Этот разговор отложился в моем сознании. Вечером я смотрел телевизор и повсюду видел отца. Он представал то одетым в дерюгу отшельником, то монахом нищенствующего ордена, то конфуцианцем - мастером кун-фу, то сидящим в подполье анархистом, то деревенским пророком, проповедующим на фоне пещеры в Аппалачах. Еще он был провидцем из старого вестерна, который чуял, где лежит под землей золото; кающимся грешником в пустыне; Робинзоном, ожидающим, что мимо его необитаемого острова случайно пройдет корабль. Во всех этих образах он двигался как-то скованно, как будто носил ножные кандалы. Всякий раз у него было лицо очень одинокого человека: мертвый взгляд и неясные очертания рта и лба. Я начинал понимать, что имела в виду мама: отец в каком-то смысле не верил, что другие люди существуют.
Ночные просмотры телепрограмм продолжались. Врачи и сестры об этом знали, но им, похоже, было все равно. Я начал на память воспроизводить телепрограммы другим пациентам. В моей палате лежали три парня. Первого звали Вуди, и у него было сотрясение мозга после падения с лошади. Второму, Эндрю, сломали шею во время игры в футбол. Третий, Митч, был разбит параличом и недавно перенес операцию ног. Все они внимательно слушали, как я, скосив рот на сторону, изображаю бубнеж гангстеров или разливаюсь соловьем, подражая ведущим игровых шоу. Сам я при этом видел перед собой вспышки слов, причем, кроме цвета, они имели еще вкус и запах.
- Этот парень в бегах, и ему скоро яйца поджарят. Понял-нет? - говорил я бандитским голосом.
Тут кто-нибудь из ребят делал вид, что переключает канал, и я немедленно менял жанр:
- На помощника шерифа смотрите! На руки его смотрите, вам говорят!..
Клик.
- Температура будет падать, однако давление останется в норме. Если вы чувствуете себя неуютно, то, скорее всего, виновато ваше воображение…
Клик.
- …и потушить без масла. Пароварка - ваш лучший друг…
Клик.
- Что такое Тегусигальпа? Варианты ответа…
Если ребята просили, я мог играть так часами. Я точно воспроизводил интонации говорящих. Слова проносились сквозь мой мозг подобно тому, как спирали облаков проходят через всю Америку на канале "Погода".
Ближе к концу осени мой талант раскрыли врачи. Джейсон Кливз, практикант, куривший сигареты одну за другой, несколько раз смотрел телевизор вместе со мной. Про меня уже все знали, что я полуночник. Мы сидели на пластиковых стульях, положив ноги на маленькие кофейные столики, точнее, на кучу христианских журналов для молодежи, которые валялись на этих столиках. Начался фильм. Это был "Похититель тел" с Борисом Карлоффом. Доктор Кливз хотел переключить телевизор на другой канал, но я схватил пульт дистанционного управления.
- Я это уже видел вчера, - сказал я. - Они, должно быть, повторяют.
- А что-нибудь другое ты не хочешь посмотреть?
- Погодите, дайте хоть несколько минут.
Он не стал возражать. Я наклонился вперед и впился глазами в экран.
Прошли титры, показали Эдинбургский замок, и фильм начался. Я сам поразился тому, насколько хорошо все помню. Было такое чувство, что я не кино смотрю, а воображаю все это в своей голове: вот костлявая лошадь стучит копытами на пустой улице, вот юный студент-медик сидит на заброшенном кладбище… Когда доктор Кливз собрался все-таки переключить канал, я начал воспроизводить вслух диалог на экране, произнося слова на полсекунды раньше актеров. При этом я очень точно передавал интонации и паузы. Это был диалог между миссис Макбридж и Дональдом Феттсом, когда они беседуют у свежей могилы, а маленький терьер лежит поодаль, словно охраняя ее.
- Он не отходит от могилы, - говорила миссис Макбридж. - С прошлой среды, когда мы похоронили моего мальчика.
Доктор Кливз убрал ноги с кофейного столика. Я заговорил в унисон с актерами - Мэри Гордон и Расселом Уэйдом, как бы подпевая им, и в моей речи слышался шотландский акцент, причем присущий только простому народу. Потом я изобразил голос Феттса. Получилось чуть потоньше и поискреннее: это был голос мальчика из бедной семьи, который отправился в большой город, чтобы выучиться на доктора.
- Что ты делаешь? - спросил Джейсон.
Я слышал его голос как будто издали - он доносился до меня вместе с запахом никотина от его пальцев. Он вскочил, куда-то убежал и тут же вернулся с сонной медсестрой. Они уселись и стали слушать, поглядывая то на меня, то на экран.
- Я учусь у доктора Макферлейна, - говорил Феттс. - Точнее, учился до сегодняшнего дня…
Слушали они почти час. Диалоги, которые я произносил, перекликались с тем, что шло на экране, иногда мой голос накладывался на голоса актеров. Я не отрывал взгляда от телевизора, словно завороженный идущим от него светом, затерявшись в мрачных комнатах, где доктор Макферлейн вскрывал трупы на мраморных столах. Если бы меня спросили, о чем этот фильм, я вряд ли бы ответил. Это было все равно что сфокусировать взгляд на пятнах грязи на оконном стекле и не видеть картину за окном. Пришли еще несколько медсестер и один практикант. Они стали молча слушать. Был уже час ночи, фильм близился к середине.
- Все потому, что ты побоялся предстать перед толпой… И до сих пор боишься…
Доктор Кливз вдруг выключил телевизор. Я как ни в чем не бывало продолжал диалог:
- Нет, я не боюсь. Говори! Кричи хоть на весь мир, но только помни…
- Натан! Пора спать!
Я уставился на темный экран, чувствуя, как за ним остывают лампы. Я ясно видел шотландский бар, в котором Макферлейн и Грей продолжали свой пьяный спор об экспериментах на трупах. Доктор Кливз взял меня за руку и помог подняться на ноги. Сестры разошлись по своим постам. Мы медленно дошли по коридору до моей палаты. Ребята уже спали. Их ботинки и тапочки были аккуратно расставлены возле кроватей. Я забрался под одеяло и заложил руки за голову.
- Тебе надо отдохнуть, - сказал доктор Кливз.
Он посидел еще немного у кровати, чтобы убедиться, что я собираюсь спать.
- А ты знаешь, чем заканчивается этот фильм? - спросил я.
- Нет.
- Лошадь обрывает постромки, и экипаж падает со скалы.
- Ну, это всего лишь кино.
- Я знаю.
- Постарайся заснуть, - сказал он и вышел в коридор.
Я закрыл глаза. Белая лошадь жалобно ржала. Экипаж падал в море.
16
После моего "телевизионного" шоу меня подвергли огромному количеству тестов и проверок памяти. Из соседней больницы был срочно вызван доктор Лански, лысый невропатолог с седой эспаньолкой. Он заставлял меня запоминать многие вещи: страницы из телефонной книги, ресторанные меню, таблицы с результатами бейсбольных матчей. Я каждый раз воспроизводил информацию один к одному, независимо от того, как она поступала - читал ли я что-то или прослушивал. Доктор перепроверил рентгенограмму и томографию и подтвердил, что на них не видно явных следов повреждений, полученных во время аварии.
Однако теперь я мог запомнить тридцать страниц телефонной книги - все имена, фамилии, номера и адреса. Мне нужен был только человек, который даст толчок: скажет первую фразу в кино или прочтет первую фамилию на странице, - а потом обрушивалась лавина образов.
Однажды доктор Лански простудился и начал читать мне таблицу с цифрами изменившимся голосом, низким и глуховатым. До этого я мог воспроизводить ряды случайных чисел, бессмысленных наборов слогов или слов в любой последовательности - вперед или назад. Требовалось только, чтобы между этими элементами была пауза в несколько секунд. Я мысленно выкладывал каждое слово или звуковой образ на улицу - ту улицу, на которой стоял наш дом, а потом мысленно проходил по этой улице и называл их. Я помещал предметы и людей на ступеньки крыльца, на крыши, в плавательные бассейны. Цифры было запоминать легче всего, потому что они представлялись мне людьми с определенными характерами: единица - высокий брутальный мужчина; четверка - женщина-бродяжка со сломанной рукой, подвязанной на бинтах; девятка - худой человек с большой головой.
Теперь же оказалось, что изменение голоса доктора изменило и эти образы: от нового тембра возникали пятна, которые затуманивали образы моих людей-цифр. Я не смог воспроизвести последние три цифры в продиктованной им последовательности.
- Может быть, хочешь денек отдохнуть? - спросил доктор Лански.
- Все дело в вашем голосе, - ответил я. - Обычно он серебряный и гладкий. А сегодня он какой-то коричневый и потертый. Он заслоняет от меня слова.
Он поглядел на меня, выпятив нижнюю губу, и спросил:
- Что ты имеешь в виду?
- Я же говорю: из-за вашего голоса мне не видно цифр.
Лански записал что-то в своей тетради, а потом сказал, что на сегодня я свободен и могу идти смотреть телевизор.
Отец настоял на том, чтобы ему показывали результаты всех моих тестов, и изучал их так же пристально, как данные о столкновении частиц на своем Ускорителе. Явно не доверяя врачам, он устроил мне свое собственное испытание памяти с помощью словаря Вебстера. Я бегал глазами по словарным статьям, а он внимательно следил за мной. Через несколько страниц он отобрал у меня книгу и положил ее на тумбочку.
- Ну, расскажи, что ты запомнил! - потребовал он.
- Все, что запомнил?
- Говори! - приказал он, прикрыв глаза.