Другое дело - Адам, ведь других чернокожих на много миль вокруг не наблюдалось. А может, он был единственным чернокожим иудеем во всем этом проклятом мире. Адам ненавидел Маунтджой всеми фибрами души, всеми печенками-селезенками и прочими внутренними органами. Просто кричать был готов, как ненавидел.
Рубинфайну Маунтджой тоже стоял поперек горла. Будь этот пригород человеком, он бы оторвал ему голову, помочился в глаза и учинил еще какой-нибудь беспредел.
ЯХВЕ
Любопытный факт: отец Рубинфайна хотел сделать из своего отпрыска раввина. Ли Джин не знал, куда себя деть и какую маску нацепить на лицо, когда Рубинфайн-старший поведал ему об этом своем страстном желании. Впервые Рубинфайн рассказал о своей мечте за ланчем, когда они в ресторанчике ели спагетти болоньезе и обсуждали, как Ли Джину перераспределить свои расходы. Рубинфайн столько лапши на уши ему навешал, что бедняге пришлось ретироваться в туалетную комнату, дабы прийти в себя и всю эту лапшу стряхнуть.
ЯХВЕ
- Тары-бары-растабары. Черт возьми, мне жарко. Послушай, приятель, выключи печку, а? Ну что, приехали? Ну что, приехали? Ну-что-приехали-ну-что-приехали-ну-что-приехали?
"Как ребенок, засидевшийся в машине, из американского фильма, - подумал Ли Джин. - Нет, убивать его я не собираюсь". А голова болела все сильнее.
- Я не собираюсь тебя убивать, - сказал он вслух, посмотрев на Рубинфайна в зеркало.
Рубинфайн по-рыбьи надул щеки:
- Хм-м. Посмотрим, посмотрим. Э-э… А если бы надумал… э-э, сорока миллиона лет бы не хватило.
Атмосфера стала накаляться. Ли Джин приближался к точке кипения, но, в конце концов, Рубинфайн был просто долговязым переростком, несмысленышем.
- Когда-то ты был таким маленьким, - промолвил Ли Джин.
- Чего-чего?
- Да-да. Если только мне память не изменяет. Ты был не приятнее, понял, а только меньше.
- Рекорд выживания после захоронения заживо, - объявил Адам, - принадлежит Родригесу Хесусу Монти из Тампы, Флорида. В пустыне Аризоны его закопали в землю, и он пролежал там сорок шесть дней, дыша через длинную трубку вроде соломинки.
- Где все это передают? - взорвался Рубинфайн. - По какому каналу? Что там вообще вещают?
- Телик тут ни при чем. Это в книге написано. Про рекорды. Я ее читаю.
- Ну тогда заткнись!
Держась за руль одной рукой, другой Ли Джин ухватил большим и указательным пальцами кожу на виске и стал ее перебирать. Обычно он пудрил мозги пациентам, призывая их представить, будто болевая точка - шарик из пластилина или глины, который надо переминать, раскатывать, пока не превратится в тоненькую макаронину, а потом оторвать напрочь.
- Играем в "прошу пощады"! - завопил Рубинфайн. - Сперва мы с Адамчиком. Алекс - с победителем.
Рубинфайн и Адам сцепили пальцы. Такая была игра - кто кого пережмет. Ли Джина попросили считать до трех. Но ему было не до того, он погрузился в свою головную боль. Смотрел сквозь мутное от дождевых капель стекло, за которым все походило на трогательную акварель. В соседней машине ехали двое шестилетних мальчишек. Ли Джин попытался вспомнить, до какого возраста дети кажутся маленькими и беззащитными. Но Рубинфайн и в шесть лет терроризировал их район, хотя использовал другую тактику. Кричал во все горло, распускал сопли и вечно изображал из себя голодного. Казалось, он готов сам на себе поджечь одежду, лишь бы досадить собственной матери. Такой характерец. А вот Адам сильно переменился. В шесть лет он был американцем. Больше того, жил без родителей. Словно сошел со страниц какой-то книги. Как-то зимой они появились в его кабинете - лилово-черный дедушка Айзек Якобс, Адам и его сестренка… Как же ее звали? Впрочем, неважно. Девочка с миндалевидными глазами и больным сердцем. Только в Соединенном Королевстве она могла получить бесплатно необходимую помощь. Гарлемские негры, утверждающие, что ведут свой род от одного из древних еврейских племен. Разодетые как эфиопские царьки! Маунтджой привыкал к Айзеку не год и не два, особенно взрослые. Другое дело - Адам. Он стал настоящим королем детской площадки. Ли Джин невольно улыбнулся, вспомнив, как Алекс прибежал домой, тараторя о "мальчике из фильмов", словно Адам сошел к ним в пригород прямо с экрана, этакий вечный киношный персонаж. Но сам Адам скоро здесь пообтерся. И акцент его куда-то делся, и даже кожа немного посерела. Однако и через семь лет на Адама Якобса посматривали косо, словно его сотворили какие-то колдуны или знахари.
Эстер - так ее звали. Эстер с шапкой густых курчавых волос. Они имплантировали ей кардиостимулятор.
Рубинфайн, не дождавшись сигнала от Ли Джина, начал выгибать Адаму руки. Тот застонал, но Рубинфайн был неумолим.
- Надо сказать: "Прощу пощады", - холодно промолвил он, отпуская руки Адама, который, смаргивая слезы, дул себе на пальцы. - Все, что тебе надо сказать.
- Остановимся здесь. - Ли Джин резко затормозил у аптеки. - Никому не надо кое-куда сходить?
- Что, запашок почувствовал? - спросил Рубинфайн.
ЯХВЕ
Когда Алексу было одиннадцать лет, у Ли Джина начала болеть голова. Китайский врач в Сохо осмотрел его и сказал, что все дело в Алексе Ли, который подавляет энергию "ци" своего отца. По мнению этого врача, Ли Джин слишком сильно любил сына - словно вдовец, которому ребенок служит последним напоминанием об утраченной жене. Ли Джин любил Алекса по-женски, а не по-мужски. Его "му ци" - материнское "ци" - было чрезмерным, подавляя "ци мэнь" (ворота "ци", жизненные силы). Из-за этого и расстроилось здоровье. Чепуха. Зря он поддался ностальгии по детству в Пекине и обратился к этому врачу. Больше он никогда ни к нему, ни к другим китайцам не ходил. Жизненные силы? В Маунтджое головы болели у всех. Рев самолетов, несвежий воздух, постоянные стрессы. Троица здешней жизни, только не святая. Думать, что с ним произошло нечто исключительное, - пустое тщеславие. Будто у него редкая опухоль или он заразился каким-то малоисследованным вирусом. Пустое тщеславие! А почему не еще какая-то экзотическая болезнь? Наверняка тот врач-китаец потом вспомнил его и сказал себе: "Ничего там не было, а вел он себя как все эти глупые пациенты". Хотя и без всяких анализов Ли Джин ощущал, что боли нарастают и чувствует он себя все хуже и хуже. Что-то в нем такое сидело, какая-то заноза. Он точно это знал.
Динь-длинь, динь-длинь - звякнул колокольчик.
- Словно небо прохудилось, - сказала девушка за стойкой.
Ли Джин отряхнул капли с плаща и тряхнул прямыми волосами, которые так легко намокали. Когда он входил в аптеку, девушка почему-то хихикнула. Она была словно птичка: рыженькая, с аккуратненькой прической, волосок к волоску, как из давнишнего-предавнишнего кино. На шее у нее, будто след от руки, распустило пять лучей большое родимое пятно виннокрасного цвета.
- Льет как из ведра, - поддержал разговор Ли Джин, быстро подходя к кассе. Слегка раздвинув ноги, он положил руки на стойку.
Когда-то в городке, где он ходил в школу, Ли Джина научили, что и как надо говорить в таких случаях. Это было давно-давно, когда люди еще не привыкли день-деньской торчать у телевизоров, когда все вокруг не было позаставлено-позавешано рекламой и он учился говорить, запоминая присловья и слушая проповеди.
- Чему-чему, - Ли Джину живо представилось, что рядом с его домом есть некое добавление, похвастаться которым никто в Маунтджое не мог, - а моему саду дожди в самый раз. Весь прошлый месяц держалась сушь и холодина…
Но девушка решила встать в позу:
- Не знаю, не знаю… Меня этот дождь уже неделю назад достал! Когда он только кончится?..
Ли Джин поклонился и кивнул, дав понять, что представления не имеет, когда выглянет солнце, что творится в этом мире, что нас ждет завтра, - вообще ничего не знает. Он кивал и улыбался, терпеливо дожидаясь, когда девушка перейдет к делу, за которым он пришел. А девушка рта не закрывала. Наверное, застоялась и заскучала, все глаза проглядела, следя за входом, забывая и с мукой вспоминая о своем родимом пятне - и все это час за часом, одна. Умри она здесь - никто и не заметит, пока запах тлена не вынудит самых любопытных заглянуть под прилавок.
Динь-длинь!
Звонок еще раз прозвенел в наступившей тишине. Вошел Алекс, протопал к стойке и остановился рядом с отцом, как всегдашний секундант на любой дуэли.
- Ну, долго ты тут еще? - нетерпеливо спросил он, поворачиваясь и с тревогой разглядывая винно-красное родимое пятно на шее продавщицы.
- Минуту.
- Шестьдесят слонов, пятьдесят девять слонов, пятьдесят восемь слонов, пятьдесят семь слонов, пятьдесят шесть слонов, - начал отсчитывать секунды Алекс.
- Ладно-ладно. Пять минут. Чего тебе в машине не сидится?
- Похоже, Адаму Якобсу дома поговорить не с кем. Теперь сказал, что мировой рекорд продолжительности поцелуя принадлежит Кэти и Джорджу Брумптонам из Мэдисона, штат Висконсин. Девять дней и семь часов. С перерывами на обед-ужин. А это… - начал было он, поднимая руку, чтобы показать на шею девушки с родимым пятном, но Ли Джин схватил его за запястье.
- Решили прокатиться в Лондон на один день, - объяснил Ли Джин. - Мой сын и его друзья. Такие непоседы. Мальчишки есть мальчишки. Голова от них болит.
- Вижу, - сказала девушка. - Желаете какое-нибудь фирменное лекарство? Сейчас делают много разных микстур от всякой боли, вы знаете. Брать что попало нет смысла. Например, боли в лобной части обычно вызываются… понимаете… есть разные виды боли.
- Па… - Алекс дернул отца за рукав. - Мы опаздываем.