* * *
Три с половиной часа несемся по скоростной трассе до Праги. На переднем сиденье рядом с Олегом Анна Ильинична. Татьяна спит, положив голову мне на колени, а я думаю о чем-то своем и тереблю ее волосы - руки дрожат: спирт и нервное напряжение не проходят бесследно, - хотя, нет, думаю не о чем-то, а о том, как дважды бездарно лоханулся, зная правильные исходные позиции.
Приезжаем по адресу. Разумеется, опоздав к назначенному времени ровно на час. Поднимаемся на третий этаж, и вдруг возникает ощущение дежавю, словно здесь я когда-то был: помню каждую ступеньку, ведущую к обитой дерматином двери.
- У двери будет черная кошка, - говорю тихо Татьяне, - она приласкается, потершись о ноги, и жалобно мяукнет, прося открыть дверь.
- Ты о чем? - Татьяна смотрит на меня как на больного, и в этот момент появляется кошка.
- Сам не знаю, - говорю, - у меня такое ощущение, что все это со мной уже было.
Кошка трется о мою ногу и, мяукая, царапается в дверь. Татьяна прижимается ко мне - так, на всякий случай, а я продолжаю:
- Кошку обязательно приласкать. Звонок не работает, а дверь не заперта, она лишь на защелке. Чтобы открыть, надо чуть придавить латунную ручку, иначе защелка прокрутится.
Олег пытается позвонить, потом нажимает на ручку - ручка беспомощно виснет, и мы вздрагиваем. Что за наваждение? Откуда я все это знаю? "А-а-а, - догадываюсь вдруг, - я ж долбанул целый стакан сливовицы и, видимо, еще сплю. Надо срочно проснуться, нельзя подводить старика".
- Успокойся, ты не спишь и не бредишь. И что там будет дальше? - спрашивает Татьяна. - Чертовски интересно! Ты прям как Вольф Мессинг.
- У Анны Ильиничны в сумочке, - говорю, - есть брошка в виде огромной булавки с тремя бусинками из огненно-красного граната. Дайте ее мне.
Офигевшая Анна Ильинична протягивает булавку, некоторое время ковыряюсь в защелке, и дверь послушно открывается.
- Прошу, - говорю. - Сейчас небольшая прихожая, потом длинный темный коридор, ведущий в просторный холл.
- Только после вас, - мрачно шутит Анна Ильинична. Абсолютно никакого света, долго идем на ощупь и на мяуканье кошки.
- Как в канализационном коллекторе, - ворчит Олег.
- Все-то вы видели, везде-то вы бывали, Олег Николаевич, - ну никак не могу не съязвить.
В темноте вырисовывается еще одна дверь - двустворчатая, толкаемся в нее - и выпадаем в осадок, очутившись в ярком дворцовом зале, исполненном в киноварных тонах. В центре зала - выставочная витрина, рядом - невзрачная ухоженная старушка в платье из плотной серой ткани; несмотря на приличный возраст, она сохраняет осанку и с достоинством держится среди снобистски настроенной публики. А вокруг суетятся журналисты с камерами, сверкают вспышки фотоаппаратов. Важные, чопорные огры обмениваются репликами, умничают и отпускают только им одним понятные шутки. От лиц их веет холодом, и мы невольно ежимся.
- Итак, - говорит молодой человек в смокинге, по всей видимости, распорядитель разношерстной тусы, - демонстрация моделей закончена. Надеюсь, все теперь представляют широкий спектр интересов изобретателя Федора Евгеньевича Чижевского. Прошу уважаемое собрание высказать свои соображения.
- Ну во-о-от, - тянет Олег, - из-за некоторых придурков мы прозевали самое интересное.
- Давай уточним, - говорю, - из-за некоторых любвеобильных придурков. Что-то мне подсказывает, что самое интересное только начинается. Посмотри на этих голодных огров, да они готовы сожрать Евгению Федоровну.
В круг выступает почтенный старик с суровым, прожигающим стены взглядом; чем-то он напоминает орка - интеллигентнейшего Ибрагима Абрамовича.
- Дорогая Евгения Федоровна, уважаемый распорядитель, вынужден заявить, что вы напрасно оторвали нас от важных дел, пригласив на никчемную демонстрацию якобы великих изобретений. Как бы это ни было горько, но надо признать, что в отсталой России по определению никогда не было и не могло быть великих изобретателей, способных осчастливить человечество. Нам здесь пытались предъявить дипломы об изобретениях, выданные в конце двадцатых годов неким Пражским обществом изобретателей. Поймите, многоуважаемые, диплом не является патентом, это просто бумажка, мы с вами можем надарить много таких бумажек друг другу, но это никак не скажется на техническом прогрессе.
Гости радостно, оживленно улыбаются, а Евгения Федоровна, не ожидавшая такого противостояния, вдруг теряется и сникает.
- А теперь слово даме, - распорядитель указывает на темную безобразную гоблиншу.
Та с трудом выволакивает вперед тучное тело и хрипит:
- Я много лет в дизайнерском деле и возмущена, что ткань из искусственного шелка с вплетенными металлическими нитями, придающими переливчатый блеск, хотят нам представить как изобретение Жичевского.
- Чижевского, - поправляет распорядитель.
- Да какая разница! Это так называемое ламе известно много десятков лет, и никакой Чижевский его не изобретал!
Толпа одобрительно гудит. Смотрю на седую женщину: она бледна, но старается совладать с волнением.
Брыластый толстячок в очках усугубляет ситуацию:
- Вынужден констатировать, - он откашливается, - что все изобретения, в кавычках, Федора Чижевского просты и несерьезны. Это детские бессмысленные игрушки…
- Чем-то он напоминает мне Балаганова, - говорю Татьяне, - хочется тоже послать, но совсем далеко.
- Если не справишься, я рядом, - говорит Татьяна, - я неплохо владею лексикой низа.
Евгения Федоровна совсем ссутулилась и угасает прямо на глазах; сейчас она напоминает учительницу русского языка на пенсии, которую попросили заменить заболевшую преподавательницу, а она пришла на урок и с ужасом видит, что школа и ученики изменились: та привычная среда, которая ей была мила, вдруг стала чужой и враждебной. Боюсь, что она вот-вот свалится.
- Пора действовать, - говорю Олегу, - миссия данного уровня в том, чтобы защитить дочь изобретателя и получить артефакты. Я правильно понял задание?
- Валяй, придурок, мы тебя прикроем.
- Надо выступить с разных сторон зала и сплотиться в центре, - советует Анна Ильинична. - Психологически так эффектнее.
- Хорошо, - отвечаю, - рассредоточиваемся.
Пока толстяк продолжает о чем-то талдычить, пробиваюсь сквозь недовольную толпу и, подойдя к потускневшей женщине, осторожно беру ее под руку. Распорядитель бросается было ко мне, но я торможу его жестом. Женщина с опаской смотрит на меня.
- Не беспокойтесь, Евгения Федоровна, - говорю, - я ваш друг.
Тем временем с разных концов зала выходят Олег, Анна Ильинична и Татьяна, прикрывая фланги и тыл. И тогда я бесцеремонно прерываю распоясавшегося оратора:
- Прошу меня извинить, я попросил господина распорядителя дать мне возможность выступить вне очереди, так как приехал из города, где Федор Евгеньевич сделал самые известные изобретения, из города, где хорошо известно его имя, где ценят его идеи и открытия, легшие в основу современных технологий самых разных областей науки и техники.
Вижу, как толстяк в очках пытается возмущаться, но к нему уже подходит Татьяна и произносит несколько коротких магических фраз, после которых тролль немеет и только с удивлением таращится на нас. А я продолжаю:
- Таким образом, я являюсь основным экспертом по наследию Чижевского и в некотором роде сам изобретатель. Позвольте возразить оппонентам, выказавшим сомнения в целесообразности трудов великого изобретателя и необходимости популяризации его деятельности.
При слове "великого" толпа мрачно ропщет, заглушая меня.
- Попрошу внимания, - вмешивается Олег, - особенно господ журналистов, сейчас будет сенсация!
Народ настораживается. Молодчина, Олег! Но где ж я ее возьму - сенсацию?
- Вот вы, - обращаюсь к старому орку, - отказываете в ценности дипломам Пражского общества изобретателей, но даже не удосужились прочитать, какими именами они подписаны. Вы плохо проинформированы: к середине двадцатых годов прошлого века Прага стала центром, объединившим изобретателей мирового уровня, а Пражское общество изобретателей получило международный статус, никакого другого института изобретательства в мире в ту пору не существовало. Неужели кто-то всерьез думает, что подписи Томаса Эдисона и Николы Теслы ничего не значат и не являются свидетельством заслуг Чижевского?
В глазах Евгении Федоровны появляются слезы. Она благодарна неожиданной поддержке; Анна Ильинична пытается ее успокоить. Журналисты шумят, чувствую, что угасший было интерес к изобретателю вновь разгорается. Надо бы еще подбросить сухих поленьев. И я подбрасываю:
- Что касается ткани. Кто вам сказал, что Чижевский изобрел новую ткань? Смотрите глубже: Чижевский изобрел технологическую модель, позволившую получить множество новых, разнообразных по свойствам тканей. Кто хочет увидеть, да увидит: на стендах представлены чертежи и разработки технологических процессов.
Что касается бессмысленности игрушек. Позвольте заметить, что игрушки не бывают бессмысленными, если в них играют дети. Когда Чижевский изобрел цветомузыкальную установку, никто и подумать не мог, что когда-нибудь индустрия развлечений воспользуется этим и сумеет извлечь колоссальную прибыль. Он был мечтатель и в игре музыки и цвета прозревал новые открытия. Не случайно полюбоваться его игрушкой приезжали и Маяковский, и Прокофьев, и все-все-все, кто стремился проникнуть в таинственную тьму и познать истину.