Остальные предположения, которые горожане высказывали, стараясь пролить свет на эту тайну, оказывались столь же маловероятными, как и первое. Ходили слухи, что донья Фаустина укрывает у себя Чато Моралеса - этого бандита уже много месяцев пыталась поймать местная полиция, - но вскоре его изловили в глухом углу провинции. Еще утверждалось, что в пансионе - тайный склад наркотиков; это тоже оказалось ложью. Арестованные главари банды торговцев выболтали все секреты, и тайником оказалась комнатка над аптекой "Фармасиа Идеаль". Существовали и смутные намеки, что, мол, Карлота завлекает в пансион путешествующих в одиночку, а там их ожидает традиционная судьба всех одиноких путников в уединенных загородных пансионах. Однако такие предположения всерьез уже не принимались. Укреплялось мнение, что донья Фаустина просто-напросто немного повредилась в уме, и безумие это, прямо-таки антиобщественное, вынудило ее удалиться на окраину города, где она могла бы жить, ни с кем не встречаясь. Что и говорить, эта теория оспаривалась некоторыми молодыми горожанами, заявлявшими, что она нисколько не полоумнее их, а наоборот - крайне изобретательна. Они утверждали, что, имея кучу денег, она купила пансион из-за обширного участка земли, его окружающего, и теперь, в тиши заросших сорняками садов спокойно разрабатывает множество хитроумных способов спрятать все свое богатство. Горожане постарше, тем не менее, над этим посмеивались, ибо отлично помнили и ее мужа, и ее отца: ни тот, ни другой не проявили особой ловкости в собирании денежных знаков. К тому же пансион купила она практически за бесценок. "Где бы она раздобыла столько песо? - скептически говорили они. - На деревьях, наверное, выросли?"
2
Однажды, когда из города исчез ребенок (а маленьких детей в те дни крали часто - увозили в далекие места, где заставляли работать), родители заставили полицию обыскать пансион. Донья Фаустина, крупная женщина в самом соку, встретила тщедушного полицейского в дверях и отказалась его впустить. Она была с ним так бесцеремонна и зыркала на него столь враждебно, что ему ничего не оставалось, как вернуться в комисариа за подкреплением. Он снова пришел в пансион с тремя сослуживцами и провел тщательный, но бесплодный обыск. Донья Фаустина не отставала от них ни на шаг, не прекращая осыпать их градом оскорблений, пока они не покинули дом. Но по возвращении в город им было что рассказать. Во всех комнатах пансиона - разгром, рассказывали они, мебель сломана, коридоры завалены мусором и отбросами, перила на балконе второго этажа рухнули, их теперь заменяет колючая проволока, да и вообще весь дом выглядит так, будто много лет в нем устраивали бесконечные пикники. Этот доклад только укрепил людей в убеждении, что донья Фаустина так или иначе потеряла рассудок, и на какое-то время город перестал думать о ней вообще.
Немного погодя люди заметили, что сёстры полюбили ездить в соседние городки: их видели в таких отдаленных местах, как Тлакоталпам и Зампоала. Но даже эти странствия не вызвали настоящего интереса. Люди покачивали головами - сочувственно или не очень - и говорили, что у доньи Фаустины с головой все хуже и хуже. Но и только.
Когда хозяйки уезжали из дома дня на три-четыре, Хосе и Элена оставались присматривать за участком одни, даже не совершая вылазок за покупками, пока сестры не возвращались. Всякий раз Фаустина и Карлота брали старый крытый экипаж, каждый день ездивший на станцию к приходу поезда. Они заваливали его узелками и корзинками и доезжали до поворота, а там выходили, возница помогал им занести поклажу на откос и оставлял добираться до дома на своих двоих. Карлота шла вперед и приводила на подмогу Хосе, но самые тяжелые корзины донья Фаустина всегда оставляла себе. Через заросли делалось несколько ходок с вещами, и больше на заброшенном тракте никто не появлялся - доследующего утра, когда старые слуги отправлялись на рынок.
Недели через две сестры опять уезжали в какое-нибудь новое место, так что путешествия неизбежно заводили их все дальше и дальше. Кто-то даже утверждал, что их видели в самом Веракрусе, однако, учитывая, сколько слухов ходило о сестрах, никакой особой причины верить в это не было.
Прежде, чем дом превратили в пансион, он был процветающей финкой, террасы участка были засажены фруктовыми деревьями и довольно круто, на целую милю, спускались к высокому обрыву над рекой. Лет пятьдесят землю никто не возделывал, поэтому теперь в сплетениях новых нетерпеливых лиан, что обступили со всех сторон старые деревья и даже переросли некоторых великанов, найти авокадо или манго было непросто. С ветвей свисали петли лоз, вьющиеся растения тянулись вверх, цепляясь за них, и ни по одной из садовых дорожек нельзя было пройти больше пятидесяти футов, не столкнувшись с непролазным пологом зелени. Никто толком и не знал, далеко ли от дома река, поскольку на границах владений заросли становились еще гуще.
3
Даже Хосе не узнал бы о существовании водоема, не забреди он однажды случайно дальше обычного в поисках сапот. Невдалеке, в глубокой тиши подлеска, куда не доставали солнечные лучи, он услышал тяжелый всплеск - словно в омут столкнули валун. Он прислушался, но других звуков не доносилось. На следующий день во время сиесты он вернулся в то же место с мачете и старательно прорубил в упрямой поросли тропинку. Когда уже смеркалось, впереди блеснула вода. И вот он остановился на краю пруда. От застоявшейся воды поднималась тяжелая вонь, в недвижном воздухе роились мошки. Ему показалось, что в бурых глубинах что-то слабо шевелится: вода почему-то была неспокойной. Некоторое время он вглядывался в нее, забывшись; потом свет стал меркнуть, Хосе повернулся и двинулся к дому, безотчетно решив ничего не рассказывать о водоеме даже Элене.
В последующие месяцы Хосе несколько раз возвращался туда, постоянно надеясь обнаружить то, что плещется в воде. Даже человек не мог бы нырнуть в пруд с таким шумом. На противоположном берегу имелся вымощенный камнем спуск в воду (водоем, без сомнения, вырыли для купания скота), и пару раз Хосе видел влажные следы, еще сильнее его озадачившие. Во второй раз он начал рубить сквозь лианы проход по берегу, чтобы рассмотреть спуск поближе. И на полпути обнаружил тропинку. Кто-то уже проделал узкий, но вполне пригодный путь к водоему от какого-то места около дома. Бросив свой замысел, Хосе пошел по этой тропе и добрался до угла, где раньше был розарий - на нижней террасе, между входом в прачечную и развалинами конюшни. Пока он стоял и мигал от яркого света, в дверях прачечной показалась донья Фаустина и стала спускаться по короткой лестнице. В руках она несла корзину, верх которой был укутан газетами. Старый Хосе автоматически направился к ней, чтобы взять у нее ношу. Хозяйка же, очевидно, не ожидала его здесь увидеть - когда она подняла голову и обнаружила его рядом, лицо ее стало очень странным. Но она только сказала: "Что ты здесь делаешь? Ступай в кухню". А затем шагнула к каменной скамье под увитым зеленью навесом и уселась, поставив корзину рядом.
Возвращаясь к дому, Хосе размышлял, что раньше не видел свою патрону такой сердитой. Суровой-то она была всегда - и даже грозной, но никогда прежде она его так не пугала. Будто на какую-то секунду из-под ее тяжелых век на него глянул демон.
"Должно быть, правда, - думал он. - Донья Фаустина сходит с ума. Что же станет с Эленой и со мной?"
На этот раз, войдя в кухню, он отвел Элену в утолок и шепотом рассказал о своих страхах и том, как странно сеньора посмотрела на него в саду. Элена перекрестилась. "Ох, господи", - пробормотала она. Однако о водоеме он не упоминал - ни тогда, ни после. Ему не хотелось даже думать о нем, поскольку Хосе подозревал, что он как-то связан с безумием доньи Фаустины, а коли знал о водоеме он один, это знание придавало ему уверенности - поделись он им с Эленой, уверенность исчезнет.