешт, грозясь по дороге провести в венгерском сейме закон, по которому каждый, кто отказывается в Венгрии быть мадьяром, подлежит оскоплению. К счастью, пьяный словацкий мадьярон доходил всего только до загуменья - там его одолевала палинка. Засыпал он обычно в крапиве, а отрезвев, забывал о своих намерениях и предназначении. Он и теперь громко напевал и без устали талдычил венгерскую фразу: "Egy akol és egy pásztor". Пока он приблизится к застолью, эту фразу он повторит по меньшей мере раз десять, и у нас есть немного времени, чтобы поведать об одной небольшой перебранке между Палом Шоколиком и крестьянином Яном Древаком, известном пересмешнике и до того памятливом, что, читая, он запоминал календари наизусть, а при желании мог оттарабанить их и с конца.
- Так ты, стало быть, оскопил бы? - подколол он Пала, который после торговых операций и любовных утех с девицей Мракловой отдыхал в корчме. - Захотелось соколику нас всех оскопить! Еще обрезать, это куда ни шло, но выхолостить. - это уж слишком!
- Выхолощу всех подчистую! - не уставал грозиться Шоколик.
- И впрямь всех?
- Каждого, кто не будет говорить в Венгрии по-мадьярски!
- И себя?
- И себя!
- Так с себя и начинай! - подзадорил его Древак и протянул ножик.
Мужчины рассмеялись, корчмарь при этом даже кому-то водки лишку налил. Шоколик угрожающе поднялся, но, потеряв равновесие, снова плюхнулся.
- Что же ты, режь давай! - подначивали мужики Шоколика.
- Вы еще увидите, ей-богу, увидите, очень даже увидите! - грозился Шоколик.
- Как свои задницы! - засмеялись мужики.
- Режь да штаны не попорть! - галдели вокруг.
- А попортит, нашьем ему пуговки на голую задницу!
- Будет она у него застегиваться!
- Если он его весь отчикнет, чем же сикать будет?
- Ухом!
- Большим пальцем ноги!
- Он у него подагрический, сквозь соль моча не пробьется!
- Тогда глазом!
- Тоже дело: слезами изойдет, глядишь, и облегчится!
Мужики, корчась в судорожном смехе, катались по земле, стонали, ойкали, словно от колик. Порасплескали палинку, но не печалясь, заказывали по новой.
- А вот увидите! - взревел Шоколик и стукнул кулаком по столу. - Всех выхолощу, а вас первых! Или учитесь по-мадьярски, или оскоплю!
- Слыхали? - подал голос Древак. - Над нами и то не сжалится.
- То-то работенки у него будет!
- Еще бы! - Древак озабоченно тряс головой, давясь от смеха. - Уж и попотеет, пока научит всех венгерских словаков, немцев, русинов, сербов, хорватов, славонцев, далматов, греков, рацов, вендов, евреев, влахов, македонцев, цыган, армян и других творить "отче наш" по-мадьярски!
- А считать от одного до ста?!
- А считалку?
- А которую?
- Гана фука фунда лука
фунда кава кевен дука
гана фук фупо лук
фунда кава кевен дук.
- Эту и переводить не надо! - вскричал Древак.
- А эту?
- Какую?
- От капусты бабу пучит,
от моркови у ней боли,
от картошки бабе тошно,
от гороха спать с ней плохо.
- Болван!
- А почему?
- Испортишь нам соколика!
- И впрямь! А не хотелось бы!
- Попроси у него прощения!
- А я не умею!
- Хоть попробуй!
- Ну прости, не взыщи, соколик!
- Не слышит…
- Громче, что ли?
- Только чтоб мы не оглохли!
- Так лучше не надо!
104
- Может, он задрых?!
- И впрямь ему дремлется…
- Может, кумекает.
- А есть чем?
- Хватит! - взревел Пал Шоколик - злоба душила его, он даже с лица спал. Вдруг, вырвав у Древака из руки нож, он спустил штаны и отхватил у себя кусок крайней плоти. И если бы не мужики, которые отволокли его к лекарю, он, разумеется, истек бы кровью.
Корчмарь Герш остановился в замешательстве над отхваченным куском и раздумчиво вздохнул.
- Как же поступить с этаким духовным заветом?
И немного подумав, он уж собрался было кинуть его в мусор, но ненасытная и прожорливая кошка оказалась проворней. Она бросилась на духовный завет Шоколика и в миг его сожрала.
- В этот препуций неплохо было бы переплести венгерский кодекс, - сказал Древак и тут же загоготал. И все остальные чуть со смеху не лопнули.
Но Пал Шоколик вскоре пришел в себя. Он поднялся с больничной койки, набрался сил и месяц спустя снова был мил барышне Мракловой. Однако с той поры еще решительней возненавидел все немадьярское и, как выяснилось поздней, доносил властям обо всех опасных венгерскому отечеству панславистах.
А сейчас Пал Шоколик, погруженный ненадолго в думы и отягченный заботами о венгерской отчизне, сидел за столом юбиляра и повторял одну единственную фразу:
- Egy akol és egy pásztor!
- Ведомо ли тебе, сыне, что сказал святой Штефан, венгерский король? - обратился к Шоколику учитель Орфанидес.
- Нет! - отрезал Шоколик.
- Ты же не был плохим учеником.
- Зато вы были плохим учителем, - сплюнул Шоколик. - Не обучили меня мадьярскому!
Мужчины вскочили и уж хотели броситься на Шоколика, но учитель остановил их.
- Не надо, ребятки! Лучше потолкую с ним… - мягко и примирительно улыбнулся Орфанидес- Ну как, не помнишь, что сказал и какой государственный принцип возгласил Святой Штефан в отцовском поучении наследнику престола Имриху? Unius linguae uniusque moris regnum imbeccille et fragile est.
- Не понимаю! - досадливо отвернулся Пал Шоколик.
- Королевство с единой речью и едиными нравами слабо и зыбко! - перевел цитату учитель.
- А я говорю: Egy akol és egy pásztor! Одна овчарня и один пастырь, egy akol és egy pásztor! И баста! И по-другому не будет! Нынче не те времена, что при короле Штефане… Через двадцать пять, то бишь почти через двадцать пять лет после австро-венгерского соглашения, вам неплохо бы уразуметь, что вы стали мадьярами и государственным языком стал мадьярский! И баста! И все дела!