Я начал со слова "aadvark" - трубкозуб, пушистое насекомоядное млекопитающее; далее следовал "aardwolf" - земляной волк, животное, похожее на гиену; затем глагол "acclimate" - акклиматизировать(ся), то есть привыкнуть к новым внешним влияниям и обстоятельствам. Отец, подперев подбородок рукой, следил за мной по словарю. Потом он поднял голову и спросил:
- Как это у тебя получается?
- Слова запоминают себя сами, - ответил я. - Они окружают меня и не отпускают.
- Видимо, изменились какие-то частоты, на которых функционирует твой мозг. Ты как будто подслушал Единое Поле. - Он помолчал, глядя в окно, и добавил: - Это аномалия, Натан. Но аномалии случаются, только когда что-то смешивается.
- Ну и что с этим делать?
- Надо исследовать. Надо ставить правильные вопросы.
Он сделал кислую гримасу, словно предчувствуя вкус ответов на эти вопросы.
- Ладно, я согласен.
- Очень хорошо. Будем задавать вопросы.
Во время следующей встречи доктор Лански дал мне ряд упражнений на распознавание тонов звуков. С помощью особого прибора - что-то вроде вилки с тонкими красными проволочками, приделанными к датчику, - он задавал тон определенной высоты. Потом звук менялся. После каждого опыта доктор спрашивал, что я чувствую. От различных звуков в моем сознании возникали разные образы: бронзовые круги, серебряные полосы, блистающая сталь или похожие на человеческие языки ленты земляного цвета. Многие из них имели также вкусы и запахи. Был один неоново-розовый звук, напоминавший по форме инверсионный след самолета, и от него во рту возникал вкус арбуза. Лански повторил испытания на следующей неделе, и в ответ на одни и те же раздражители появлялись одни и те же сенсорные реакции.
Родители и Уит наблюдали за моими испытаниями со смешанными чувствами: они не понимали, пугаться им или гордиться. И когда доктор Лански собрал нас всех в больничном зале заседаний для объявления результатов опытов, отец был готов ко всему. Он сидел справа от меня и держал наготове записную книжку в кожаной обложке. Слева сидела мама.
- Ну, как у него с серым веществом? - спросил отец.
Мама бросила на него уничтожающий взгляд, а я сжал от волнения руки.
- Случай весьма необычный, - сказал Лански.
Он, видимо, недавно пил какое-то лекарство от кашля: я чувствовал запах эвкалипта.
- И в чем он состоит? - спросил отец, отчеркивая поля на чистой странице записной книжки.
- Похоже, что у Натана развилась синестезия.
- Я в этом не разбираюсь, - сказал отец.
- Синестезия - это состояние, при котором границы между чувствами становятся проницаемыми. Иногда это называют также кросс-модальными ассоциациями. Самая распространенная форма - это так называемый цветной слух, когда звуки вызывают специфические визуальные эффекты. Однако случай Натана сложнее: ощущения у него смешаны и связаны. Например, когда он слышит слово "колокол", он не только видит ряд волнообразных пурпурных линий, но еще и чувствует горечь во рту. Некоторые слова дают ему также тактильные ощущения, "песок" или "бетон" например. Иногда к ним присоединяются также и запахи. Причем по отношению к каждому конкретному слову или звуку всякий раз возникает одно и то же ощущение.
- И все это - дефект функционирования мозга? - спросил отец, глядя на страницу записной книжки, так и оставшуюся чистой.
- Нет. Возможно, состояние синестезии естественно для человека: люди с синестезией улавливают некие свойства слов и звуков, а все остальные просто научились блокировать эти ощущения. Некоторые ученые утверждают, что у младенцев до четырех месяцев все чувства перемешаны: они слышат цвета и чувствуют на вкус формы. Но потом начинается дифференциация функций мозга. Что из этого нормально, на самом деле никто не знает.
- А вот у меня иногда от запаха бензина бегут по коже мураши, - вмешался Уит. - Это то же самое, да?
- Думаю, что нет, - ответил Лански. - Синестетические ассоциации более абстрактны. Например, слушая Баха, мы с вами можем представлять себе определенный пейзаж или сцену. А синестетик не видит таких четких картин. У него перед глазами мелькают цветные кляксы, спирали и решетки; он чувствует гладкие или шершавые поверхности, приятные или неприятные привкусы: соленый, сладкий, вкус металла. И все это происходит совершенно непроизвольно.
- И что, все это хорошо описано в научной литературе? - спросил отец.
- Да, хотя наши знания в этой области ограниченны. Но описано несколько широко известных случаев. Синестезией обладали Набоков, композитор Скрябин. Возможно, что она была и у Кандинского, и его картины - попытка выразить синестетический опыт.
Мама положила ногу на ногу и расправила плиссированную юбку.
- А как это все происходит в случае Натана? - спросила она.
- Слова и звуки создают своего рода последовательность кадров в его сознании. Они настолько выразительны, что он не может их забыть. Мы не смогли определить пределы возможностей его памяти.
- Я не помню слов, у которых нет цвета и вкуса, - вмешался я.
- Твой мозг забывает, что слова - это всего лишь символы, - сказал отец.
- Существует классическая книга, описывающая подобный случай. Она называется "Ум мнемониста". В ней описывается, как некто Ш., обладавший синестезией, развил в себе необыкновенные способности к запоминанию.
- Странно все это, - сказал Уит.
- По статистике примерно один американец из двадцати пяти тысяч оказывается синестетиком, хотя большинство из этих людей даже не знают такого слова. Они обычно показывают очень высокий результат в тесте Векслера, потому что у них хорошо развиты сенсорные ассоциации со словами и цифрами. Можно сказать, в сознании Натана происходит нечто подобное процессам в мозге человека, принявшего психоделические препараты, когда он слышит звуки или пытается читать. ЛСД и сенсорная депривация тоже могут порождать синестетические эффекты.
Отец черкнул что-то в свою записную книжку.
- А скоро Натана выпишут? - спросила мама.
- Это решает лечащий врач, однако я, со своей стороны, никаких возражений против выписки не имею. Натан вернулся к норме, хотя и к иной, чем прежде.
Слово "норма" пронеслось через весь кабинет. Это было что-то вроде молнии ртутного цвета. Вкуса оно не имело.
17
Холода в том году наступили рано. Окна в больнице покрылись морозными узорами, вид за ними казался мутным, неясным. Яркие цвета остались только в словах, проносившихся в моей голове. Эти слова, набранные шрифтом без засечек, геральдическими символами выделялись на бесцветном небе. Мои успехи в запоминании продолжались: я заучивал учебники по механике, старые журналы, фрагменты из Библии, таблицы с биржевыми сводками. В моем даре открылись новые стороны. Когда родители привозили меня в ресторан, находившийся где-нибудь неподалеку от больницы, я читал меню - и это мешало потом спокойно есть. Если, например, меню было написано неразборчивым почерком или плохо отпечатано, я не мог избавиться от чувства, что эту еду есть нельзя. Если официантка произносила слово "мороженое" в нос или проборматывала его без всякого выражения, то мороженое было лучше не заказывать - в моем воображении оно превращалось в горку пепла. Если я ел во время чтения, то вкус пищи мешал восприятию слов, уничтожая их смысл. Однажды мы сидели с Уитом и отцом в ресторане, и я спросил:
- А вы знаете, почему в ресторанах играет музыка?
- Ну, почему? - заулыбался Уит, предвкушая шутку.
- А потому что она меняет вкус. Вот вода в этих стаканах становится соленой.
Я поднял стакан аквамаринового цвета. Уит перестал жевать. Отец отпил из своего стакана, посмаковал воду, потом проглотил и сказал:
- Значит, твой мозг иначе воспринимает реальность. Для тебя музыка изменяет вкус вещей. Это удивительно! - Он улыбнулся своим собственным мыслям и повторил: - Удивительно… Послушал Телониуса Монка - и поменял вкус воды!