– Да, надо нам приласкать его. Он, видно, падок на подарки. Видел, как у него глаза загорелись, когда Борислав вывалил перед ним соболей. И князя своего взрастим, как новгородцы вскормили себе Мстислава.
– А наши подарки, нешто хуже?
– Да я не о том. Не любо мне, что Борислав, ещё не познав человека, заискивает перед посадником, дружбы ищет. Опередить бы его надо. Но каков он, посадник-то? Поближе бы узнать. Долго ли пробудет он с княжичем в Ростове? Может, полетное соберут, да и обратно в Переяславль уйдут.
– Однако Борислава это не смущает. По всему видно, обольстит он княжича с посадником, будет у них ближним думцем. Не по сердцу мне Борислав последнее время, чужой он какой-то, лишний раз за советом не придёт. И чего он чурается?
– Нашёл, о чём притужаться. Борислав стар. Всеми делами теперь ведает Константин.
– И Константин горд не в меру. Ну да Бог с ними. Не о том моя печаль. Худо то, что теперь все подати будут в руках посадника, ничего не утаишь.
– Не думай пока об этом. Нам надо жить сегодняшним днём, как писано, и не ждать лучших времён, а ежели они и придут, лучшие-то времена, мы этого не упустим.
– Однако сейчас нам не надо ждать случая, а заутре же пойти к посаднику и поговорить с ним о наших надеждах и сомнениях. На почестном пиру не место таким разговорам. Пойдём втроём, Иакова с собой кликнем, пусть знает посадник, что мы едины.
А почестен пир продолжался до поздней ночи, когда огрузших бояр слуги стали заталкивать в возки и развозить по домам.
"Ишь, как славно в Ростове", – думал Георгий, томно зевая и потягиваясь. Он вспомнил: знакомясь, бояре разглядывали его, как диковину. А когда дьяк зачитал грамоту князя Владимира, где говорилось о наделении боярина Георгия властью посадника в Ростовской волости, бояре не явили восторга, а молча, восприняли писанное князем повеление чтить посадника, яко князя. Только боярин Борислав, когда дьяк сказал "аминь", подал голос:
– Многая лета князю Владимиру Всеволодичу! Многая лета княжичу Гюрги Володимеричу и княжому посаднику Гюрги Симонычу! Наконец-то и Ростов с князем!
Бояре недоумённо вскинули бороды в сторону Борислава, но всё-таки вразнобой поддержали, вяло пролепетав: "многая лета".
Посадник был доволен удачно складывающимися отношениями. Бывают в жизни такие времена, когда всё, что ни задумано, что ни сделано, преисполнено благостью, и на душе прекрасно. А что будет впереди, Бог знает. Грядущее надо не ждать, в него надо верить, и оно будет непременно благодатное. Ему вспомнились слова апостола Павла: "Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом". "Значит, верно, по-христиански мыслю", – похвалил он сам себя, крестясь и вскидывая глаза к киотцу, посаженному в упор к подволоке. Вот ведь как, он до сих пор и не знал, а, оказывается, есть на белом свете край земли, где люди живут, не ведая ужасов войны.
В горницу неслышно вошёл княжич. Увидел задумчивое лицо дядьки и остановился.
– Ты ещё не почиваешь? – обернулся дядька на шорох шагов. – А пора бы уже. Чаю, за день намаялся. Как, новые приятели, не обижают тебя?
– А почему меня кто-то должен обижать? Я же никого не обижаю. Мы со Степаном подружились, – деловито, по-взрослому ответил Юрий.
Дядька слегка улыбнулся, умиляясь детской наивностью. "Дети рождаются в чистоте помыслов своих и не ведают, что кто-то кого-то должен обязательно обидеть, а взрослеют, и жизнь волей-неволей являет жестокость и, чем раньше княжич обретёт навыки самозащиты, тем меньше будет испытывать на себе горечь людских обид".
– Это чей же Степан? Не Ивана ли Кучки сын? Юрий утвердительно кивнул головой.
– Понимаешь, Юрги, – дядька привлёк его к себе, посадил на колени, – люди общаются меж собою либо на языке добра, либо на языке зла. Добро и зло рядом ходят, и другого не бывает. Надо отличать добро от зла, а это не так-то просто. Пока научишься, много страдать придётся.
– А ежели люди живут в мире – это как бывает?
– Мир – это и есть добро. Добро и зло идут всё время по кругу жизни человеческой. Но меж ними нет ничего – пустота, небытие. Мир не бывает долговечен. Обычно недобрые люди рано или поздно нарушают договорённость о мире. Иного в человеческом общении не дано. Все мы уповаем на лучшую жизнь там, в ирии.
Юрий, нахмурившись, пытался понять дядьку.
– Значит, наша дружба со Степаном когда-то кончится?
– Будет всякое. У тебя вся жизнь впереди. Послышались раскаты грома.
– Вот, видишь, – улыбался дядька, – Господь подтверждает мои слова.
– Ну, да-а! – Юрий широко раскрыл глаза. – Что ты со мной, как с маленьким. Я же знаю, что это гроза идёт, – княжич задумчиво посмотрел на образа в углу. – А как Бог в небесах грохочет?
– Он услышал меня, доволен остался и перевернулся с боку на бок, так сразу и слышно его.
Оба весело засмеялись, и, оставшись довольные друг другом, разошлись по опочивальням.
Но мысли всё ещё не давали Георгию заснуть. "Это добро, что Юрги подружился со Степаном. Оба почти одногодки. Жаль только, что Иван редко берёт сына с собой в Ростов. Иван крепкий хозяин и муж твердоумный. Не худо бы наведаться к нему. Говорят, село у него там изрядное. Любопытно, зело любопытно… Поближе надо с Иваном познакомиться". И тут Георгий понял, что его постоянно будоражит, не даёт покоя. Гдето в подсознании тревожно рождалась мысль: как это люди живут с уверенностью в завтрашнем дне? Конечно же, надо об этом потолковать с Иваном и Бутой, они же самые домовитые хозяева. Потому, верно, в их нравах и сложилась основательность, не суетность, чего не хватает там, в Переяславле, Чернигове. В сознании Георгия постепенно складывалось понимание того, что он молодой, сильный, уверенный, познаёт чужой мир и что он должен слиться с этим миром. Но так не хватает жизненного опыта, будто ощупью идёт, а неизведанный мир разворачивается перед ним во всю необъятную ширь. Как его познать во всём многообразии? Покойный отец говорил когда-то, что вникнуть в сущность бытия, значит, быть ближе к Богу. Осуществимо ли такое? Люди всю жизнь стремятся понять окружающий мир, и умирают, так и не уразумев всего. Человек умирает, а в мире всё остается по-прежнему. Неужели святые праотцы, которым мы молимся, познали сущность бытия? Юрию только шестое лето идёт, а уже подавай ответы, которые и мудрецам не ведомы. Как выглядит Бог? Что такое смерть?".
Засыпая, Георгий всё время чувствовал волглый, заплесневелый дух необжитых княжих теремов. "Где нет жизни, там и смрад, – подумал он, натужно зевая. – Надо сказать, чтоб истопили печи". И уже сквозь дрёму он слышал какие-то шорохи, будто бревенчатые стены опочивальни разговаривали между собой. Он закрыл глаза. Перед ним простёрлось бескрайнее зеркало озера. Приятная теплота вместе с приглушёнными звуками пастушьего рожка разливалась вокруг. Душе отрадно, она проваливается в нежную бездну.
Нежданно-негаданно на княжьем дворе появилась ростовская троица – Бута, Иван, Иаков. Посадник радушно встретил их.
– Вот и добро, что пришли. Я сам собирался вас кликнуть, да поговорить в спокойствии. Где много людей, там разговор без пользы. Проходите в горницу, кваском разговеемся. Зело по душе нам с княжичем пришёлся квас на меду с хреном.
Слово за слово, как принято, поговорили о погоде, об урожае.
Добрые лица ростовских мужей располагали к откровенной беседе, и посадник искренне стремился поддержать этот настрой.
– Да что же мы тут квасом разговляемся? Тимоха! – кликнул посадник слугу. – Скажи-ка, чтоб "византийца" нам подали да закуску добрую.
Гости переглядывались с весёлым недоумением.
– Что за иноземец тут у тебя появился? – смеясь, спросил Бута.
– А-а, – загадочно улыбался посадник. – Привёз я несколько бочек вина цареградского. Добрые мужи в Киеве его так прозвали, ибо вино это коварно, яко ромеи, коих иные зовут византийцами. Всему миру известно, что ромеи сперва охмуряют лаской и лестью, а потом и обманывают во свою корысть. Так и вино это: пьёшь – сладко, а с ног валит крепко.
– Занятно, однако, – потирал руки Иаков. – Вкушал аз всякое вино, и ромейское, и фряжское, а вот "византийца" не пробовал.
– Прямо, без утайки, скажу вам, намедни сердцем порадовался, – говорил Георгий. Давно я такого добросердечия не видал. Ростовские мужи мне понравились: крепкие, домовитые хозяева.
– Да, ростовцы – народ обстоятельный, – соглашаясь с посадником, отец Иаков кивал головой, искоса поглядывая на приятелей. – Спросить хочу без обиняков, что яко князь Владимир не испросил у митрополита Ефрема владыку в Ростов? Худо нам здесь без архипастыря. На всю паству ростовскую аз, грешный, да игумен Даниил суждальского Дмитриева монастыря. У Даниила своих чернецких забот по горло, а ко мне все белые попы идут со своими бедами, как к владыке. Аз не жалуюсь на судьбу, хоть и тяжек мой крест, но ожидание и того тяжелее. Уж сколько лет ждем и ждем владычного поставления в Ростовскую епархию. Вот и ты, посадник, пришел с княжичем – это добро, но худо, иже без владыки.
– Опять ты, отче, свою песню завёл, – недовольно оборвал попа тысяцкий. – Будто нам больше не о чем поговорить.
– Каждый кулик о своем болоте печалится, а что мне остается делать? Никто не хочет ведать, яко тяжек мой крест, – обиженно буркнул поп.
– Не прав ты, отче, нам сейчас надо о заботах общих говорить, – поддержал Буту Иван.
– Не ведаю, отче, – отвечал посадник, чтоб не обидеть попа окончательно. – Митрополит Ефрем в своём напутствии ничего о том не сказывал. Хочет он с князем сюда идти, а когда, сам не ведает. Хворает он часто. Да и время ныне неспокойное в Переяславской земле. Для замирения с половцами нужны не только возы кун, но и ратную силу тяжкую надо держать. Много пакостей Руси творят поганые.