– Ну, бывай. Не прощаюсь, – и видение исчезло. Остаток ночи прошел как на автомате. Перед глазами стояла она. Когда уже шел по утренней свежей полуспящей пустой улочке, услышал сзади сигнал. Обернулся. Такси. Она.
– Садись, студент, подвезу.
Так началось мое летнее счастье. Вера была опытной и утонченной, несмотря на всю свою шоферскую разухабистость. Сладко-горькой на вкус. Как она любила, когда я пробегал, едва касаясь губами, путь от бедра через колено, под коленкой и завершал щиколоткой. "Я кончаю", – стонала. Может, врала, но я заводился до состояния пульсара. Что любил я, лучше промолчу, дабы не вызывать зависть у собратьев по перьям и шпагам. Верка и умела, и хотела делать все, что доставляло наслаждение двоим в одной постели. Я задаривал ее цветами, поил "Хванчкарой", водил в рестораны. Мой рекорд по мытью машин к тому времени достигал тридцати, и на ухаживания хватало. Верка сама была не бедной и принимала все как должное. Аристократка!
Я уже не мог без нее и бегал к таксопарку встречать.
– У шлагбаума не стой, как тополь на Плющихе. Не компрометируй. Останавливаться не буду, – сказала, как отрезала.
Так что перехватывал ее на углу за поворотом. Узнавал по цокоту каблучков. После работы она переодевалась в немыслимо короткие юбки, а если до колен – то такие легкие, пышные, красивые… В общем, я ничего не соображал и просто плыл, тонул, захлебывался в этом поющем и пьянящем лете. В конце концов, с таксопарка меня сняли.
Бабкам-сменщицам надоело получать в наследие насквозь промокшие сапоги и плащ, которые к моей смене успевали просохнуть. Старые завистницы нажаловались начальству, и Старшой меня просто отправил в отпуск, честно выплатив заработанные отпускные в размере оклада за минусом переработки. Меня вполне устраивало. С учетом стипендии хватало еще на целый месяц ухаживания за Веркой. Однажды сказал:
– Давай ребеночка сделаем.
Стерва сбросила меня на пол.
– Охр…дел, молодой?! Мне трех абортов уже по гланды. Да и мужу чего скажу?
– Какому мужу? – я обалдел.
– Такому! Ты чего думаешь, кувыркаешься со мной в двухкомнатной квартирке. Тут те и "Грюндик", и стереомагнитофон, и ковры-мебель-зеркала… Это я, что ли, натаксовала?
– А то?
– Ну, совсем телок, – погладила голой ручкой по длинным кудрям. – Нет, дорогой мой Иванушка-дурачок, это все муж-морячок. И кстати, завтра он приходит из рейса. А уже послезавтра прибывает на трехмесячную побывку в родные пенаты. Так что кончилось наше лето, Иванушка.
– Значит, это все…
– Тебе, что, не понравилось?
– Нет, понравилось. Я просто… просто я думал жениться.
– Не надо думать, Иванушка. Надо жить. Мне двадцать восемь. Тебе и девятнадцати нет. Найдешь еще свою спутницу, и не такую б…дь, как я… И не спорь, когда старшие говорят, – и всадила поцелуй прямо в губы, укусила до крови. Все внутри закипело…
Марафон продолжался всю ночь.
Утром она сказала:
– Давай в душик и гудбай. Мне еще прибраться и дух мужской выветрить надо.
– Я приду.
– Только посмей! Шуруй. Долгие проводы – лишние слезы.
– Но…
– Никаких "но"! Сама найду, если понадобишься.
– Тобой попользовались, – резюмировал мудрый Блюмкин. И добавил: – За твои деньги. Гы-гы!
И все же я не выдержал и в один прекрасный вечер приперся к ее дверям и позвонил. Дверь открыл лысый немолодой крупногабаритный дядька в тельняшке и холщовых брюках. На лице была трехдневная щетина. Под глазами – следы ночной усталости и хорошей пьянки.
– Ты кто? – икнул басом.
Из-за плеча морячка вынырнуло Веркино потертое, но все еще такое желанное лицо.
– Это ко мне, дорогой. Мойщик из таксопарка. Машину мне три раза в долг мыл. Верни ему трешку.
Мужик сунул руку в карман, выгреб все, что там было. Взял в клещи мою грабельку и всыпал в ладонь мелочь с парой потертых рублей.
– Все, проваливай. И больше не мелочись, – дверь захлопнулась.
Ну, и ладно. В нагрудном кармане джинсовки у меня лежал билет на завтрашний самолет в Киев, в родные пенаты, после полугодового рейса в море знаний с уловом в виде сданной с грехом пополам сессии.
Утром в комнату заскочил сосед:
– Слушай, тебя там на вахте такая… такая…
Сердце предательски забилось. Стараясь не суетиться, вышел в вестибюль общежитской вахты.
– Такси заказывали? – Вера, Верочка, Верка-стерва собственной персоной. В джинсах в обтяжку, в клетчатой рубашечке с узелком под высокой грудью. Стоит, улыбается пухлыми губками. Зеленоглазая, немыслимая.
– Как ты узнала?
– Не хамите, молодой человек. Старшим надо говорить "вы". Сами вчера вызывали машинку. Разве нет?
Поехали в аэропорт.
– Давай искупаемся? Время еще есть, успеем.
Мы съехали с дороги в лесок к незнакомому мне пруду. Верка мигом сбросила с себя все и прыгнула в воду в чем мама родила. В воде прижала к себе, увлекла.
– Ну, сделай, сделай мне ребеночка, родной мой, миленький мой… Глупый мой Иванушка!
– Ты что плачешь?
– Здесь просто вода везде… И не спорь со старшими! Когда прощались в аэропорту, сказала в последнюю минуту:
– Мы продаем квартиру и уезжаем в Калининград, – и ушла, не оборачиваясь.
Долгие проводы – лишние слезы. Счастья тебе, Вера моя!
8
Та ранняя осень пахла арбузом. Спелейшим астраханским сахарным на вкус.
Начало учебного года – начало вохры. За спиной Одесса-мама с просто мамой, ночными прогулками с девочкой просто Мариной, просто Киев с просто Оболонью, Подолом, Куреневкой и Крещатиком. И возвращение в универ как будто домой. "Все смешалось в доме Облонских" – границы Родины раздвинулись за черту родительской оседлости. Родина оказалась большая, очень большая. И еще очень другая. Особенно по ночам.
На этот раз судьба в лице Старшого подарила мне пост на базарчике – рыночном пятачке, окруженном забором, в районе грузовой территории железки.
Служба была простая. Правда, первые пару ночей прошли в тревожном недосыпе. С полуночи в окошко сторожки начинали постукивать.
– Че надо? – в форточку.
– Бутылку.
– Нету.
– Как так? Здесь бабка дежурила.
– Вот у бабки и спрашивай.
Предприимчивую старушку, открывшую ночную продажу спиртного с наценкой, накрыли и поперли из вохров. Так и достался мне этот сытный осенний пост. На месяц. Так что от добра добра не ищут: шукайте, мужики, в другом месте.
Ночью приходили фуры. Чаще с арбузами.
– Шеф, откроешь?
– Не положено.
– Заплатим.
Чувство самосохранения рекомендовало шуршащими и звенящими не брать.
– Или натурой?
– Два арбуза на выбор.
– Идет.
Впервые в жизни я ложкой в одиночку поедал сахарный пятикилограммовый арбуз. В итоге была испорчена не только ночь. Благодарности почек не было предела. Одного раза хватило. Потом заступал на пост со спортивной сумкой и таскал мужикам в общагу арбузы, дыни, груши, яблоки.
На жмотов наткнулся только однажды:
– Два арбуза? Пошел ты! – разговариваем через форточку.
– Пошел и ты.
– Я те щас рожу начищу.
– Угрожаешь? Придется выполнить профессиональный долг, – набрал по телефону кодовый номер, доложил. – Жди, милиция через пару минут подъедет.
Не успели глазом моргнуть, подкатили. Пригрозили "кутузкой" за наезд. Изъяли полсотки.
– Пацану – арбуз. Без обид?
Экспедитор молча кивнул. Милицейский "козлик" уехал. Открыл ворота, впустил фуру.
– Располагайтесь. Арбуз в сторожку занесете.
– Сам выбирай.
– Как скажешь. Скупой платит больше…
А однажды… я попал в рай.
Стук в окно поднял меня с продавленного дивана. Глянул на будильник при свете заоконного фонаря: час ночи, твою!..
– Открывай, сторож! Я тут работаю, буфетчиком.
Вышел. Приоткрыл высокую калитку на цепочку:
– Ну?
– Вот документ, – кругломордый мужик лет тридцати протянул в щель какую-то корочку. Что написано, не разобрать, зато золотой перстень на пальце при лунном свете хорошо отчеканился.
– Ну, зайди, – впустил. Прикрыл калитку. Вошли в сторожку. Включил свет, рассмотрел пропуск: все так: заведующий буфетом базара номер семнадцать Сидорчук Афанасий Михайлович. – Ух ты, Афоня!
– Кому Афоня, а кому…
– Не продолжайте, пожалуйста. С чем к нам среди ночи?
– Короче, дело такое – поесть-выпить хочешь?
– А как нет, особенно если разбудят ночью.
– Тогда так. У меня там за бортом чувиха дожидается. Где буфет, знаешь? Складская дверь? Вот тебе ключ – бери, что душа пожелает: вино, закуску. Что не доешь – с собой унесешь. Только смотри, сильно не бузи, и курить – на улице. А мне сторожку на пару часов оставь.
– На бабу-то хоть глянуть можно?
– Ну, совсем вохр оборзел! Я в следующий раз и на тебя прихвачу.
– На одном диване, что ли, или в складе на ящиках с вином?
– Придумаем что-нибудь. Все, время пошло. Иди, пока не передумал.
– А то что?
– Ну, иди уже, богом прошу. Девка остынет.
– Аргумент понятен, – и я отправился на склад. Когда снял засов, открыл дверь и включил тусклую лампочку без абажура, от увиденного голова пошла кругом. Окорока и копченые куры на крюках, колбасы и палками и кольцами, сыр целыми головками, консервы всякие!
Особенно соблазнительно смотрелись шпроты и сайра, и картонные ящики с портвейном, и даже буханки черного хлеба, банки с солеными огурцами и помидорами, коробки с конфетами россыпью!.. Это был рай. Но в раю не было главного – ножа.