4
Ночью не спалось. Духота в палате. Ждали, пока мальчишки за стеной угомонятся. Наконец у них все стихло. Похоже, заснули. Выждали еще минут десять-пятнадцать.
- Что, пойдем? - спросила Ад ель.
- Пойдем! - откликнулись мы дружно.
Ася, правда, струхнула, и ее решили оставить на шухере. Ну ладно, пошли. Потихонечку прокрались к мальчишкам. Для начала обмазали их зубной пастой и думаем: "Это же слишком примитивно. Что бы такого еще сделать?" Потом перепутали обувь, связывая ее вперемешку шнурками. С собой у нас были иголки и нитки, и все, что из одежды находили в темноте, старательно сшивали вместе. Под конец натянули между кроватями веревки. И вдруг в самый ответственный момент Гусь, рядом с которым я как раз суетилась, приподнимается и садится на кровати. Мы замерли. А он громко так: "Мы балдеем". И тут же плюх - и дальше спать. Обошлось! Но столько страху пережили!
Где-то в четыре утра или даже в пять последовал ответный визит. Видимо, кто-то из мальчишек проснулся, обнаружил диверсию. И хотя мы ожидали коварных действий "противника" и старались не спать, сон нас все же сморил. И мы проснулись только оттого, что они топали как слоны. Но у мальчишек с фантазией было плохо, поэтому они в основном намазали девчонок пастой, а кому-то еще и одеяло испачкали. Мы с Аделькой довольные такие: "А нас не намазали!" А потом вдруг как стало стягивать кожу на лице - мы поняли, что жестоко ошиблись, и пошли умываться. В пять утра. В это время старший вожатый Жора возвращался откуда-то, на нас посмотрел - ха! - ив восторге вытянул большой палец: "Во!"
В результате ночных мероприятий все проспали и опоздали на зарядку.
* * *
Людмила злилась, и ее новая выходка оказалась, мягко сказать, подлой. Мелкие гадости, я думала, - удел стервозины вроде Тыковки, но никак не взрослого человека, а тем более вожатого. Но обо всем по порядку.
В очередной безумно жаркий день нам выпало играть в пионербол с командой из соседнего лагеря, находившегося совсем неподалеку. Назывался он незамысловато и совершенно антонимично нашему - "Дубки".
Мы пошли туда пешком. Это километра четыре, наверное; в принципе - недалеко, если б не бурная бессонная ночь. Команда была большая, в нее еще запасные входили, и группа поддержки, и вожатые, разумеется. Нас с Аделькой, единственных из пятого отряда, включили в сборную, все остальные девочки были старше - из второго. Они сразу же стали относиться к нам надменно-презрительно и попросту делали вид, что не замечают нас. Меня это бесило, но Адельке было наплевать, она играла неплохо и всеми силами старалась попасть в команду. К сожалению, я поздно поняла почему, иначе бы не согласилась на авантюру. А ларчик открывался просто: ее Артур репетировал с группой поддержки. Так она, дурочка, решила выпендриться перед ним!
Нас встретили, напоили-накормили. А потом произошел этот самый злополучный "дружеский матч", после которого старшики, эти двуногие ничтожества, прозвали нас неудачниками, заклевали совсем. Хотя, если честно, они и сами не в меньшей степени были виноваты в провале игры. С самой первой партии старшие девочки повели себя так, будто нас и не было на поле. Понятно, что в такой ситуации Адель было трудно отличиться. И хотя ей и удалось заработать несколько очков, это ее не устраивало: кумир стоил большего зрелища. "Дубы - на гробы!" - старалась наша группа поддержки. "А березы - на кресты", - парировали дубковцы-дубкари-дубкачане, и первую партию мы сдали поразительно быстро. Во второй, помню, я носилась как сумасшедшая за мячом, словно в собачки играла. И вот вижу, как умопомрачительный крученый мяч мчится на меня через сетку, и я ловлю его. "Сюда мяч!" - орет белобрысая Маринка из второго отряда, но я отпрыгиваю в сторону и ловко мимо этой стервы делаю передачу моей подруге - пусть наконец блеснет. Мяч летит к ней, но Адельке не до игры, ее взор где-то там, за площадкой, у зрителей, где Артур. Мяч бьет ее по лицу, и зрители стонут. "Эх ты!" - это голос Артура. Я смотрю на побледневшую Адель, ее надо менять, она больше не соображает, упрек любимого человека сковал ее движения, глаза пусты и бессмысленны. "Замените ее!" - ору я гневно, и все смеются. Непонимающе смотрю на судей, мне показывают счет. Все! Игра сделана. Я - лузер… Мои слезы капают, как с неба дождь.
Обратно шли через Дему. В жару оказаться рядом с рекой наслаждение: воздух пропитан свежестью, и дышится легко, о проигрыше стараемся не думать. "Залезть бы сейчас в реку", - думаю, когда достигаем пляжа. И вдруг ребята весело бросаются в воду - смех и брызги, - Людмила совсем не препятствует "безобразию". Оказывается, она всех предупредила о том, что мы пойдем на Дему купаться, а нам с Аделькой ничего не сказала, и у нас купальников-то нет с собой. "Почему?" - негодую я. А она: "Я всем говорила, надо было слушать". Нам очень обидно. Людмила, наверное, злорадствовала. И мы как оплеванные пошли в лагерь самостоятельно. Хотя что это я вру? Очень быстро нас догнал Рома. Не стал из-за нас купаться, догадалась я. Долго шли молча берегом реки. "Смотрите!" - остановился Роман, и мы увидели маленькое чудо: дикая уточка вывела на прогулку утенят, и они плыли плавно, размеренно и почти бесшумно, и только один непослушный утенок в конце процессии восторженно бил по воде крылышками. Мы с Аделькой посмотрели друг на друга и рассмеялись, но не оттого, что утенок был такой смешной, нет, - Рома, с открытым ртом уставившийся на выводок птенцов, был необыкновенно забавен. И правда, Рома, куда деваются утки, когда вода замерзает?
* * *
Вечером, после ужина, позвонила Лизка из Египта. Я ей обрадовалась очень, бросилась рассказывать, что у нас здесь творится, но она не слушала, а щебетала свое: в Египте ей скучно с родителями, Египет - отстой, антицивилизация, цивилизованная страна - Америка, а Россия где-то между Египтом и Америкой, лучше бы она сейчас была со мной в лагере. Да, вместе мы бы проучили Людмилу, нам не впервой. "Но зато сколько здесь черных и смуглых, - трещала Лизка, и я разулыбалась: она помнит о моих предпочтениях. - Я записала несколько контактов, мы потом по скайпу с ними свяжемся, тебе понравятся. Особенно этот мулат с Ямайки!" Проговорили долго, пока мобильник не вырубился.
Ночью опять не спалось. Аська втихаря разговаривала по телефону. А мы стали рассказывать страшилки. Я же будущий журналист и сочиняю их с ходу. Про черную руку из тумбочки, еду из человечины в пирожках столовских и прочую ерунду. Особенно удавались истории про инопланетянина - директора лагеря, в котором каждую ночь пропадал ребенок в течение смены, по одному из каждого отряда, а в двадцать первый день… Честно сказать, я не запоминаю эти дурацкие истории. Зачем? Когда просят повторить и напоминают сюжет, я искренне удивляюсь. Неужели это я рассказывала? Никогда такого не слышала! Нарассказывались, в общем, страшилок про руки-ноги эти черные, и тут в туалет всем срочно понадобилось. Кто-то шепотом: "Я боюсь". Ей: "Да ладно, пойдемте все вместе". Пошли гуськом по дорожке среди деревьев, фонари не горят, подходим к туалету, и в самый ответственный момент кто-то слово любое паническим голосом произносит - и все с воплями оглушительными назад. И так несколько раз. А в туалет-то хочется. Тогда мы с Аделькой завернули под окна к Людмиле, а у той свет горит, и слышим голос ее в раскрытое окно - говорит с кем-то, говорит об Асе: "Бедная девочка, отец все время на севере, растет одна с бабушкой". Мы так и замерли. "А мать?" - спрашивает невидимый собеседник. "Матери нет, бросила ее сразу же после рождения". Дыханье перехватило - смотрим с Аделькой друг на друга ошарашенно. А с кем же тогда разговаривает Ася каждые полтора часа? Нам становится страшно. А ведь мы ни разу не слышали, как звонят Асе, зато она трещит в телефон безостановочно. Не иначе как шиз?
- Представляешь, она звонит целыми днями несуществующей матери? - Ад ель глубоко задумалась. - А ты давно звонила маме?
- Давно.
Вернулись в палату, достали из тумбочек телефоны и пошли на веранду звонить.
- Что случилось, ребенок? - голос мамы спросонья встревоженный.
- Извини, что поздно, захотелось сильно услышать твой голос. Я люблю тебя, мама.
- Милый ребенок, и я тебя люблю сильно!
- Мам, когда приедешь, привези с собой фото - то, где вы с папой. Хочу, чтобы вы были всегда со мной.
Когда мы вернулись, Аська еще не спала: "Девчонки, в воскресенье моя мама приедет". Мы хранили трагическое молчание и только кивали понимающе. It gets harder every day, I don't know what to do.
5
Девки со второго отряда достали. Прохода не дают. Им лишь бы обсмеять людей, а сами-то ничуть не лучше. Вот и сегодня утром Маринка пытается позорить нас с Адель. Опять при Артуре - между нами, тупом баране, который так и не откликается на крик израненной души, - Адель скукожилась и все стерпела, типа справедливо. Но я решила позлить мерзавок.
- Хотите тюльпанчик? - спрашиваю невинным голосочком.
Они не были готовы к нестандартному мышлению. "Компьютеры" старого поколения сразу же и глюкнули, что-то не срослось. Ушли в непонятках. А все же просто, если смотреть приличные фильмы. "Девять дюймов", к примеру. "Хотите тюльпанчик?" - означает "вам конец, готовьтесь к смерти".
- Давай наплюем в их еду, когда будем дежурить в столовой, - шепнула Адель, терпеливо снеся обиду.
- Нет, - отрезала я твердо и продолжила довольно патетично: - Ты сейчас девушка в любви и не имеешь права опускаться до подлостей, иначе ожесточится сердце твое. Но знай, что месть наша будет ужасной!
- Господи, помоги нам! - закончила Адель, возвела к небу ясные очи и развеселилась.
Я нахмурила брови: не больно-то люблю такие шутки. Но тут взошло солнце, и я сказала: "Все в порядке!"