Вилли сердился. Небо было особенно голубым и сияющим - своеобразное выражение полного идиотизма, море являло собой то зрелое совершенство, которое всегда вызывало у Вилли чувства вожделения и ущемленности в своих правах, как и все прекрасное, которое он не мог ни съесть, ни положить в карман. Количество восхитительных вещей, которыми не мог обладать человек, определяло его тягу к разрушению. Диалог гор с горизонтом и лесов с небесами, реки на рассвете и французские деревеньки на закате - все это пробуждало в нем сильнейшее чувство неудовлетворенности, желание, которое ничто не могло утолить. Он воспринимал это как знак того, что ему не хватает таланта: следовало бы быть Сезанном, чтобы получить полное удовлетворение. Этому вызову можно было противопоставить одно из двух: либо с головой уйти в искусство, либо ступить на путь разрушения. Красота мира была достоянием, которое постоянно ускользало от него. Вилли расценивал все это как личное оскорбление, а вызывающее сочетание синевы и света лишь обостряло его раздражение. Он спазматически чихал и чесал ладони рук, с ненавистью поглядывая в небо. Острой палкой погонщика абсолют терзал человека, направляя его к божеству, но от раздражающих уколов тот лишь чесался и шел в музеи и библиотеки. В конце концов Вилли почувствовал такое непреодолимое желание и неудовлетворенность, что ему немедленно понадобилась Энн, ее успокаивающая и достаточная во всех отношениях красота, единственное приемлемое достояние в мире - небо, которое можно было держать в руках.
Он подался вперед и похлопал водителя по плечу.
- Get out! Выходите!
Вилли вытолкал шофера из машины, сам сел за руль, и машина тронулась.
- Что вы делаете? - закричал Бебдерн.
- Я хочу ее видеть.
- Вы сошли с ума! Это сорок минут езды! И вы хотите отправиться туда на машине в праздничном убранстве?
- А мне плевать. На мой взгляд, это никого не удивит.
- Но ваш конкурс красоты! Вы обещали на нем присутствовать.
- А где мы сейчас, по-вашему? - пробурчал Вилли.
Они покинули благоухающую цветами колонну и покатили в сторону Большого Карниза. Бебдерн орал: Вилли гнал машину со скоростью сто километров в час с чувством полнейшего презрения к поворотам, и Бебдерну показалось, что цветы, которые их уже и так покрывали, начинают посматривать на них с нескрываемой иронией. Бебдерн стал шарить вокруг себя в поисках бутылки шампанского, но Вилли уже успел ее опорожнить. Через какое-то время Бебдерн вдруг осознал, что, как ни странно, сильный страх пошел ему на пользу: он заставил его проще смотреть на мир и пробудил повышенный интерес к жизни.
- Вперед, гоните, Вилли! Скорее!
В Эзе красота мыса Ферра, раскинувшегося на безмятежной водной глади шестьюстами метрами ниже, предстала перед ними с такой величественностью и безразличием к ним, что Вилли и Бебдерн переглянулись, а когда увидели Рокбрюн с его разноцветными домами, пальмами и мимозами, Вилли расхохотался: настолько этот пейзаж показался ему идеальным для свидания, местом, где можно было как следует поразвлечься с женой приятеля. Он напрасно тревожился: этот альковный декор не был предназначен для глубокого и серьезного чувства. Это был траходром, и ничего больше. Вилли почувствовал облегчение и с такой силой хлопнул Бебдерна по плечу, что из машины выпали несколько гвоздик.
- Что это с вами?
- Ничего, милейший. Если только не считать, что ничего серьезного здесь произойти не может. Это лубочная картинка.
- Мой бедный Вилли, - с жалостью произнес Бебдерн, - видно, что вы ничего не понимаете в любви! Она способна настичь вас где угодно, даже в этой корзине с цветами! Ей наплевать на обстановку!
- Да нет же, нет! - запротестовал Вилли. - Только не здесь. Не в этом премилом местечке. Здесь не может родиться глубокое чувство. Здесь слишком спокойно. Где вы тут видите "ревущие сороковые"? В этом месте любовь сводится к кувырканию в постели. Не сомневаюсь, что здесь можно испытать наслаждение, для того сюда и приезжают. Но на этом все и заканчивается. Это постельная история. Я ничем не рискую.
Бебдерн разозлился. Каждый раз, когда в его присутствии принижали любовь или говорили о ней с видом знатока, он воспринимал это как личное оскорбление.
- Послушайте, Вилли, что вы знаете о любви? - вспылил он с негодованием, придавшим его голосу особое достоинство. - Ничего! Абсолютно ничего! При чем здесь кувыркание в постели, вы, бабуин этакий, чьи знания о любви ограничиваются лишь вагинальными фрикциями? По какому праву вы низводите до животного состояния дар, данный вам бесконечностью? Да что я говорю, бесконечностью? Гораздо большим! Кому из тех, кто узнал, что такое любовный взгляд, еще нужна бесконечность? По сравнению с тем, что есть у меня вот тут, тут… - он приложил руку к сердцу, - по сравнению с тем, что я ношу в себе, бесконечность - это просто пустяк! Что же касается вечности, милейший, то она мечтает иметь женскую кожу, человеческие руки и губы. Она здесь - грубая, пустая, глупая, спросите-ка у нее, что бы она отдала для того, чтобы стать просто поцелуем? Так что не говорите мне: любви не может быть здесь, любви не может быть там, любовь не может того, любовь не может этого. Дерьмо собачье, я говорю вам дерьмо собачье, имея в виду всего-навсего землю, ибо с вами любовь не может подняться выше!
Вилли побелел от охватившей его ярости.
- Как вы смеете? - взревел он. - По сравнению с любовью, ваша бесконечность - не что иное, как перезрелая фригидная барышня! Любовь, я знаю, находится здесь, здесь! - и он постучал себя в грудь.
Они оба бурно жестикулировали, хрустя манишками фраков, и их силуэты четко вырисовывались на фоне синего неба.
- Вы ничего не смыслите в любви! - орал Ла Марн. - Абсолютно ничего! Я перечитал всю литературу по этому вопросу. Я знаю все, что можно прочитать о любви! Например, журнал "ELLE" в течение года еженедельно публикует "Малый словарь великих влюбленных", и я не пропустил ни одного номера, ни одного! Поэтому замолчите!
- Несчастный лакей! - ревел Вилли. - Человеческий отброс! Кто снял "Ромео и Джульетту", я или вы? Вам не известна моя репутация, да?
- Плевать я хотел на вашу репутацию, плевать! - лепетал Бебдерн. - Я с удовольствием помочусь на нее, если она материализуется!
Вилли схватил его за шею.
- Хотите, чтобы я сбросил вас в пропасть?
- Отпустите меня! Вы говорите с человеком, который любил всю жизнь, не оскорбляйте его!
- Кого? Кого вы любили?
- Как это - кого? Что это значит - кого? В вашем понимании, чтобы любить, нужно кого-то иметь под рукой? Это что - выбор товара? Покупка? Бакалейные продукты? Лично я любил женщину вообще, вот так. Я ее не встречал, а потому могу говорить с вами о любви! Нельзя встретить любовь и низвести ее до такого состояния! Она величественнее и сильнее всяких встреч! Любовь - это стремление к любви! Ее нельзя использовать! Любовь нельзя низвести до уровня жалких потребительских запросов! И потом, влюбленный человек сам не видит любви, он теряется и думает "черт, не может быть, неужели это и есть любовь?" Да, она самая и есть! И когда человек переживает настоящую любовь, она уносит его, как бурный поток, его больше нет с нами, чтобы говорить о ней!
Они ехали по Среднему Карнизу в украшенной цветами машине, с ненавистью переглядываясь и говоря о любви.
- Я сверну вам шею, - шипел Вилли. - Первому же, кто скажет, что я не знаю, что такое любовь, я.
- Сколько женщин прошло через вашу постель? - кричал Бебдерн. - Тысяча? Две тысячи?
- Это не важно, у меня есть только одна!
- Я сохранил девственность, - продолжал Бебдерн, стуча себя в грудь, - поэтому я имею право говорить о любви! Я знаю, что это такое! Она здесь, внутри! - кричал он и снова стучал себя в грудь. - Ее здесь полно! Что такое любовь осознаешь только тогда, когда ее не хватает! И тогда ее чувствуешь, понимаешь, можешь оценить ее отсутствие и величие, можешь говорить о ней со знанием дела! И в тебе самом, и вокруг тебя существует пустота, которая становится все больше и больше! Она тревожит и не дает покоя! Ты живешь с ней и знаешь о ней до мельчайших подробностей, но то, чего не знаешь о любви, не познав ее, уже никогда не может быть пережито. Пережитая любовь - это уже нечто совсем другое! Это как коммунизм, когда тот опускается на землю и претворяется в жизнь! Результат не имеет больше ничего общего с коммунизмом. Надеюсь, вы не считаете, мой бедный мальчик, что можно жить большой любовью и разглагольствовать о ней, находясь в этом мире? Осторожней, мне больно в коленях! Вы уже встречали людей, которые посетили мир иной и теперь живут, чтобы рассказывать о нем? А? Скажите мне. То-то! Вы знаете людей, которые вернулись из загробного мира? Эх, бедняга!
Бебдерн так разошелся, что к его польскому акценту добавился еще и ниццский говор, что, в сочетании со своеобразной внешностью и фраком, усугубляло необычность его фигуры на величественном фоне лазурного моря и синего неба. Его горящие глаза под тонкими ниточками бровей были полны слез, и он бил себя в грудь кулаком.
- Я не познал любви и потому знаю, что это такое! - кричал он, весь взъерошенный. - Я - настоящий любовник, все остальные - потребители!
Вилли и Ла Марн посмотрели друг на друга с таким отчаянием и яростью, что почувствовали стыд перед этой обнаженностью чувств: они спровоцировали настолько сильный приступ искренности, что теперь не знали, как себя вести. Бебдерн замолчал, виновато потупил глаза и, слабо улыбнувшись, уткнул нос в гвоздику. Вилли закурил сигару.
- Какой дом?
- Его отсюда не видно. Можете оставить машину на площади Шато.
Они остановились посреди площади и устремились в кафе, где Вилли заказал бутылку шампанского. Хозяин встретил их широкой улыбкой.