- Столько, а то поболе, мы могли получить и дома - нечего было тащиться в Брезно! - сказал Жуфанко и взглянул на товарищей - те согласно поддакивали.
- Сомневаюсь! - сказал трактирщик Грундиг. - Но хочу услышать ваши предложения.
- Тринадцать гульденов в неделю каменщику, восемнадцать - мастеру, а стряпуху, ясное дело, сами оплатим!
- Правда, стало быть, где-то посередке, - рассмеялся трактирщик. - Середка на половине, так никто не в обиде - век того держусь. А что, ежели нам и сейчас так?
Предлагаю каменщикам десять гульденов в неделю, а вам, пан мастер, пятнадцать. По рукам?
Жуфанко поглядел на артельщиков. Они качали головами, мозговали, потом один за другим одобрительно закивали.
- Это ваше последнее слово? - спросил Жуфанко.
- Последнее! - сказал трактирщик твердо.
- Добро! - согласился Жуфанко.
Мастер и хозяин ударили по рукам.
- Половой укажет, где вам спать и где стряпать, - сказал Грундиг. - Шпагерт там большой, на осьмерых станет. И работа вам наверняка понравится, потому как не менее двух месяцев кряду не придется вам с места сниматься. В шесть поутру свидимся!
Мужчины промычали несколько слов на прощанье, и трактирщик удалился. Оставшиеся обменялись красноречивыми взглядами, некоторые растерянно улыбнулись.
- Что скажете? - полюбопытствовал Жуфанко.
- Не бог весть какие деньги, - отозвался Мудрец.
- Не очень-то он расщедрился! - вставил Вилиш-Самоубивец.
- И впрямь не очень! - согласился Матей Шванда-Левша.
- А как в других местах платят, не знаете? - спросил Мудрец.
- Знаем! - обрадовал его Жуфанко. - Если хочешь на гульден-два больше, топай в Пешт! Я сделал, что мог, вы бы тоже могли слово вставить, коли не нравится…
К столу подошли двое незнакомых мужчин.
- Ну что, дали себя уговорить? - спросил один из них.
- А ты чего нос суешь? - обрушился на него разъяренный Жуфанко.
- Только спокойно, товарищ! - усмирил его неизвестный. - Зовут меня Балцо, я каменщик.
- Я Митана, тоже каменщик! - представился другой.
- Жуфанко! - отрекомендовался Змей.
- Можно присесть? - спросил Балцо.
- Садитесь! - нехотя согласился Жуфанко.
- Так, стало быть, вы дали трактирщику уговорить себя, - повторил Митана. - Сколько он вам положил?
- А тебе что до этого?! - взорвался Матей Шванда.
- Да перестаньте вы дурака валять, говорите толком!
- Десять гульденов каменщику, пятнадцать - мастеру! Доволен? - через силу улыбнулся Жуфанко.
- Тьфу, черт! Испортили нам всю обедню! - Митана гневно стукнул кулаком по столу.
- Что мелешь? - загудел Жуфанко.
- Вы разве не заметили, что во всем Брезно ничего не строят? - вскричал раздосадованный Балцо.
- Нынче воскресенье! - отозвался Мудрец.
Мужчины засмеялись.
- Ладно вам, не до смеха сейчас, - нахмурился Митана. - Намотайте себе на ус: во всем Брезно не строят потому, что каменщики бастуют. Покуда не подымут плату до пятнадцати золотых - каменщику и до двадцати - мастеру, никто в этом городе кирпича не подымет!
- Думаю, не такие вы побродяги, чтоб забастовку сорвать! - в сердцах сказал Балцо. - Неделю-другую выдержим, и будет по-нашему!
- Что мне до того? - вскричал Само. - Я жениться хочу, мне деньги требуются… Я буду работать!
- А ты вот как, голубчик! - вскинулся Митана. - Попомни, парень, что я сейчас скажу!.. У меня нету ни поля, ни луга, как, может, у тебя в Липтове. Где ж вырасти картошке или зерну для кур? Я не развожу гусей, не кормлю поросенка. Я не то, что ты: вполовину крестьянин, вполовину каменщик. Я просто каменщик! Живу только с того, что заработаю на кладке этими вот руками. У меня четверо ребятишек, а я две недели как не работаю, потому что верю: такие, как трактирщик Грунциг, в конце концов уступят. А ты хочешь враз все угробить?
- Ничего я не хочу гробить! - возразил Само. - Но мне вправду деньги нужны…
- Выдержи, их станет больше! - сказал Балцо. - Наши семьи уже две недели подыхают с голоду, но мы не уступим! Хоть еще две!
- Ну, а нам что здесь делать две недели кряду? - раздался голос Жуфанко. - Не сидеть же в этом трактире и ждать, покуда Грундиг и ему подобные уступят вам, а?!
- Уходите в другой город! - предложил Митана.
- А если не уйдем? - спросил Мудрец.
- Не сносить вам головушек! - сказал Балцо.
- А ну-ка не стращай! - сжал кулаки Левша.
- Днем будем под охраной жандармов! - заметил Мудрец.
- А ночью? - усмехнулся Митана.
- Мы и сами с усами! - хлопнул по столу Левша.
- Дело ваше! - сказал Митана и взглянул на Балцо.
Они встали и не простившись ушли. Артельщики молчали, вертели перед собой пустые пивные кружки и оторопело на них пялились.
- Что будем делать? - спросила наконец Стазка.
- Давать калечить себя, думаю, ни к чему! - сказал Феро Дропа.
- Там видно будет! - тяжело вздохнул Жуфанко. - Утро вечера мудренее!
Они поднялись, и половой отвел их в ночлежку. То был старый, сырой, заплесневелый барак, но спать в нем было можно. После маяты целого дня все с облегчением растянулись на койках. Долго охали, вздыхали, не могли заснуть. Сон был тревожный, до утра ворочались и просыпались.
3
Первого октября тысяча восемьсот девяносто первого года около четырех пополудни вынес Мартин Пиханда в сад под яблоню стол и несколько стульев. Кристина застелила стол белой скатертью, а Ружена принесла на тарелках вареной колбасы, окорока, сала, нарезанного, посоленного и уксусом заправленного лука, вареной и очищенной картошки и мелко натертого хрена. А уж потом на столе объявилась оплетенная бутыль домашнего смородового вина, бутылка палинки от Герша и рюмки. Мартин Пиханда праздновал пятьдесят первый год своего рождения. Кристина и Ружена расцеловали его еще утром. В полдень пришло поздравительное письмо из Кежмарка от Валента, а Само пожал ему руку еще до того, как отправиться на приработки.
Мартин Пиханда, усевшись в саду за стол, с довольным видом посасывал трубку и ждал оповещенных гостей. Повевал влажный ветерок, и яблоневая листва над головой Пиханды оживленно шелестела. Первым пришел сосед - учитель Людовит Самуэл Орфанидес. Он шел не торопясь, уже издали улыбался и что-то прятал за спиной. Пиханда отложил трубку, встал. Учитель остановился у стола и вдруг сделался серьезен.
- Мартин! - обратился он к юбиляру. - Желаю тебе много здоровья и счастья. Чтобы у тебя всегда были веселые мысли и в достатке - друзья. А когда тебе стукнет семьдесят три, как мне теперь, чтоб я опять пожаловал к тебе с поздравлениями!
- Благодарствую, пан учитель, милости прошу к нам! - сказал Мартин и радостно сгреб в объятия учителя.
- Ну будет, будет! - стонал учитель, но улыбался. Мартин наконец выпустил его из рук. Орфанидес только теперь поставил на стол пятилитровую бутыль, а рядом положил большой конверт.
- Тут я тебе, Мартинко, принес испробовать немного вина из моей черной смородины, а это, - он поднял конверт, - ну отгадай, что тут?
- Не отгадаю, хоть убейте!
- Ну попробуй!
- Табачные листья!
- Дудки! Карту Европы я тебе принес. Новую, да и самую большую, какую ты когда-либо видел…
- Карту?! - вскричал Пиханда. - Покажите! - Он схватил конверт и трясущимися руками вытащил из него карту. Вмиг разложил ее. - Красота-то какая, вот красота! - не переставал он изумляться. - Откуда она у вас, где вы достали?!
- Приятель из Вены прислал. Сперва я думал - сплоховал он, а теперь вижу - угодил в самый раз! Но не для того я принес карту, чтоб ты уж сейчас уткнулся в нее. Сложи, как была, и оставь. Вечером, если сон тебя не сморит, наглядишься!
Мартин Пиханда вне себя от радости засмеялся и послушался.
- За это надо выпить! - решил он.
- Нет! - сказал Орфанидес - Сначала покажи мне сад!
Пошли в сад, оглядели смородину, крыжовник, ощупали все привои на яблонях и сливах и вернулись к столу лишь тогда, когда на дворе объявились другие гости: бывший староста Ондрей Надер и бывший лесной управитель Петер Гунар. Оба - друзья Пиханды, ровесники и однокашники. Они поприветствовали честную компанию, пожелали счастья, поздравили юбиляра и сели к столу. Пиханда угощал их - они не отказывались: ели-попивали.
- Как мне с вами хорошо! - вздохнул Орфанидес - Всех троих я обучал грамоте, но вы и сверх того научились многому. Умеете дружить, умеете и меня, старика, утешить и согреть мое сердце! Спасибо вам, спасибо!
На глазах учителя заблестели слезы. Бывшие ученики вскочили и, окружив его с рюмками в руках, не дали расплакаться. Выпили до дна.
Потом сели и в задумчивости помолчали.