Эффект скептический: Карл приподняла левую бровь. Лена выдерживает паузу и заканчивает:
- "И как у большинства приматов, у человека развит головной мозг…"
- Да я же не говорю, что русский народ лучше других. - Регулярные споры с Карлом мучительны для меня. - Но он - страстотерпец, народ-мученик. И одновременно - великий оптимист, мечтатель, наивный созидатель… Россия - понятие метафизическое. Русский народ самобытен. Исключителен. Да, исключителен, не надо на меня так смотреть!..
- В ушах навязла эта тема о самобытности. Отравили себя речами об исключительности, залезли в дебри зауми, а сами давно на задворках истории… Россия своеобразна в одном - в глупости непроходимой. Ну, и в самобичевании тоже.
- Браво! Диагноз. Может, хватит самим себя прикладывать? Ты вправе обличать пороки в своем Отечестве, но ведь не до отрицания достоинств. Не надоело хихикать, когда о твоей стране с висельным юморком чушь несут? Хохмач Жванецкий вместо Салтыкова-Щедрина, жуир Вишневский вместо Лермонтова, свора доморощенных психологов-детективщиков вместо Достоевского…
- Ну, сравнила! - Карл сморщила нос. - И потом, еще неизвестно, каким был бы Достоевский в наше время.
- Каким?
- Во всяком случае, наверняка не ура-патриотом. Он вненационален. Наднационален!
- Достоевский? Вненационален? Ладно! Но только потому, что национален до глубины души.
Господи, о чем спорим! И чего спорим? Недели не проходит, чтобы мы с Карлом не сцепились по какому-нибудь подобному поводу.
- Национальность. - Всплескивает руками Карл. - Да об этом сейчас вообще не принято вспоминать в приличном обществе. Плохой тон, знаете.
- Стоп, зачем же из меня монстра-то делать? Просто всяк все же должен помнить, откуда его корни…
- По-твоему, все что-то "должны", "обязаны"… В честь чего?
- Карл! - Достала она меня. - Для тебя не существует Родины?
- А что такое Родина? - Прямо смотрит она. - Нечто иррациональное, эфемерное, отчего слезы на глазах? Умный человек сказал, патриотизм - прибежище подлецов. Отечество? "Моя" страна? Красиво! Но именем Родины оправдывается не меньше злодеяний, чем, я не знаю, именем Христа! Что мне называть Родиной? Место, где родилась? Не смеши меня. Я ему ничем не обязана. И оно мне - тоже.
- Круто!
- Ну, а как? По-твоему выходит, с рождения я должна быть моральным должником определенной точки пространства? Только потому, что там меня произвели? Благодарю покорно. Может, я обязана этой стране воздухом, которым дышу? Или обязана ей водой, которая, кстати, включаема в мировой круговорот воды в природе?
- Да нет, я не о том. Но есть же понятие русского как такового.
- А что его формирует?
- Да хотя бы язык…
- Какая разница? С тем же успехом мы могли бы и по-английски говорить. Сочетание обстоятельств - и человеку повезло или не повезло родиться в той или иной стране.
- Ладно… - За что еще спрятаться от бронебойных доводов? - А культура…
- Ни одна культура не лучше другой… И вообще, нет такого народа - русские, есть народ - россияне.
- Это все равно что сказать, нет евреев, есть израильтяне!
- Совсем не одно и то же.
Думаю о Карле. Все возвращаюсь к нашему детскому спору. Почему я всегда остаюсь идиоткой в таких стычках? Не могу толково передать то, что чувствую. Случается сказать глупость - и нет смелости отречься от нее. И на Карла наехала. Или она виновата? Доказывала мне вовсе не то, что на самом деле думает. Вспоминаю, как дома ее к телефону ласково подзывают: "Машенька…"
Я рассказала об этом споре одному знакомому, взрослому человеку. Сбивчиво, ища поддержки, пытаясь еще раз прояснить для себя свою позицию. Он уточнил:
- А кто она по национальности?
- Н-не знаю.
Он развел руками:
- В таком случае, ваш спор по меньшей мере нелеп.
Много позже я узнала, что Карл еврейка.
Лена глядит в окно. За окном - темные ели под колпаками снега. Грязная дорожка, по которой двигаются беззвучные люди. За кварталами жилых домов кто-то раскурил огромную трубку, и дым слоями стелется над плоскими крышами.
Лицо Лены… Выдаются скулы и подбородок. Типичная арийская физиономия, как она говорит. Она похожа на ящерицу. И холодна, когда это необходимо. На столичных улицах - качество незаменимое.
- Девушка, который час? - С тех пор, как изобрели часы, арсенал уличных ловеласов стереотипен.
Взгляд стальных Лениных глаз:
- Молодой человек, вам пора уже собственные часы купить.
- Может, вы мне их подарите? - Пытается выкрутиться молодой человек.
- Разве я похожа на человека, у которого на вас есть деньги?
И незадачливый ухажер откатывается. Разве что раз-другой оглянется на девушку, которая одета "во что попало". Ну, во что попало под руку из неслабого лениного гардероба.
- Обернись. - Вдруг говорит она.
Оборачиваюсь.
- Никита…
- А, румянец… Милочка, я - Шерлок Холмс.
- Ничего подобного! - Возмущаюсь и ужасаюсь.
Неужели так заметно? И зачем Лене называть меня милочкой?
- Ладно, допустим, - сдаюсь я, - по-твоему, шансы есть?
- Шансы есть всегда. За любовь надо бороться. - Воодушевляется она. - Хватай обеими руками. А можешь еще и зубами вцепиться.
- Ага. За горло.
- Нет, я серьезно, девонька. За свое драться надо.
- Но только ты ему не говори, - попросила я.
- Своих не сдаю. - Вскинулась ящерица. - Будь спок. А что касается тебя, не пора ли вместо мировоззренческих войн повести наступление на любовном фронте? Вот для примера я. Я вся инстинкты. Философские басни хороши для тех, у кого разум над инстинктами преобладает. Прости, но меня не волнуют общечеловеческие проблемы. Я решила не забивать себе голову такой ерундой, - она поглядела с вызовом, - Хочу жить, как живется.
- Леночка, как же ты оторвана от реального мира!
- Глупости, это ты оторвана!..
Глава 5
С негромким скрипом раскрывается тяжелая "фиртка" - калитка. Казалось, весь год мы не выпускали из сердца ни малейшей детали… Дом опять уменьшился. Он все ниже с каждым годом.
- Все люди кругом начали строиться. - Рассказывала баба Соня. - Так я "ни, ни", а тогда дед как вперся: "Будьмо строить, и все".
В прежней хате, еще довоенной, пол был земляной. Застелили его лишь в пятидесятых. Я застала ту хату, точней, только безжизненный остов без крыши. Сейчас на ее месте сарай с сеновалом. Да на одинокой старой стене - планки крест-накрест, остатки штукатурки. Но вскоре не будет и ее.
- Потом дед говорит, вот добре, что не послухав тебя, построил дом. Бо тогда и гроши бы пропали, и хаты бы не было. Да и люди сказали бы, что я пьяниця, что гроши пропил та и дома не построил. Эж гроши на сберкнижках лежали, а как почалися все перетурбовки, так и загинули.
Над дорожкой к порогу - изогнутые проволочные арки одичавшего винограда. Мы с Лешкой уезжали поздним летом, но всегда раньше, чем виноград поспевал. Так что весь август жевали терпкие, незрелые виноградины.
Навстречу - зеленая веселая веранда с высокими окнами. Железный карниз умеет весело бубнить под дождем. В окна тычется развесистая яблоня. В запашистом кусте чайных роз есть лаз, туда ныряет блохастый Барсик, когда пьяный дед является до дому.
А вот и Барсик. Жив, курилка! Коротконогое лохматое животное заходится пронзительным лаем.
- Барселона, спятил!
Радость на собачьей физиономии сменяются несколько виноватым выражением - звиняйте, такой уж я непутевый, косматые щеки пса растянуты в честной улыбке. Барсик порывается троекратно облобызать всех нас по народному обычаю.
Простой народ! Фольклор! Уходящая культура! А между тем, вот она, эта культура. Рядом. Вокруг. Вблизи. Прямо здесь и сейчас. Эта простая мысль впервые стукнула в мои мозговые ставни тоже не без участия Барсика.
Наждачным языком пес до блеска полировал свою миску. Его обед исчез в считанные минуты.
- Не наевшись, не налижется, - со смешком, проходя, бросила бабушка. То самое, что Владимир Даль собирал по сусекам!
- Бабушка, а что такое "сусеки"?
- Што?
- "Сусеки".
- Не пойму никак, что ты балакаешь, - нахмурилась она, - сусейки?
- Не. Пошукать муку по сусекам…
- А, засики! По украински - "засик". Это ящичек такой, он в сарае был, там и мучка хранилась, и все такс туды сыпали… Ось и поняли одна одной… - Она пошла в веранду, понесла, зажав пальцами горлышки, стеклянные пузатые банки.
В тот же вечер я приклеилась, как банный лист:
- Бабушка, какие молитвы вы читаете?
Она всегда читает на ночь молитвы. И это всегда для нас исполнено какого-то тайного глубокого значения. В детстве нас смешила такая привязанность к Богу. Ведь уже летали на облака - нет там ни Бога, ни ангелов.
- Как отходить ко сну, то читаю "Отче наш", это самая молитва в ходу. А тогда еще крещу подушку. Когда крестишь шось или крестишься, надо произнести: "Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа". А утром тогда таке… Как встану под образами на колени, то опять читаю "Отче наш"…
- Обязательно под образами?
- Ни, можно всюду, в поле, тильки надо всегда вверх.
Она читала молитву, как речитатив, поглядывая то на меня, то на потолок. Серьезно читала, поучительно.
Широкое круглое лицо, исчерченное морщинами. Самое простое лицо. Не особо приветливое. Еще бы, и время, и работа, и заботы оставили на нем свою горестную печать. И все же, как хорошо это лицо.