Да, они были великие неудачники. Хотя умели не только мечтать! Разве тогда, в сорок втором...- теперь это казалось таким далеким: скрежет осколков по крышам, вой сирены, госпитали, пропитанные запахом йода, карболки, гниющих ран,- там они выступали с концертами школьной самодеятельности... Да, в сорок втором - разве они не загнали на барахолке учебники и, купив буханку хлеба, не двинулись на фронт? Фронт находился километрах в семидесяти и с каждым днем близился к городу. За двое суток они прошли километров пятьдесят, но случай - воистину предательский случай! - привел их на ту линию обороны, где жители города рыли траншеи и противотанковые рвы. Их выдала знакомая женщина, и они были с позором доставлены домой. Да, у них имелись счеты с судьбой, и теперь они не хотели попасть впросак!..
- Бугров и Гольцман! - оба вздрогнули от неожиданности.- Может быть, вы все-таки сообщите классу, о чем вы все время так оживленно беседуете?..
Но, к счастью, ехидный голос физички заглушил звонок. Большая перемена!
...В голубое до рези в глазах небо взмыл мяч, повис в вышине на какое-то мгновение - и сначала нерешительно, а потом все быстрее и быстрее стал падать на землю. Даже Егоров, Слайковский и дружок их Тюлькин, по прозвищу Впадина, которые выскочили во двор, чтобы перекурить, не выдержали.
- Побацаем! - крикнул Егоров и первый затоптал окурок.
По двору понеслись упругие, звонкие удары. Только Михеев, прислонясь к забору спиной, уткнулся в учебник. Они присели на бревно, лежавшее возле высокого штабеля в углу двора. Оно было теплым, прогретым солнцем, и пахло от него лесным духом - смолистым и тревожным.
- Вообще-то есть у меня одна мысль,- сказал Мишка, задумчиво чертя по влажной земле тонкой щепкой.- Не знаю, как она тебе, а я...- Мишка, колеблясь, умолк.
- Вырастить дюжину крокодилов и продать в зоопарк?- устало переспросил Клим, уже без улыбки.
- Нет,- сказал Мишка,- тут крокодилы ни при чем... Ты про Ферма что-нибудь слышал?
- Нет,- сказал Клим.- Про какого еще Ферма?
- Эх ты,- сказал Мишка.- Был такой гениальный математик, Пьер Ферма. Он жил еще в семнадцатом веке...
- Ну и что же? - нетерпеливо перебил Клим.- Покойники нам не помогут.
- Может, и помогут,- сказал Мишка. Он вдруг обиделся.- А вообще - ну тебя к черту. Если не хочешь - предлагай сам!..
- Ну ладно,- сказал Клим.- Валяй про своего Ферма. Только покороче.
Мишка достал из кармана потрепанный блокнот, в который заносил всякие любопытные факты, и, близоруко щурясь, отыскал нужное место.
Сначала Клим ничего не понял:
"Сердце жирафа весит двенадцать килограммов. Шея достигает трех метров".
- Что за чепуха? - сказал Клим.
- Читай дальше.
И Клим прочитал:
"Пьер Ферма (1601-65 г.) - юрист, поэт и ученый. Математикой занимался для развлечения, но совершил целый ряд великих открытий. Он часто набрасывал свои мысли на полях книг. Однажды, читая сочинения Диофанта, сформулировал одну из своих важнейших теорем и ниже записал: "Я нашел поистине удивительное доказательство этого предложения, но здесь слишком мало места, чтобы его поместить".
Клим пробежал несколько строк, в которых излагалась теорема. И дальше:
"В чем состояло это доказательство, никто не знает. Но ни один математик не сомневается, что такое доказательство действительно им было найдено - ведь все остальные его теоремы оказались верными и были впоследствии доказаны. Великая теорема Ферма ждет своего победителя".
Последняя фраза была жирно подчеркнута карандашом.
- И до сих пор ее никто не сумел доказать,- сказал Мишка, значительно глядя на Клима.
- Хорошо. Но при чем здесь все-таки Ява?
- Ява тут ни при чем,- согласился Мишка, и в голосе его задрожало скрытое торжество.- Ява тут, конечно, ни при чем. Но за эту теорему, между прочим, брались многие, и все без толку. Тогда назначили премию тому, кто ее докажет. Международную премию. Сто тысяч долларов. И пока еще ее никто не получил.
- Погоди,- глухо проговорил Клим, начиная кое-что улавливать.- Сто тысяч долларов? За какую-то теорему?
- Сто тысяч,- сказал Мишка.- Сто тысяч, как одна копеечка. Только не "какую-то", а за Великую теорему Ферма. Так она называется, эта теорема.
Клим вскочил и тут же снова опустился рядом с Мишкой.
- Чепуха,- сказал он мрачно.-Если никто не доказал, так мы - докажем? Чепуха! Самая настоящая чепуха!
- Я и не говорю, что мы ее обязательно докажем,- сказал Мишка.- Может быть, мы ее и не докажем...
- Наверняка не докажем! - сказал Клим.- И нечего дурить себе голову такой чепухой!
Они помолчали.
- Между прочим,- сказал Мишка, вздыхая,- в истории науки бывали случаи, когда великие открытия делали те, от кого ничего такого и не ждали. Даже книжка есть: "Парадоксы науки". Я читал.
Клим ничего не ответил.
- Сто тысяч долларов,- сказал Мишка.- Этого на редиске не заработаешь. Это не то что на дорогу - на сто тысяч долларов можно купить оружие для целого полка или даже дивизии.
- Да,- сказал Клим.- Конечно. Только все дело в том, что ее за четыреста лет никто не доказал.
- Не доказал,- сказал Мишка. - Но, с другой стороны, как раз это, может быть, и хорошо, что ее никто не доказал.
Они не заметили, как прозвенел звонок и двор опустел.
Наступившая тишина заставила Мишку очнуться.
- Сейчас химия,- сказал он грустно.- Идем, а то в класс не пустят.
Клим сидел, уперев локти в колени, и невидящими глазами смотрел перед собой.
Мишка тронул его за плечо.
Клим не двинулся.
- Хорошо,- медленно сказал он.- Тогда - к черту химию. К черту все на свете. Ява не ждет. Где твоя Великая теорема Ферма? Мы не можем упускать хотя бы один шанс!
4
Обед, как всегда, начинался ровно в четыре.
Николай Николаевич двумя пальцами поднял вилку, приблизил к глазам, прищурился, и его бледное бескровное лицо альбиноса передернула мучительная судорога.
- Надежда, я уже говорил и не устану повторять: человек, страдающий язвой желудка, нуждается в идеальной чистоте.
Голос его походил на мерное жужжание бормашины, которое по вечерам раздавалось из кабинета, где Николай Николаевич принимал пациентов.
Надежда Ивановна робко ахнула, подхватила звякнувшую о стол вилку и торопливо вышла из комнаты. Она была на целую голову выше своего мужа,- статная, полнотелая, с красивым крупным лицом, но трепетно пугалась всего, что может рассердить Николая Николаевича.
...Четыре в квадрате- шестнадцать. Четыре в кубе - шестьдесят четыре. Четыре в четвертой степени...
...Шестьдесят четыре помножить на четыре... Получится...
Клим хмурился, остановив стеклянный взгляд на пустой тарелке. Он уже наизусть знал все, что произойдет дальше. Надежда Ивановна, с полотенцем через плечо, принесет и положит перед Николаем Николаевичем другую вилку, и Николай Николаевич снова поднимет ее, как и первую, и посмотрит на свет. Потом он вяло поморщится, то есть улыбнется, погладит жену по мягкому безвольному подбородку и скажет:
- Надеюсь, тебе понятно, что я никогда не придираюсь к пустякам...
И потом он будет есть манный суп. Потом паровые котлеты с гарниром из моркови. И они тоже будут есть эти скользкие, разваливающиеся котлеты и глотать морковь. Почему-то каждому, кто ест вместе с Николаем Николаевичем, становится неловко и стыдно, что у него нет язвы желудка... Потом Николай Николаевич ляжет отдыхать, а Надежда Ивановна уйдет на кухню. Там, в уединении, она будет есть жареное мясо или рыбу, густо смазав их горчицей или хреном. Она будет есть и мыть тарелки, а в промежутках между едой напевать негромким приятным голосом: "Я плачу, я стражду, душа истомилась в разлуке". Перед войной она училась в консерватории. Николай Николаевич даже купил ей пианино. "Настоящий "Беккер",- говорит он знакомым.- Идеальный звук!" Пианино стоит в гостиной. На нем никто не играет. Весной в него насыпают нафталин. Покончив с посудой, Надежда Ивановна будет вытирать с него пыль.
...Шестьдесят четыре на четыре - двести пятьдесят шесть. Хорошо. Теперь пять в четвертой степени...
После манного супа на столе появились паровые котлеты.
...- Кстати, это ведь тебя касается...- расслышал Клим.
- Шестьсот двадцать пять,- сказал Клим.- Что меня касается?
В серых выпуклых глазах Надежды Ивановны метнулась тревога.
- Ты уже заговариваешься, Клим,- сказала она, подкладывая ему в тарелку.
- Это результат неумеренного чтения,- сказал Николай Николаевич.- Нельзя столько читать в твоем возрасте.
- Знаю,- буркнул Клим.
- Она хочет с тобой познакомиться,- сказала Надежда Ивановна.- Умненькая, хорошенькая, просто прелесть! Да ты и сам увидишь...
Все цифры мгновенно выпрыгнули у Клима из головы.
- Кто хочет со мной познакомиться?
На полных губах Надежды Ивановны он заметил женски-коварную улыбку. Оказалось, что это дочь ее новой приятельницы, сверстница Клима, и что вместе с матерью она явится сегодня к ним вечером.
Клим поперхнулся котлетой.
- Зачем?
- Да нельзя же всю жизнь прожить таким бирюком!
- Можно,- сказал Клим.- Я лучше уйду. Ну их всех к черту!
- Ты слышишь, Николай? Но ведь у него же совершенно невыносимый характер!