2
Шел Василий, как все лесные мужики, ходко и легко. Смирнов старался не отставать.
– Кузов, учитель, зачем взял? Думаешь, накосим? – спросил Василий. У самого через локоть была переброшена полутораведерная плетеная корзина.
Ничего такого Смирнов не думал. Просто корзины подходящей у него не было, только литра на три. Да и носить в лесу тяжесть на плечах было удобнее. А трехлитровую корзинку он сунул в кузов, чтобы потом в нее грибы собирать.
Тем временем они вошли в лес.
Лес просыпался и парил. Утренняя влага стекала за шиворот. Василий то и дело сворачивал в сторону, исчезал в мелколесье.
Смирнов, как всегда, боялся потерять проводника, наклонялся за попадавшимися грибами, но краем глаза и во все уши следил за присутствием поблизости спутника.
Но как только он терял его из вида, бросал собирать грибы и срывался с места.
В итоге через полтора часа у Василия корзина была наполовину полная исключительно груздями с редкими вкраплениями рыжевато-коричневых волнух. Смирнов же только "дособИрывал" вторую мини-корзинку сборной солянкой: грибы на засолку вперемешку с "обабками" – подберезовиками и моховиками.
– Шабаш! – крикнул Василий. – Привал.
Они расположились у лесного ручья. Василий снял с плеч рюкзак. Смирнов скинул кузов, на дне которого болтался небогатый грибной улов и съестные запасы. Достали нехитрую снедь: бутерброды, тушенку, яйца вареные, сырки плавленые, чай в термосах.
– Свою пока прибереги. Из моих запасов заправимся, – сказал Василий и добавил к столу бутылку "Пшеничной". – Давай по маленькой.
Отвинтил крышку, плеснул в железные кружки. Выпили, закусили. Благодать.
– Еще по чуть-чуть?
Накатили повторно. В бутылке осталась половина, и того меньше. Сомлели. Потянуло на разговор.
– Вот скажи ты мне, учитель, у тебя женка молодая, красивая. На кой ляд ты ее в наш дикий край приволок? Мужики тут ведь голодные, но в теле. Не тебе чета. Они всю жизнь в лесу пашут от зари до зари. Свои бабы до тошноты надоели. А тут накося – такая красавица!.. А офицерье? Да и солдатики в роте лесной тоже не лыком шиты…
– Ты что мелешь, Вася? Водки перепил? – психанул Смирнов.
"Обидчивые мы какие, интеллигенция!.." – подумал Василий.
Вслух ничего не сказал. Опять похлопал примирительно пацана по плечу:
– Будем!
Чокнулись жестяными кружками. Выпили.
– Ну, хорош. Пошагали.
И опять перебежками: от пожни к пожне, через выруба. В конечном счете даже у нерадивого в лесном деле Смирнова ведерко десятилитровое набралось. Ну а Вася, тот и вовсе заполнил всю тару.
– Выходим! – скомандовал провожатый, оценив успехи.
Через полчаса вышли на дорогу.
По ходу дела Василий набрал еще груздей в неведомо откуда взявшийся пакет. У дороги был объявлен привал перед трехкилометровым рывком домой в поселок. Грузди из пакета Вася пересыпал учителю в кузов:
– Теперь порядок. Жена, небось, довольна будет.
"Славный все же мужик, – устало подумал Смирнов. – Всего ничего и побегали – каких-то три часа – и с уловом. А Светланка и не ждет. Думает, до ночи по лесу шаманить грибы будем. Что с нее взять? Городская!"
Как обычно, при мысли о жене Смирнова захлестнула волна нежности, и непроизвольно ком подкатил к горлу. Как он все же ее обожает!
На этот раз к сентиментальным думам о супруге примешалась еще и гордость лесного добытчика: "Она не ждет, не чает, а я почти с полным кузовом грибов". Еще раз приоткрыл крышку: "Ну, не полным, конечно, но больше двух третей – как пить дать".
– Че задумался, учитель? Начисляй, радугу тебе в печень, – Вася уже привычно хлопнул Смирнова по плечу.
Смирнову было хорошо и сладко, и на этот раз он даже не испытал внутреннего дискомфорта от мужицкого панибратства.
Припасы доели, водку допили. Три километра одолели легко и весело, попыхивая на ходу дешевыми сигаретками без фильтра. Посреди двора докурили по последней "приме". Пожали друг другу руки на прощание.
И вдруг Смирнов спросил:
– А ты чего это все радугу в печень суешь?
Вася неловко улыбнулся:
– А вот и не знаю даже. По-молодости весь мат к месту и не к месту вставлял. В армии, под Ленинградом служил, и вовсе обычных слов меньше говорил, чем тудыть-растудыть. На ту пору случилось, с девчонкой я закадрил. В гарнизоне она жила, прапорова дочь. Красивая девчонка, ласковая. На "вышку" училась, умная, ко всему прочему и порядочная, не в пример бате-сквалыге и несуну, ротному старшине, на котором клейма уже негде было ставить. Сказала как-то при очередной встрече: "Не могу я с тобой больше Василий встречаться. У тебя что ни слово, то мат. У меня такое ощущение, что на меня ушат грязи льют постоянно, а ушат этот не кончается". Так и сказала – "ушат грязи". Нет бы "дерьма", а она, видишь, как, и то покраснела вся. Я в роту с увольнительной вернулся и заскучал. Друг пристал: чего и как? Я ему так, мол, да так: "Как мне, – скажи, – без мата быть? Привык настолько, что просто немею и заикаюсь без вставок этих чертовых. В общем, не по мне эта девка. Придется расстаться". "Ну ты, Васька, слабак, что ли?!" – возмутился дружбан и присоветовал найти замену словесную, чтобы вроде как бы и не мат, но и не совсем речь обычная связная. Так, вставочка для передышки. На психолога два курса недоучился, паразит, вот и умничал. И стали мы с ним этот заменитель словесный изобретать. "Вот как ты себе ее, девушку свою, представляешь? С кем сравниваешь?" А она мне все радугу напоминала, светлая такая, акварельная, как будто вот-вот растает. Ну я и сказал. "А как тебя эта радуга достала?" – спрашивал хитрый кореш. "Ты чего несешь? Что значит, достала?" – я аж позеленел. "А что, нет, что ли? Пилит же, учит жизни, как вести себя, что говорить. Не так, что ли?". Его правда, доставала меня зазноба своими нравоучениями как истинная баба. Но нам, мужикам, видимо, того и надо. В общем, рассмеялся я тогда и сказал, что до печенок она меня достает порой. "Ну вот, значит, и будешь вместо мата говорить "радугу тебе в печень", – сказал довольный собой сослуживец. Я потом до очередной увольнительной тренировался, так и привык. Зазноба тогда чуть удивилась, потом улыбнулась и сказала: "Это все же лучше тех неприличных слов, что ты постоянно произносил". Так и сказала "тех неприличных" и опять покраснела. И я окончательно убедился, что она меня любит. Такая вот история про радугу и печень, – и Вася расхохотался своим воспоминаниям.
"Смотри, да он еще и философ", – подумал Смирнов и улыбнулся. Спросил на прощание:
– А что с девушкой стало?
– Да вон она – два шага дойти осталось. Небось, уже ждет со скалкой, радугу тебе в печень! – Вася достал энзэ из нагрудного кармана в жестяной фляжке, спросил: – Будешь?
Смирнов отрицательно покачал головой.
Вася запрокинул голову и вылил водочное содержимое в широко открытый рот, на два глотка. Еще и потряс. Даже не скривился, искусник:
– Ну, бывай, учитель, – хлопнул по плечу, прошел к дому, поднялся на крыльцо, открыл дверь, вошел.
Дверь захлопнулась.
Зазвякало ведро, что-то грохнулось, послышалась громкая брань Васиной жены:
– Ах ты, сучье племя! – Там-тара-рам. – Налакался! Грибник пи…, пи…, пи…!"
Продолжение арии Смирнов слушать не стал.
Хмыкнул про себя, крутанул головой: "Вот она, жизнь, радугу тебе в печень. А моя…" – и снова на сердце стало тепло, и полетел он на крыльях любви к своей, которую не даст в обиду, не заставит переходить на нецензурную лексику в свой адрес, потому что… потому что… Ах, потому что – и все тут, радугу тебе в печень!..
3
…Грудь жгло. Тошнота выворачивала нутро.
"Г-споди, как плохо! Плохо-то как!.."
Смирнов, спотыкаясь, почти бежал к дороге. Руки болтались из стороны в сторону, как у болванчика. Куртка распахнута. Лицо исказила гримаса то ли боли, то ли отчаянья. Ему казалось, сейчас его хватит удар, молния с неба, разрыв аорты изнутри.
– Сука-а-а-а! – Это не он, это из него вопль, перерастающий в волчий вой.
Там, дома, на диване, купленном им в рассрочку на учительскую зарплату молодого специалиста, Светочка, жена любимая, голая в обнимку с каким-то тоже голым…
– Сука-а-а-а! – Смирнова вывернуло.
Он уперся в сосну у дороги и – неожиданно полегчало.
"Что это я? – подумал. – Куда это я? Возьми себя в руки, дерьмо собачье! Это твое…" Что "твое", додумать не смог. В голове интеллигента услужливо запричитал Окуджава:
…Траля-ля-ля, и входим в дом,
А в нашем доме пахнет воровством.
"Вот именно, пахнет. В моем доме. Я вам устрою сейчас!.."
А где же наше прошлое, дружок?
Когда приходим мы на свой порог…
"Сам виноват, придурок, дебил! Сам спровоцировал – записочку оставил: "Уходим на два дня". А ты, значит, любимая, бл…! сука! встреть телефониста. Вот она и встретила, радугу тебе в печень!.."
Смирнов не заметил, как начал говорить Васяткиной фразой, как развернулся и с тем же выражением лица, размашисто, но уже не бегом, танком попер обратно.
…Его, наверно, женщины крадут
И, как птенца, за пазуху кладут.
"Где твоя пазуха, Света?! Что же ты натворила?! А ведь лесной мужик предупреждал…"
А где же наши женщины, солдат?
Когда мы возвращаемся назад,
Траля-ля-ля, и входим в дом,
А в нашем доме…
Смирнов поднялся на крыльцо и рванул ручку все еще не запертой двери. В сенях стоял топор…