Женщина широко улыбнулась, открыв ослепительно-белые зубы, - такая улыбка превратила бы свирепого пса в ласкового кутенка.
- В Иерусалим, куда же еще?
- Обычно я соображаю лучше. - Я смутился из-за собственной тупости.
Я побарабанил пальцами по столу, женщина смотрела на пейзаж, проплывавший за окном. Я стушевался и подумал, что лучше, наверное, продолжить чтение.
Кто-то похлопал меня по плечу. Старик с банановой кожурой и газетой.
- Я иду в вагон-ресторан, отче, - сказал он. - Принести вам сэндвич?
- Нет, благодарю. Я не голоден.
- Сэндвич вам не помешает, - не унимался старик. - С чем вы любите, с ветчиной или индейкой? Или, может, хотите тост с капелькой малинового джема?
- Перед дорогой я пообедал, правда. Вы очень любезны.
Старик кивнул и, подмигнув мне, ушел. Дама с пучком слышала этот обмен репликами; казалось, она слегка расстроена тем, что я общаюсь не с ней, а с матерью близнецов.
- У Энтони в сумке есть чипсы "Тейто", - сказала дама. - Дайте знать, если проголодаетесь.
- Нет! - в ужасе взвыл мальчик, и дама наградила его чувствительным шлепком.
- Замолчи! - приказала она.
- Что вы, не надо, - сказал я, расстроенный этой сценой. - Я не люблю чипсы, - успокоил я Энтони, который, испепеляя меня взглядом, прикидывал, стоит заплакать или нет.
- Если передумаете, отче, только скажите, - не отставала дама.
- Не передумаю. Но все равно спасибо. Вы очень добры. И ты, Энтони.
- Такое часто бывает? - немного погодя прошептала моя визави. - Вас все время пытаются накормить?
- К несчастью, да, - ответил я. - При желании я мог бы вообще не ходить за продуктами.
Позже я всякий раз вспоминал этот эпизод, слыша байку о Джеке Чарлтоне, который за все покупки расплачивался чеком. Кто же предъявит к оплате автограф знаменитого футболиста? Нет, его обрамят и повесят на стену. Джек вообще обходился без денег. Но вот соседка моя покачала головой, словно хотела сказать: с какой стати людям так себя вести? Этакая незаинтересованность была мне внове, она меня даже заинтриговала. Что-то не видно почтения, о котором писал Том Кардл, тут скорее недоверие.
А в 1980-м кто имел хоть малейший повод не доверять священнику?
- Вы считаете его родиной? - спросил я, вдруг охваченный желанием одолеть разделявшую нас преграду.
- Простите?
- Я об Израиле, - пояснил я. - Это ваша родина?
На секунду женщина задумалась.
- Мать считает его родиной, - сказала она. - И отчим. А я, пожалуй, нет. Я была там всего два раза. Нелепо называть его родиной.
- Не любите туда ездить?
- Авиабилеты очень дорогие. Мне не по карману.
- Понятно.
- На эту поездку я долго копила. Чтобы Эзра и Бина повидались с бабушкой.
- Бина. - Я улыбнулся, глядя на девочку, которая, по примеру брата, уснула. Вообще-то мальчик привалился к моему плечу, и я поерзал, отстраняясь. - Красивое имя.
- Оно означает "разум", - сказала женщина. - И еще "мудрость".
- А вас как зовут? - спросил я.
- Лия. Что, похоже, означает "усталость".
- Одран. - Я ткнул себя пальцем в грудь. - Честно скажу, я понятия не имею, что это означает. Мне всегда хотелось побывать в Израиле. - Я слегка лукавил, поскольку об этом особо не думал. - И в Сиднее. Мечтаю увидеть Австралию. Ну, может, когда-нибудь удастся.
Лия рассмеялась, и дама с пучком ожгла ее взглядом: надо же, флиртует со священником.
- Это очень разные страны, - сказала Лия.
- Согласен, - кивнул я. - Но образ Австралии чем-то меня привлекает.
- Иногда образ лучше реальности. - Лия помахала рукой, словно разгоняя мираж. - Вот об этом мы спорили с мамой. Мечта выше реальности.
- Маму не переспоришь, - сказал я. - Уж я-то знаю, поверьте.
- Не переспоришь.
- Значит, образ еврейской родины вас не прельщает? - заинтересованный, я подался вперед.
- Моя родина здесь. Ирландия. Да, родилась я в другом месте, но после войны мы с мамой приехали сюда.
- А отец? - Я сам не понимал, почему спрашиваю о том, что меня не касалось. - Ваши родители познакомились здесь? Да нет, что я, ведь вы уже родились.
- Мама выжила, - просто сказала Лия, глядя мне в глаза. - Отец - нет.
- Я таки взял вам, отче, булочку с ветчиной и сыром. - Старик, вернувшийся из вагона-ресторана, положил прозрачный сверток на столик. Я недоуменно вытаращился, все еще переваривая слова Лии. - И бутылочку "Севен-ап". Вы любите "Севен-ап"? Меня от него пучит, но я пью, не могу удержаться. И вот еще чипсы "Кинг". "Тейто" не было. "Тейто", конечно, лучше, но у них только "Кинг".
- Я же сказала, у нас есть "Тейто", - влезла дама с пучком.
- Ну пусть съест и то и другое.
- Энтони, угости отче чипсами.
- Нет! - заорал мальчик.
- Сейчас я с тобой поговорю.
- Моё! - не сдавался Энтони.
- Кушайте, отче, - сказал старик. - Может, еще принести шоколадку?
Сам того не ожидая, я грохнул кулаком по пластиковому столику. Вышло не хуже, чем у мамы, шестнадцать лет назад злобно колотившей кастрюлей о стол.
- Я же сказал, не надо еды! - рявкнул я. - Я поел перед дорогой. Вы меня не слышите, что ли?
Опешивший старик попятился; он так растерялся, словно я дал ему тумака. Дама с пучком буравила его взглядом, как будто во всем виноват он один. Лия молча наблюдала за сценой. Испуганные дети ее проснулись. Я закрыл глаза и выдохнул.
- Извините, - сказал я, глянув на старика. - Прошу прощения. Мне очень жаль, правда.
- Все в порядке, отче. - Старик смотрел в пол, избегая взглядов других пассажиров. - Не переживайте.
- Сколько я вам должен?
- Что вы, ничего.
Я не настаивал.
- Простите, - повторил я.
Старик улыбнулся и, тряхнув головой, сел на свое место.
- Бедняга просто хотел оказать вам услугу, - сказала дама с пучком, явно решив поквитаться со мной за отказ от ее чипсов.
Хоть бы они не трогали меня, подумал я. Все эти люди. Хоть бы дали мне кроху покоя.
- Вы не любите привлекать внимание, - сказала Лия.
Я помотал головой:
- Не люблю. Вот в Риме легко оставаться неприметным. Там каждый второй встречный - священник. А здесь… бывает чересчур…
- Вас уважают, только и всего.
- Но за что? Они меня не знают.
Лия провела пальцем по горлу, и я кивнул, удивляясь, что белый пластиковый ошейник может вызывать такое почтение. Близнецы вновь уснули - Эзра привалился к окну, Бина прижалась щекой к материнскому плечу.
- Я хотел спросить… - начал я, но Лия покачала головой:
- Лучше не надо.
- Хорошо.
- Прошло тридцать пять лет. - Лия пожала плечами. - Я стараюсь об этом не думать.
- Получается?
- Нет, конечно.
- А у матери с отчимом?
- Что вы лезете с такими вопросами? - Лия подалась вперед, ошарашив меня резкой переменой тона. - Кто дал вам право?
- Простите. - От стыда свело живот. - Я не хотел…
- Я знаю, чего вы хотели сказать, что во всем есть смысл. Дескать, все это входит в Божий замысел.
Я покачал головой:
- Никто не ведает Божьего замысла.
- Вы же знаете, что его нет.
- Кого? - не понял я.
- Бога.
- Ах, так.
- Поймите правильно. - Лия усмехнулась, заметив, что слова ее меня покоробили. - Все эти законы, которые вы сочинили, эта ваша идея добра, великодушия и милосердия, все это хорошо. Если вам нравится ходить в черном, носить воротничок и наряжаться по воскресеньям, кому это мешает? Но Бога нет. Откуда ему взяться? Вы сами себя дурачите.
Она говорила абсолютно спокойно, словно учила ребенка простейшим арифметическим действиям или азбуке. И я не нашелся с ответом. Она изведала жизнь, какой я никогда не узнаю. Поезд замедлял ход, Лия разбудила детей и принялась собирать вещи.
- Извините, если я вас огорчил.
- Ничуть. Вы не можете меня огорчить, - ответила она и, двинувшись к выходу, добавила: - Ешьте свой сэндвич. Старик выказал вам уважение. Но все может измениться. И тогда уже не будет еды для вашей братии. Оголодаете.
В Голуэй я приехал к вечеру. Том сказал, что пасторский дом отыскать непросто, поэтому мы условились встретиться в пабе О’Коннела на Эйр-сквер. Когда я вошел в бар, все головы повернулись ко мне; оглядывая насмешливые лица, я искал и не находил своего двойника - человека под тридцать в черном одеянии.
- Одран! - услышал я и в дальнем конце бара разглядел Тома, сидевшего за пинтой пива и номером сегодняшней газеты. Я обрадовался, стараясь не выказать удивления, что друг мой, как и все вокруг, в джинсах и ковбойке. - Ты чего так вырядился? - ухмыльнулся он. Ну хоть сними воротничок.
- Не стоит. - Я пожал ему руку. - Как поживаешь?
- Потихоньку. Что выпьешь?
- Фанту.
- Да ладно тебе.
- Пить хочется.
- Я знаю, чем утолить твою жажду. Садись.
Том отошел к стойке, заученным жестом вскинул два пальца и тотчас получил "пиво с прицепом" - две пинты "Гиннесса" и пару стаканчиков виски. Я раздраженно выдохнул. Почему все за меня решают, что мне есть и что пить?
- Ну и как это было? - усаживаясь, спросил Том, а я подумал, что со стороны мы, вероятно, производим странное впечатление; я-то полагал, здесь мы лишь встретимся и тотчас уйдем.
- Ты считаешь, все нормально? - обеспокоенно спросил я. - У нас не будет неприятностей?
- С кем?
- С епископом.
Том рассмеялся, отхлебнул пиво и рукой отер густые пенные усы.
- Окажись он здесь, предложил бы повторить за его счет.