Возражать мне даже не пришло в голову. Я тут же согласилась. В новостройке на окраине Москвы, в двухкомнатной квартире двенадцатиэтажного дома, играла музыка, кружился зеркальный шар, пуская зайчики по всему свету, вкусно пахло ароматными свечами, а шампанское кружило и без того мою вальсирующую голову. Весёлая сестра Лена с мужем и другие гости так легко и добродушно приняли меня в свой круг, что даже крохотной неловкости не возникло в моей душе. Ближе к двенадцати я твердо решила ехать домой, пока не закрыли метро, понимая, что открутить мою голову, если она сама не отвалится, дома успеют обязательно. Пока мы целовались в сквере около детской площадки с настоящей ёлочкой и тремя стеклянными шарами на ней, метро закрылось, и ничего не оставалось делать, как пытаться поймать такси. Пошел снег.
Хлопья кружились, как в сказке. Никто не хотел ехать на другой конец Москвы. Мы опять пили вино и целовались. Грубая ткань шинели натерла мне щеку, и она горела огнём. Когда он меня обнимал особенно страстно, я ойкала от боли в спине, а он мне шептал, как вожделенно он жаждет посмотреть на синяк на моей пятой точке. Нашелся все же смельчак, готовый ехать за двойную плату, и мы отправились в путь. Старая раздолбанная Волга громыхала, как деревенский трактор.
– Хорош целоваться, а то мне тоже хочется, – проворчал водитель.
Почти у моего дома мы еще раз смачно поцеловались на прощанье и обменялись часами, как на войне.
Условившись о встрече на субботу там же, я принялась парить в небесах и отсчитывать секунды, часы и дни.
Он не пришел и не позвонил. Не смотря ни на что, я заводила его часы и подолгу смотрела, как быстро тикает их секундная стрелка.
Через год я случайно встретила его сестру Лену. Она, конечно, не узнала меня. Я шла за ней весь Скатертный переулок, боялась, что она обернётся или зайдет куда-нибудь, и я потеряю её навсегда. Набравшись мужества, я окликнула её. Она долго смотрела на меня, потом медленно произнесла:
– 28 или 26 декабря, точно неизвестно, в 1987 году его Су-25 378-го отдельного штурмового авиационного полка пропал во время ночного вылета восточнее Баграма. Юра сочтён погибшим.
Субстанция времени
Автобус не был переполнен, но всё же мест свободных не было. Весёлый парень в наушниках, сквозь которые прорывался тяжелый рок, вскочил с крайнего сидения и, расталкивая толпу, вышел, придержав закрывающуюся дверь мощной кроссовкой. Ехать мне далеко, я обрадовалась такому везению и уселась. Рядом со мной, крепко зацепившись за поручень, зависла молодая женщина, худенькая, милая, в модном пальто с ассиметричной застежкой. Конец рабочего дня менее агрессивен, чем начало. Утром злые почти все. Тела, не отпустившие сон, еще не готовы к динамике жизни. А сейчас вечер. Позади целый день труда, забот, глупой суеты и, быть может, даже некоторого смысла, если повезёт. Так хочется, чтобы каждый день был наполнен смыслом. Вдруг в этот осенний день вы пробились через толстый пласт бюрократии и смогли донести до мозга начальника свою выношенную и правильно сформулированную мысль о вопросе, без решения которого нет движения вперед, а мозговая извилина начальника восприняла ваш материал так, как вам хотелось, и выдала "индульгенцию" на прощение вчерашних "неправильных" предложений, дав зелёный свет нынешнему, новому, хотя последний ничем не отличается от предыдущего, разве что двумя переставленными запятыми. По вине этого чёртового бюрократа упущено две недели. Хотелось чувствовать значимость своей работы и нужность её.
Каких-то четыре месяца назад, то есть весной, я стояла на остановке в ожидании трамвая, подрагивая от утренней сырости. Toyota Land Cruiser прижалась к трамвайной остановке и настойчиво просигналила. Мне даже и в голову не пришло, что это ко мне. Из окна высунулся директор нашего центра и неприязненно предложил довезти до работы. Я растерянно влезла на переднее сидение и, осознав, что сейчас самое время осветить проблемы медицинской статистики, закусив удила, пропела ангельским голосом:
– Семён Фёдорович! Раз уж Вы меня подхватили по дороге на работу, позвольте спросить, а то, что же получается, я, как в сказке "Золушка", разговариваю с Королём и ничего у него не выпрошу??!! – и дальше затараторила о проблемах отдела, запела, как канарейка, в надежде прошибить толстый занавес администрации. Начало моего монолога, связанное с Королём, директору понравилось, а дальнейший мой "фонтан" он резко прервал, и я получила в ответ:
– Есть ли на свете медицинская статистика, нет ли её на свете, врачебная помощь всё равно будет оказана страждущим… Давайте я вам лучше стихи почитаю… – и почитал.
Автобус то заполнялся, то освобождался от пассажиров, и молодая женщина то прижималась к моему плечу, то отстранялась. Отвлёкшись от моей скорбной медицинской статистики, я обратила внимание, что молодая дама с маниакальной настойчивостью борется с полой пальто, которая, не желая соответствовать силуэту, выпукло топорщится прямо мне в лицо, закрывая весь обзор. Проследив соответствие пуговиц петлям, я обнаружила, что красивая, молодая, стильная женщина, так же как и я, погружена в тягостные мысли, липким киселём облепляющие её голову и тянущиеся то ли с работы, то ли из дома, и ей не до окружающего мира. Модное пальто, застегнутое не на ту пуговицу и соответственно не умеющее жить гармоничной жизнью и в полной мере украшать даму, перекосилось, и освободившийся автобус обнажил всю карикатурность этой милой дамы. Я поймала её взгляд, поманила пальцем и тихо на ухо сообщила о неприятности. Дама улыбнулась, перезастегнулась, и вдруг окружающий мир на какое-то крошечное мгновение гармонизировался.
* * *
Воспоминания, как связь времён, потекли по стеклу автобуса.
– Куда же вы в таком виде?
– В каком я виде? Татьяна Фёдоровна, что вы имеете в виду?
Я отрываюсь от компьютера и смотрю на своего непосредственного начальника Соломона Петровича Черниловского, который стоит у двери в верхней одежде и собирается стартануть в министерство. Мы работаем с ним в статистическо-аналитическом отделе и сидим, так сказать, в одной комнате. Мой взгляд упирается в середину его серого твидового пальто. Черниловский торопится, держится за ручку полуоткрытой двери.
– Ну что? Что? – с раздражением спрашивает он.
Удивительное свойство бывших военных: они старательно и слишком быстро стремятся выполнить поручение начальства, даже если это какой-нибудь абсурд или бред. Соломон Петрович давно в отставке, а исполнительские качества еще не истрачены временем. Эту бумажку, которую он держит трепетно в руках можно "вполне реально", как говорит наша двадцатилетняя сотрудница Маша, отправить факсом или электронной почтой, но Соломон едет сам лично, поэтому застегнул пальто не на те пуговицы и стоит на старте весь перекорёженный, но готовый к запуску, как советская ракета. Иногда тыкая артритным указательным пальцем в какой-либо документ, напечатанный Машей с грамматическими ошибками, он произносит:
– Да, кончик моего пальца перпендикулярен к основе и показывает не направление вперед, а практически прыжок в сторону на 90 градусов, но это не значит, что ошибки не нужно исправлять…
Конечно, я вспомнила о нём из-за красавицы в автобусе и её модного перекошенного, из-за небрежности или погружения в свой океан мыслей, пальто.
Персонаж детского мультфильма "Приключение Фомы", Суслик, это наш дорогой Соломон Петрович Черниловский. Высокий, худой, астеничный, с удлинённым лицом, крупным носом и впалыми щеками, он совершенно серьёзным голосом, абсолютно без улыбок, читал на новогодних представлениях шутки и анекдоты. Его чувство юмора не было солдатским. Поэтому все весело смеялись и любили его выступления. Несмотря на возраст, а ему было сильно за семьдесят, он не был сутул, сварлив, зануден, а наоборот: он был строен, смешлив, любил шутить, а иногда он засыпал после обеда за рабочим столом, глубокомысленно подперев лоб рукой, всхрапнув, просыпался, а мы делали вид, что ничего не произошло, а ведь ему было уже 76 лет.
Однажды беседуя с сыном по телефону, а его сын проживал в польском городе Вроцлаве, где когда-то жили предки Черниловских, он эмоционально и громко произнёс:
– Ну, что же ты! От тебя можно с ума сойти! Это так просто: найти работу! Умер кто-нибудь, ты тут же поступи на его место…
Я вышла из комнаты, чтобы посмеяться в коридоре, так как не хотела расстраивать Соломона своей иронией и все представляла гробы с покойниками и сына своего отца быстренько поступающего на освободившиеся места…
Когда ему пришлось что-то три раза разъяснять глупой Маше, он поднял вверх свой искривлённый артритом палец и произнёс:
– Мария Витальевна, вы как мой палец. Я им указываю на дверь, а он сам, без меня, указывает в окно… Странно, почему вы не понимаете простого русского языка?
Черниловский Соломон Петрович давно умер. Его альбом с юморесками и шаржами, ведь он еще и отлично рисовал, сохранился у меня в шкафу. Пожелтевшая газетная бумага растворила четкость рисунков, но еще можно рассмотреть забавные сюжеты из армейской жизни.
Чего только не вспомнишь, пока едешь час и пятнадцать минут домой с работы! Время, даже если оно проистекает в течении семидесяти пяти минут, это такая субстанция, в которой можно прожить целую жизнь, при этом мысль унесет вас в любые миры как далеко, так и близко; как в прошлое, так и в будущее.