Прошло три года. Таня поступила в институт в другом городе и приезжала домой редко, только на каникулы. Зимнюю сессию сдала успешно и по студенческому билету за полцены прилетела на самолёте домой. Морозец небольшой, но ветер, как и во всех портовых городах, свистал так, что если, так говорила мама, "у тебя бараний вес, то унесёт за три версты…". Таня прилетела рано, но, пока добиралась из аэропорта, наступил полдень. В полутемном подъезде топтались двое детей. Таня сразу узнала того самого малыша Андрейку, у которого гноилось ухо, и его сестру Веру, уже подросшие, но тощие, какие-то зелёные, астеничные, пахнущие немытым телом. Андрейке чуть больше трёх лет, Вере соответственно на год больше.
– Вы куда? – с ужасом спросила Таня. – Там жуть как холодно и ветер, такой сильный, что не до прогулок…
– Ничего, ничего, – проскрипела кашляющим голосом Вера, – погуляем чуток с Андрюхой. Давай, суй обе руки!!! – строго приказала Вера.
Таня увидела двух заброшенных детей в нищей одежде с чужого плеча, в огромных ботинках разного вида и размера и одной варежкой на двоих. Вера плотно заматывала куцую тряпку на шее брата и пыталась запихнуть обе его руки в единственную варежку, чтобы он не замерз. Её забота была такой естественной и такой жертвенной, что, казалось, ей никакой мороз не страшен. Этот мальчик защищен ею, как родной мамой, от всех невзгод. Его доверие и послушание к этой маленькой девочке безгранично. Крайне неудобная поза – две руки в одной варежке – никак не отразилась на их движении вперед. Несмотря на ужас происходящего, жизнь не выработала в этих детях обостренного инстинкта самосохранения или эгоизма, наоборот – наделила их добротой и самоотдачей сверх всякой меры. В тёмном подъезде среди обшарпанных стен, обитых лестниц, со страшной, всегда распахнутой в подвал, дверью, эти две серые фигурки как будто светились небесным сиянием. Комсомолка Таня, к своему ужасу, подумала: "Господи, спаси и сохрани их!"
Старый Новый год
Я бежала, как может бежать пятидесятилетняя девушка, занимавшаяся бегом в студенческие годы. Мне нужно было срочно встретиться у метро с подругой Оленькой и забрать у неё бальное платье для внучки, чтобы её латиноамериканский танец стал самым зажигательным и умопомрачительным на праздничном концерте. Потом мне требовалось пулей принестись в детский сад за этой козявкой и обрадовать её таким щедрым Тётиолиным подарком. Утирая пот, струящийся из-под шапки, я издали увидела Оленьку с пакетом, подплыла к ней как моторная лодка и, выхватив пакет, мазнув по щеке сопливым поцелуем и крикнув: "Тороплюсь, до детского сада далеко и к нему никак не подъедешь!", – скрылась за углом дома. Телефонный звонок дочери сбил меня на лету.
– Мусик, за Настей не ходи. Я её уже забрала, мы идем в гости к Кузякиным, а потом домой. Целу.
Я сбавила обороты, замедлила шаг, оглянулась вокруг и увидела летящий крупный снег, покрывающий весь мир около меня, и остановилась, потому что бежать уже было не нужно, а то, что колыхалось рядом, укутанное кружевными снежинками в глубокой тишине, несмотря на присутствие мегаполиса, заворожило меня до остатков глубины моей памяти. Сегодня Старый Новый год! Я вспомнила об этом, потому что остановилась… и увидела в сквере около детской площадки мигающую цветными огоньками еще не убранную ёлку и этот обыкновенный пейзаж, заземлившийся в настоящее время почти в каждом дворе, заметенный снегом, забросил меня на тридцать лет назад, в советский зимний вечер накануне Старого Нового 1987 года. Только в то время не было китайских ёлочных гирлянд на батарейках, никому и в голову бы не пришло сооружать во дворе мигающее чудо, но ёлочка на детской площадке была точно такого же размера, только не пластмассовая, а настоящая. Я купила мороженное, разорвала упаковку и лизнула белый шарик в вафельном стаканчике. Мои мысли теснились в черепной коробке и выплескивались наружу, а я пыталась обуздать их и даже приложила вафельный стаканчик ко лбу, чтобы отрезветь и успокоиться. Я живая. Я всё помню…
Этот день ничем не отличался от обычного рабочего дня, но в обеденный перерыв, заперев дверь на ключ, наш рабочий коллектив из пяти человек – три женщины, инженеры-конструкторы и двое мужчин, один начальник, второй его заместитель, – откупорили бутылку шампанского и закусили сухое Абрау-Дюрсо яблоками. Старый Новый год не отметить нельзя – святое дело. Поскольку день недели обозначался как вторник, директор приказал своему заму по хозяйственной части пробежаться по коридорам и лично проверить, чтобы все сотрудники ушли домой в 18.00 и никакого Старого Нового года, чтобы никто не отмечал. Когда начальник с замом без пятнадцати шесть наполнили рюмашки разведенным спиртом и, сжимая в руках по бутерброду с салом, предложили остальным присоединиться, раздался сначала рывок дверной ручки, а потом громкий стук в дверь со словами: "Откройте немедленно!!!"
Ни одна из дам не собиралась употреблять спирт, каждая торопилась встречать Старый Новый год в родном доме, кроме меня: я спешила на свидание с Юрой, с которым познакомилась лишь вчера в метро при грустных или скорее забавных обстоятельствах.
Моя мама была рукодельницей-самоучкой и могла сшить всё что угодно: и платье, и блузку, и юбку, и пальто, и даже шубу, а однажды на швейной машинке Подольского механического завода она ушивала мне голенища кожаных сапог, в которых моя нога болталась, как кочерга в ведре. Так вот: она смастерила мне из своей облезлой старой шубы новую, необычайной красоты. Старая шуба небывалой ширины, расклешённая от самых плеч, могла вместить всю семью: меня, брата, маму и бабушку. Потертые борта с выглядывающей бараньей кожей, залоснившиеся обшлага рукавов – всё было безжалостно срезано и вышвырнуто вон. Шуба сильно уменьшилась в размерах, что и требовалось мне, "тонкой и звонкой", как меня называла бабушка. Так вот: бегу я, с документами под мышкой, сумкой через плечо (сумка изящная, маленькая, в неё ничего не помещается, кроме зеркальца и помады), забегаю в метро, поскальзываюсь на верхней гранитной ступеньке на смеси снега и водного раствора грязи, и отщелкиваю пять ступеней своей пятой точкой. Я бы поскакала и дальше, ступеней было много, штук пятнадцать, но молодой широкоплечий зеленоглазый красавец, как потом выяснилось, Юрий, поймал меня посередине дистанции и крепко прижал к себе. От него пахло одеколоном Шипр, а сквозь колючую щеку пробивался яркий румянец советских вооруженных сил. Если бы не шуба, смягчившая моё падение, синяк на попе был бы гораздо больше. Другое дело, что шуба собрала всю помойку станции Арбатская Филевской линии метро.
– Жива, красавица? – шепотом спросил он мне прямо в ухо.
Я чувствовала, что он тоже обнюхивает меня. Как хорошо, что я перед уходом на работу залезла в мамино трюмо и стащила духи Climat от Lancome и поставила на висках и шее по точечке. Очистившись в первом приближении, весьма иллюзорно, от мешанины, замочившей подол моей "роскошной" шубы, и продолжая опираться на руку спасителя, я, как и весь мой потрясённый в прямом смысле слова организм, не совсем понимала, что же мне делать дальше и куда бежать. И тут Юрий мне так прямо и объяснил, каковы мои дальнейшие действия:
– Тамарочка, – сказал он мне нежным, вкрадчивым голосом, – сейчас вам лучше поехать домой. Из дома позвонить на работу и всё объяснить. Завтра на работе ударным трудом отработать сегодняшний прогул, а вечером в 19.00 я вас буду ждать на Гоголевском бульваре, у второй лавочки справа. Мы пойдем встречать Старый Новый год!
Он был так убедителен, что я только кивнула и почувствовала, что готова на ВСЁ. Дома, нарисовав на попе йодную сеточку, выполнив всё в точности, как сказал Юра, я летала, как пёрышко, не понимая происходящего.
– Никак влюбилась, – констатировала всё видящая бабушка.
– Глупости, какие! – проворковала я, разбрызгивая сверкающее счастье направо и налево. И если бы не побаливала попа, я бы ни метра не прошла обычным шагом, а беспрерывно бы подпрыгивала, подскакивала и пританцовывала, а запах Шипра стал моим любимым запахом с первой секунды знакомства.
Если вчера меня спасал молодой человек в мешковатой куртке с красно-зелёным маховым шарфом на шее, то около второй лавочки на бульваре стоял лейтенант с тонкой талией, затянутой коричневым ремнём, и широченными плечами, увеличенными погонами шинели с авиационными знаками отличия.
– Не успел переодеться. Такие дела! Сейчас едем к моей сестре в гости.