– Нет у латинян ничего святого, потому православные и смотрят на них, как на поганых, – Владимир смутился, посмотрел исподлобья на жену. – И впрямь наш разговор зашёл не туда, куда надо. Вот покончим с братней усобицей, и латинян заставим кланяться Руси с почтением, и половецкие ханы будут трепетать перед могуществом Киева.
Евфимия снова подняла укоризненный взгляд на мужа.
– Ты, Владимир, как дитя малое. Ужель не разумеешь, что князей наших никогда не примирить друг с другом? Гордыни-то сколь в каждом. Никто из них не смотрит на Святополка, как на отца-заступника и судию. Нешто старший в роду-племени княжьем должен быть таким своекорыстным и не пещись обо всей Руси? – Евфимия замолчала, нахмурилась. – Ну вот, опять ты меня, бабу, втянул в мужской разговор.
Владимир от души расхохотался, привлек жену к себе, обнял.
– Голубица моя, ты ведь мой первый советник. Твой ум мыслит иначе, чем у моих воевод. У них удальства много, а мудрости – ни на резану. – Уловив строгий с укоризной взгляд жены, Владимир поправился: – Ну, не обижайся. Вернёмся к нашему разговору о посаднике. Твой любимец Георгий всем хорош. Нынче же кликну его и поговорю о делах ростовских. Будешь довольна, что наш Юрий в надёжных руках.
И вот, молодой боярин предстал пред очами князя.
– Ты, Георгий, мне стал яко сын после кончины своего отца. Только тебе я могу доверить моего молодшенького. Послужи мне службу не корысти ради, а чести для. Поблюди стол ростовский. Край тот тих и безмятежен, – объяснял князь, – поганые туда не ходят, вятичские дебри их пугают. Для них Степь – мать родная, а на Оке им негде разгуляться. По Волге их булгары не пустят. Посидишь там лето-два, а я за это время уряжусь со Святославичами, потом и подумаю, где тебе дальше быть. Княжич любит тебя. Не пойму, чем ты его приворожил? Скучает, когда тебя долго не видит. И это добро, мне и матушке будет спокойнее. С тамошними боярами будь приветлив, но ухо держи востро. Не позволяй им баловать княжича лаской да подарками. Как реки в межень войдут, так и отправляйся, чтобы до зимы смог обосноваться и полетное собрать. Дружину мне надо собирать после позорного разгрома на Стугне. Что нос-то повесил? За жену не беспокойся. Евфимия моя берёт её с дочкой под своё попечение. Посылаю с тобой отряд гридей. С кровью в сердце от себя отрываю. Там, говорят, у ростовских мужей дружина добрая, так что будет у тебя с княжичем надёжная охрана. Недавно приходили в Печеры чернецы Дмитриева монастыря, что возле Суждаля, так вот они сказывают: поутихли языцкие волхвы, не мутят народ. Твоё и княжича благополучие будет зависеть только от тебя. Добрый вам путь.
Молодой боярин не был склонен к благодушию и не искал спокойной жизни, ведь у него она вся впереди. В двадцать лет всё будущее видится светлым и радостным. Единственное, что не очень радовало его, так это безмятежность ростовского бытия, о которой сказывал князь. Много раз Георгий являл храбрость в сечах с половцами, и каждый раз князь одаривал его своей милостью. В Степи настоящий размах для удальства молодого воеводы. А Ростов… Неведомый Ростов пытался он по рассказам вообразить, но так ничего и не смог себе представить. Что ж, он готов исполнить волю князя и держать высоко его честь там, куда пошлёт. И за княжича родители могут быть спокойны так же, как сам Георгий спокоен за жену и дочку.
Георгий Симоныч унаследовал лучшие качества характера своего отца. За внешним спокойствием и немногословностью, кажущимися на первый взгляд самоуверенной замкнутостью, таилась изрядная душевная сила. Все они, варяги, такие. Это у русича, что на уме, то и на языке, весь он, как на ладони в своей бесхитростности. Варяги же – народ упорный, не сразу их раскусишь: верны своему слову и за честь свою и своего господина готовы всегда постоять. Крепко усвоил молодой Георгий заветы отца, научился великому терпению, ибо знал, нетерпение и гнев – путь к беде.
Далёкая дорога – самое время для раздумий. Пристроившись на корме под навесом и любуясь проплывающими по сторонам берегами Днепра, Георгий вспоминал рассказы отца о родине предков, омываемой волнами Варяжского моря. Сильно тогда тосковал отец. Он с упоением красочно рассказывал сыну о тихих скалистых фьордах, поросших вековыми лесами. Особенно они красивы осенью, когда окрашиваются багрянцем, и тогда тёмная зелень елей выступает ещё отчётливее. Торжественное величие северной природы предстаёт вечным, незыблемым божественным творением. Георгий пытался представить в мыслях могучие скалы над тихими водами, манящими в просторы моря; но вот поднимается ветер, и бушующие валы уже лижут белой пеной неприступные скалы. А каков там народ, его соплеменники? Они бывают в Новгороде, а вот в Киев почти не ходят. Да и что они могут предложить, кроме службы своим оружием? Опытные храбрые мореходы беспрепятственно ходят по всем морям, омывающим Европу; и осели они в разных странах, где по-разному складывается их судьба.
Много размышлял Георгий о своей дальней родине. Порой казалось, что он, как и отец, тоскует по Швеции. Но кто там его ждёт? Кому он там нужен? А если и примут при дворе, то настороженно: не требовать ли законной доли наследства явился ещё один потомок королевских кровей?
Простодушные, но гордые русичи, не смотря на усилия греческих василевсов через своих архиереев сделать Русь своим вассалом, не отказались от своих нравов, а лишь взяли от просвещённых ромеев только то, что сочли полезным для себя. А варяги служили князьям Руси усердно и честно, роднились с ними. Так вот и встретились варяги с греками на бескрайних просторах Руси.
Духовная и торговая связь Руси с Царьградом год от года крепла. Вслед за Тмутороканской архиепископией были основаны епархии в Новгороде, Переяславле, Чернигове, Владимире Волынском, Полоцке, Турове, Белгороде, Ростове. Долго не могли осмыслить ромеи, кого же они привели в православие. Лишь более полувека спустя после крещения был послан в Русь первый митрополит Феопемт. А полвека назад монах Иаков написал "Память и похвалу князю Владимиру", но патриархи отказывали в канонизации крестителя Руси. Василевса и отцов церкви понять не трудно. Разве могли они признать святым выходца из дикой, по их соображениям, Тавроскифии.
Не смотря на сложность отношений, множилось число русичей монахов и священников, обитавших в Студийском монастыре, изучали греческий язык, осваивали книжные премудрости. А купцы русичи даже образовали целый округ в пригороде Царьграда, назвав его по-славянски – Обол. И Константинополь русичи называли по-своему – Царьград.
А Русичи сами обживали имперские провинции. В устье Днепра богатело и ширилось торговоперевалочное поселение Олешье, ставшее вратами на южном направлении так же, как Новгород на северном. Разница лишь в том, что Олешье отрезано от Руси полем Половецким.
Причалы Олешья не пустовали даже в самые неблагоприятные времена, когда Русь стонала от грабительских набегов степняков.
Олешье… Георгий Симоныч бывал там не так давно, и в памяти осталось приятное воспоминание. А главное – он понял, что не войнами должны обогащаться народы, а торговлей. В памяти живо встаёт пристань, заполненная пёстро разодетыми людьми. Покачивается на ветру лес мачт. Невольники бегают по сходням с огромными тюками, подгоняемые владельцами судов. Местные торговцы тут же у причалов разложили корзины со свежей рыбой. Всюду терпкий запах смолы, соли, пота. Слышится разноязыкая речь.
Чуть выше по прибрежному склону развернулось торжище, пестреющее товарами со всего света. Обозы русичей полны мягкой рухляди: соболя, куницы, бобра. Не иссякали их кладовницы с медами, воском топлёным, пенькой… Булгары привезли пшеницу – ходкий товар. Славится здесь и булгарская чёрная лисица. Ясы торгуют чеканными клинками и другой златокузней с затейливым узорочьем. Авары выставили непревзойдённые по мастерству воинские доспехи и чеканную конскую упряжь. Греки торгуют сладкими виноградными винами, невиданными на Руси фруктами, благовониями в скляницах. Да разве всё перечислить! Превосходить начинало Олешье хиреющую Тмуторокань своей оживлённой торговлей. Но кто знает, как сложилась бы судьба Тмуторокани, если бы Олег Святославич не отдал эту землю ромеям в обмен на поддержку при своём возвращении в Русь?
Так и шло взаимопроникновение нравов и обычаев, не смотря на то, что византийцы, а, говоря их языком – ромеи, считали все остальные народы варварами.
А в Европе уже готовился первый крестовый поход в Иерусалим. Восемьдесят тысяч рыцарей по призыву папы Урбана II в тысяча девяносто шестом году ринулись защищать Гроб Господень, осквернявшийся мусульманами. Это было начало. Через сто восемь лет гордые ромеи склонят свои головы перед крестоносцами, и Константинополь будет сожжён и разграблен отнюдь не магометанами и не иудеями, и не какими-либо другими иноверцами, а христианами же!
О многом успел в дороге поразмыслить княжий посадник. Кто же он теперь? Варяг? Русич? Странно както: в его жилах течёт кровь шведских конунгов, а душа, нрав – русича. "Когда родился, я же не ведал, кто я, – рассуждал он про себя. – Дети, ещё не зная языка, коему их учат родители, все кричат одинаково, требуя еды. Помнится, где-то читал, будто там, в ирии, все люди говорят на одном языке. Так почему же Господь разделил на земле людей по языкам и обычаям? Вот бы… Нет, люди никогда не будут говорить на одном языке, и понимать друг друга без толмачей. Разобщение есть и будет присно не только между племенами и народами. Да что говорить о народах, ежели в семьях, бывает, брат брата не понимает. Человека не смущает пролитие чужой крови. Каждый стремится взять верх, стать сильнее другого".
Георгий стал чаще задумываться о своём будущем. Что его ждёт там, в далёком Ростове? Что там за люди? Будет ли он, посадник, под опекой Мстислава? Сомнительно.
Но вот и Смоленск. День-два отдыха, и в путь.