Музыка гремела на всю катушку. Около стола, откинувшись на кресло, спал зам по экономическим вопросам. Игорь налил стакан виски и выпил залпом, не закусывая, отмахнулся от танцующих Вер, Тань и Маш и быстро пошел к выходу, по дороге сообщая, что он сейчас вернётся.
На перекрёстке стояла Мила и что-то быстро говорила по телефону, отрывочные фразы повисли в воздухе, как запах весны с морозным оттенком:
– …ну, пожалуйста… я прошу тебя… мама, ты не понимаешь… хочешь, чтобы я, как ты… умоляю… обожаю…
В такси было душно, и он открыл окно настежь. Водитель ворчал, но Мила тихим голосом уговорила его не шуметь. Через пять минут Игорь Вячеславович уснул и совершенно не помнил, как он выходил из машины, забирался на пятый этаж без лифта, как он раздевался и требовал выпить за здоровье хозяйки дома. Он абсолютно не помнил, как он костерил директора, выуживая самые секретные и интимные подробности благоденствия их организации, и как он произносил с ненавистью монолог о том, как невозможно быть счастливым и порядочным одновременно.
Утром сквозь невыносимую головную боль он никак не мог понять, где он находится, а когда серая мордочка Милы просунулась в проём двери, его страшно замутило и чуть не вырвало. Давненько ему не было так скверно, как в это солнечное утро.
Он не понимал, зачем пришел в этот чужой дом, зацепил собой эту несчастную женщину. Его смятенная душа двигалась вслепую, в глубине страдая и не успокаиваясь, не ведала, что и как нужно сделать, чтобы наступила гармония. Это ли та самая жизнь, которая как подарок дарована каждому…
"Ведь ничего страшного не произошло. Все живы и здоровы. Почему мне так плохо. Я несчастлив. Я никого не люблю. Я еще помню, что нужно позвонить жене. Я еще понимаю, что она волнуется…", – он обернулся, с трудом отрывая голову от подушки и сел среди белых с голубыми колокольчиками, простыней, от которых приятно пахло хвоей.
– Игорь Вячеславович, не волнуйтесь, я позвонила Вашей жене и сказала, что с Вами всё в порядке. Она знает, где Вы.
Он промолчал. Протянул руку и взял бокал с водой, жадно выпил и налил из графина еще. Его худые волосатые ноги стояли на желтом коврике, на котором были нарисованы две ступни с огромными уродливыми пальцами.
– Игорь Вячеславович, будете омлет?
При одной мысли о еде дыхание прервалось, он вскочил и пулей понёсся в туалет. Потом долго стоял под душем и никак не мог ничего вспомнить. "Почему именно эта серая Мила увидела меня, такого несчастного? Почему больше никто даже из самых близких людей? Надо срочно, срочно всё переменить. Это кризис среднего возраста! Я уже прожил лучшую и большую часть своей жизни, а всё средний возраст… Какой же он средний. Жизнь прошла. Я умер", – и он зарыдал, как в детстве, когда упал с велосипеда и сломал руку. Мила вошла и, не обращая внимания на голого рыдающего мужчину, стала спокойно обтирать его тело сухим огромным полотенцем и тихо что-то говорить. Сначала он рванулся к одежде, а потом уступил и делал, как она скажет:
– Ну, что вы? Ничего страшного. Сейчас помогу, вытру волосы. Какие мы маленькие… Слабенькие… А вот уже и сухо… На самом деле всё пройдет. Только совестливых тошнит от жизни… А другие живут и ничего… ни о чем не думают… Хочется быть нужным, а стало быть – значимым, а все вокруг одним росчерком пера перечеркивают тебя и низводят ниже земли, а ты не бойся… смелее будь. Очень трудно не лукавить с самим собой, а это самое главное… она – совесть, знает, как нужно… с ней одной совет держи. Ищи любовь в сердце своём и жди её, и расти её… – она беспрерывно гладила его по спине, по голове, рукам, плечам и говорила, говорила, так тихо-тихо, как с маленьким мальчиком, несправедливо обиженным старшими товарищами. Мила одела и обула растерянное тело, пожалела окаянную душу, напоила чаем и таблетками от головной боли, вытерла слезы и сопли, вызвала такси и отвезла на работу.
Около поворота на светофоре она вышла из такси и весело помахала Игорю Вячеславовичу рукой.
Собирая себя по частям, он медленно приходил в себя. Невыносимо стыдно стало перед Милой на следующий день. Он дал себе слово не пересекаться с ней, а спустя пару недель удивился, что её вездесущая персона отсутствует. Мария Петровна из бухгалтерии сказала, что Мила уволилась:
– Хорошая была девушка. Только странная, немного!
Варежка
В 1959 году новые дома по улице 40 лет ВЛКСМ небольшого приморского города заселяли по справедливости. Тридцать шесть квартир дома № 15 получили рабочие и служащие судоремонтного завода, одну квартиру – инвалид войны, две квартиры – уволенные в запас офицеры, в том числе и отец первоклассницы Тани, и одну квартиру – начальник цеха Дальзавода.
Вообще количество рабочих со своими семьями преобладало над количеством служащих, а с высшим образованием, кроме начальника цеха, была только его жена, окончившая местный университет, преподавательница физики в старших классах. Жильцы, естественно, очень быстро перезнакомились, и уже в течение одного года каждый знал, кто, чем дышит и как живет.
На первом этаже в квартире № 19 поселился дядя Ваня с женой, двумя дочками и престарелой матерью. Инвалид Отечественной войны имел тяжелую контузию и ранение, от которого осталось только четыре пальца на двух руках. Счастливые обладатели нового жилья со всеми удобствами, то есть с горячей, холодной водой и паровым отоплением, никогда не имевшие ничего подобного с самого рождения, зажили счастливо в надежде на светлое будущее всего человечества.
Старшая дочь дяди Вани, красавица Наденька, с длинной косой, лучистыми глазами и весёлым характером, попала с Таней в одну начальную школу по месту жительства и, хотя она училась уже в третьем классе, а Таня – еще в первом, в школу они ходили вместе. Впрочем, в школу шёл целый табун детей, так как на каждом этаже в каждой квартире проживало как минимум двое детишек, а то и больше. Вторая дочь дяди Вани, Оля, в школу еще не ходила.
Время текло незаметно. Не успели оглянуться, а начальная школа миновала, и детей распределили по другим школам: кто попал на улицу Сахалинскую, в школу № 25, кто – на Героев Хасана в школу № 30, и детские пути разошлись, чтобы обрести новые дороги и новых друзей детства.
Дядя Ваня выпивал. Сначала по праздникам, как все, а потом всё больше и больше, к нему присоединилась жена, тётя Маруся, и следующие дети родились уже в пьяном угаре: дочка Вера и сын Андрейка. Часто распоясывавшийся дядя Ваня нещадно лупил жену и гонял её по двору, растопыривая исковерканные руки. Весь дом защищал бедную пьяную орущую Марусю и её визжащих детей. Повзрослевшая Надя ушла в ремесленное училище после восьмого класса и переехала в общежитие.
Старая дяди Ванина мать, бабушка Поля, скрюченная полиартритом в три погибели, с шишковатыми руками, о которых она говорила, что они болят и пухнут от того, что она всю жизнь работала прачкой, ничего не могла поделать с пьющими сыном и снохой. Вскоре квартира превратилась в забегаловку, где собирались все выпивохи округи. Пьянки, драки, неприятный запах стали распространяться за пределы квартиры и соседи только и успевали, что вызывать участкового.
Бабушка Тани, Арина Павловна, жалела бабушку Полю и частенько ей приносила то миску супа, то хлеба, то молока и пирожков, когда пекла к праздникам, и вообще – что Бог пошлет к обеду семье. Однажды Арина Павловна приболела, велела Татьяне налить борща в миску, отрезать хлеба и отнести бабе Поле поесть.
Давненько Татьяна не переступала порога дяди Ваниного дома. Полуоткрытую дверь она задела плечом и вошла. Не стоит и говорить, что ещё на подходе к квартире запах давал о себе знать, а в тёмном коридоре уже и дышать было нечем. Татьяна прошла мимо вешалки с засаленной одеждой, на каждом шагу её ноги прилипали к грязному, давно не мытому полу. Затаив дыхание, она вошла в комнату и, потрясённая увиденным, остолбенела: на куче рваного тряпья лежал голый малыш и слабо попискивал, дрыгая красными, покрытыми воспаленной кожей и желтой коростой ногами и руками. В ушной раковине ребенка стояла лужица гнойных выделений, полузасохшая, зеленовато-кровавого цвета. Вокруг царил хаос, грязь, всё это сопровождалось невыносимой вонью. Из кухни вышла средняя дочь Оля, а так как по столу сновали полчища тараканов, она принялась кулаком их крушить, отчего особенно крупные тараканы лопались с характерным треском, но их было так много, что вскоре она бросила это занятие. Младшая, Вера, принесла грязную бутылочку с месивом и рваной соской и, накрывая брата мокрой пеленкой, принялась его кормить, добавляя в больное ухо каши из бутылки.
– Таня, ты к бабушке? – спросила Оля серыми, бесцветными губами. – Она там, в тёмной комнате… – Она провела Таню в кладовую, где в невыносимой духоте лежала сгорбленная маленькая старушка, не евшая два дня.
Таня прибежала домой в ужасе, продышалась на кухне и, чуть не плача, убежала в школу.
Спустя неделю бабушка Поля умерла в своей кладовке, никто этого и не заметил. Спит она уже три дня и не просыпается, дети укрыли её потеплей, сказав нетрезвому отцу, что бабушка кашлять перестала.