Глава 5
1972
Мне было шестнадцать, когда в двух домах от нас обосновалась семья англичан, заставив половину Брэмор-роуд изнемогать в неодобрительном любопытстве. Конечно, новоселы всегда порождают сплетни. Пару лет назад улица яростно обсуждала шестидесятилетнего немца - где был и чем занимался во время войны. Он служил охранником в концлагере, утверждали одни; нет, говорили другие, он участвовал в заговоре против Гитлера и после провального покушения бежал в Швейцарию. Однако особая нелюбовь приберегалась для англичан. Стоит допустить сюда одну семью, как следом хлынет поток других, а мы и без того потратили немало сил, чтобы вытурить британцев из Ирландии.
Прошел слух, что в семействе новых заморских соседей двое детей. Вдовец мистер Гроув имел двенадцатилетнего сына Колина, который, бедолага, однажды отважился сообщить мне, что мечтает стать балетным танцовщиком. У разведенки Ребекки Саммерс, сожительницы мистера Гроува, была семнадцатилетняя дочь Кэтрин, которая вечно ходила в короткой юбке и кедах и соблазнительно сосала леденец на палочке. По чести, не такая уж красавица, она обладала этакой опасной аурой, сулившей беду, стоит ей в нужное время оказаться в нужных руках, и меня это волновало даже больше, чем маму.
- Они живут в грехе! - объявила миссис Рэтли которую чрезвычайно расстроило столь близкое соседство англичан, а потом чуть не хватил удар от новости, что пара даже не жената. - И где - в Чёрчтауне! Могли ли вы подумать, миссис Йейтс, что доживете до такого дня?
- Куда там! - печально покивала мама.
- Страна катится в тартарары. Вы загляните в "Ивнинг пресс". Сплошь душегубство и смертоубийство.
- И не говорите, - согласилась мама.
В гостиной я корпел над ирландской грамматикой, пытаясь уразуметь сослагательное наклонение, и был вынужден слушать их беседу. Я бы охотно закрыл дверь, но мама не разрешала мол, уединение навеет мысли, вовсе не нужные в моем возрасте.
- Я-то думала, с отъездом Шэрон Фарр это закончилось, - разорялась миссис Рэтли. - Выходит, все только начиналось.
- Не произносите это имя в моем доме, - твердо сказала мама, пристукнув чашкой. - У нас тут ушки на макушке, миссис Рэтли.
Я обиделся. Это про меня, что ли? Мне уже шестнадцать, я не ребенок. Правда, задняя дверь тоже открыта, а в саду играет Ханна. Наверное, мама имела в виду ее, решил я.
- Вы уж простите, миссис Йейтс, но я вам так скажу: все пошло кувырком, когда Фаррам разрешили остаться. Надо было гнать их поганой метлой.
Я театрально закатил глаза, как умеют лишь подростки. Шэрон Фарр прославилась своей историей с испанским студентом. В летние каникулы городские улицы были забиты крикливыми стаями смуглых красавцев, которые тараторили на родном наречии, хотя прибыли изучать английский язык. Программу обучения организовала церковь, и потому многие семьи взяли студентов на постой; мне ужасно хотелось завести собственного испанского любимца, но мама отказала, единственный, наверное, раз воспротивившись воле священника.
- Тогда дом уже не будет моим, - сказала она. - И потом, кто знает, какие у них привычки.
А вот Фарры взяли на постой брата и сестру, и чуть позже среди школьников пронесся слух, обраставший новыми живописными подробностями: у Шэрон Фарр безумный роман с постояльцем, рослым красавцем, который на год ее моложе, их уже видели на берегу реки, где они изображали бутерброд. Шэрон Фарр - оторва, говорили мы. Всегда готова. Даст все, что попросишь, и даже больше.
А затем пополз слух, что Шэрон Фарр беременна.
Если б в шестичасовых новостях передали, что Ханна отправилась в Феникс-парк и совершила покушение на президента Хиллери, мама ужаснулась бы меньше.
- Эта девица всегда была несносной, - повторяла она. - Вечно хороводилась с парнями. Я сразу сказала, что затея с испанскими студентами добром не кончится. Ведь говорила я?
Драма набрала обороты после того, как Шэрон Фарр, у которой уже обрисовался живот, сбежала в Испанию, - никто не знал, с парнем или без него, но все решили, что с ним, - и с той поры о ней не было ни слуху ни духу. Миссис Фарр стала персоной нон грата и, отправляясь в местный супермаркет "Бешено низкие цены", не отрывала глаз от земли. Отец Хотон, удостоверившись, что несчастные родители пришли на службу, говорил о Шэрон Фарр в своей проповеди; я помню неистовую злобность его речи, поданной с темпераментом персонажа шекспировской пьесы. Я представил, как дома пастырь репетировал монолог перед своей экономкой, а та режиссировала. Скверная, в общем, история. Вспоминая те времена, я понимаю, что сострадание было чуждо людским душам, особенно когда дело касалось жизни и устремлений женщины. В этом отношении, да и в других тоже, за сорок лет в Ирландии мало что изменилось.
- Отец Хотон знает, что творится в восьмом доме? - спросила мама.
Миссис Рэтли покачала головой:
- Я этак ненароком ему сказала, когда после воскресной заутрени прибирала в ризнице. (Она была из тех, кто хлопочет за церковными кулисами и считает день удачным, если удалось поболтать со священником.) Он ответил, что в курсе дела и доложил архиепископу Райану, но изменить ничего нельзя.
- А если обратиться в полицию?
- Это не такое преступление, чтоб его признали в суде. А жаль.
- А наши дети? - вскинулась мама. - Какой пример у них перед глазами? Я должна думать о Ханне и Одране.
- Отче сказал, что не станет ее причащать, если она заявится на службу.
- А его, этого мистера Гроува?
- Его причастит. Потому как женщина эта воспользовалась горем несчастного вдовца.
- А что она вообще такое? - спросила мама.
- Наверное, мы обе прекрасно знаем, что она такое, миссис Йейтс. Есть одно словцо, не правда ли?
- Да уж, миссис Рэтли.
- И нам оно очень хорошо известно, верно?
- Верно, миссис Рэтли. Отче еще что-нибудь сказал?
- Он шибко расстроен всем этим. Говорит, женщины обращаются в хищниц, когда на что-нибудь нацелятся.
- Или на кого-нибудь, - добавила мама. - Бедный отец Хотон. Наверное, он потрясен всей этой историей.
- О да. Только, боюсь, бесполезно отказывать в причастии. Они так и так не собираются ходить на службы. Они же оба протестанты. Так что им ни жарко ни холодно.
- О времена! - Мама воздела руки к небесам, словно эта новость ее добила окончательно. - В Париже мы живем, что ли? Или в Нью-Йорке?
Они меня достали. Я встал и вышел из комнаты.
Кэтрин Саммерс с ее леденцами, кедами и короткими (в любую погоду) юбками сразу же меня привлекла, но мы с ней и двух слов не сказали до того дня, когда на велике я катил домой и увидел, как она выходит из кинотеатра "Классика" на Гарольдс-Кросс. День стоял теплый, и Кэтрин была так одета, что на нее вылупился бы и слепой. Я глянул на афишу - чего она смотрела-то? На всех сеансах шел "Крестный отец". Этой картины я не видел, но много чего о ней слышал; там что-то про мафию, а еще, говорили в школе, в середине фильма есть одна сицилийская сцена, которую нужно видеть своими глазами, иначе не поверишь, что она есть, но тогда подобные фильмы мне, конечно, смотреть не разрешали. Я притормозил и поехал следом за Кэтрин, разглядывая ее ноги, а когда понял, что больше замедляться нельзя, а то грохнусь, рванул вперед, удовлетворенный отпечатавшимся в памяти кадром, который позже проявлю и хорошенько рассмотрю.
- Одран Йейтс, ты, что ли? - окликнули меня, и от неожиданности я чуть не угодил под машину.
- Я самый. - Я подъехал к тротуару, притворившись, что лишь сейчас заметил соседку, хоть от смущения лицо мое горело. Я отер лоб - дескать, нынче жарко, вот и взопрел. - Как оно ничего?
- Лучше некуда. - Кэтрин улыбнулась и заученным жестом откинула волосы с лица. Потом из сумки достала свое неизменное лакомство и протянула мне, точно дрессированной собачке, заслужившей награду: - Хочешь леденец?
Я замешкался, покусывая губу. Легкая соблазнительная улыбка Кэтрин, ее чуть высунутый дразнящий язычок напомнили о Еве, в Эдемском саду угостившей Адама яблоком, но вопрос "брать или не брать" не стоял. Желудок мой скукожился, словно я летел с "американских горок", а шевеление в штанах грозило выставить меня на посмешище. Я взял леденец и сунул его в рот, как лейтенант Коджак.
- Ходила в кино? - спросил я. Мы шли по улице, левой рукой я катил велосипед. Я где-то вычитал, что женщина должна идти дальше от дороги: если вдруг какая-нибудь машина вылетит на тротуар, ценой своей жизни кавалер спасет даму от гибели.
- Ага, - сказала Кэтрин. - Жалко, здесь только один зал. В Лондоне во многих кинотеатрах не меньше трех залов.
- Значит, ты из Лондона приехала?
- Да. Бывал там?
- Я нигде не бывал. Один раз поехал на Северный берег и вляпался в неприятность.
- На Северный берег? - Кэтрин сморщила носик, а выговор ее напомнил мне Антею Редферн из телевизионного шоу "Игра поколений". - В смысле, на ту сторону Лиффи?
- Точно, - кивнул я.
- Ну и как там?
- Особой разницы нет, - сказал я. - Только там бедные, а здесь богатые. Тут автобусы с четными номерами, там - с нечетными.
- Здесь богатые? - удивилась Кэтрин. - То есть ты богатый?
- По сравнению с теми, да.
- А чем занимается твой отец?
- Ничем. Он умер. Утонул на пляже Карраклоу, когда мне было девять.
- Где это?
- В Уэксфорде.