– Ну вот, люба моя, под венцом побывала, косу тебе расплели, повойник надели, мужу сапоги сняла, теперь ты хозяйка, а я твой хозяин, – говорил шутливо Иван, прикрывая за собой плотнее дверь.
А в трапезной притихло веселье – прислушивались, не вскрикнет ли молодая жена.
Нежились молодые без сна до рассвета.
Едва забрезжил в окне проблеск утра, Иван вскочил и сел на постели, глубоко вздохнул.
Варвара испугалась: "Ужель чем-то не угодила?" Вспомнилось наставление Марфы.
– Тебе худо, милый? Что с тобой?
– Лепо! Всё лепо, ладушка. Ты же знаешь, я не пил хмельного, не положено. Не был я так счастлив никогда. Душе тесно. Хочу, чтобы весь мир веселился со мною! А знаешь, пойдём-ка гулять. Гости огрузли зело и спят. А мы потихоньку выйдем и убежим на реку.
– Как же, ночью-то?
– Скоро светать станет. Встретим рассвет на реке. Одевайся. Я помогу тебе.
Он встретил взгляд её лучистых глаз при тусклом свете лампадки. Она готова была разделить с ним любое его безумство.
Привратник в предрассветных сумерках не узнал боярина, но, приблизившись, снял шапку, поклонился, молча открыл калитку – не впервой хозяин под утро отправлялся к реке погулять в росной прохладе.
Миновав ворота внешней ограды, они по тропинке у края бора спустились к реке. Их окутали покой и туман. Трава поникла, придавленная росой.
Иван обнял Варвару за плечи и почувствовал, как она дрожит.
– Тебе холодно?
– Нет, это не от холода. Непривычно. Поутру хватятся, пойдут искать.
– Пусть. Дольше будут бить горшки о двери пустой опочивальни, а уж потом поймут, что мы сбежали.
Они стояли на берегу, а над ними, уходя высоко в небо, нависал густой массив векового бора.
– Каждый раз, когда бываю здесь, словно в храм вхожу, наполненный сумраком. Скоро солнце выйдет, и ты увидишь, как этот сумрак будет растворяться, и всё вокруг станет приветливым и полным жизни.
Где-то высоко над лесом сонно прогудело медное било.
– Ужель нас ищут? – встревожилась Варвара.
– Нет, это солнце встаёт там, за холмом. На башне привратник отбил начало первого часа дня. Я увёл тебя сюда от любопытных взглядов. Там сейчас мёд пьют и горшки бьют. А мне так хочется сказать тебе мои слова любви вот при этих свидетелях, – он раскинул в стороны руки. – Лес и река, они меня вспоили, вскормили, лишь им я доверяю свою радость любви к тебе.
Скоро солнце стало выглядывать из-за холма. На реке от бора появились длинные тени. Туман, лениво поднимаясь, исчезал в выси, уступая место летнему утру. Вокруг начинали благоухать травы.
Молодые вышли на солнечную луговину возле самой реки. Иван опустился на ещё влажную от росы траву, лёг ничком, раскинул руки.
– Вот она, моя родная земля! Я сделаю всё, чтобы она была в благости. Ты слышишь меня, земля?! А ты, Варварушка, слышишь меня?
– Слышу, любый, слышу! И Она нас слышит! – Увидев удивлённый взгляд мужа, пояснила: – Настоящая любовь, это когда Богородица сердца согревает в своих дланях.
– И всё живое вместе с нами радуется. Ты чуешь, каков дух исходит! Какую прекрасную землю нам даровал Господь! Только живи!
Иван чувствовал себя не на тридцать пять лет, ему сейчас было восемнадцать! Душа молода!
В заречной пойме слышались голоса табунщиков, гнавших лошадей в денники с ночного.
– Смотри, Варвара, каковы красавцы! – с довольной улыбкой смотрел Иван на разномастных жеребцов и кобылиц. – И всё это теперь твоё. И вон то заречье, и вековые дубравы. Только вот где княжья межа – не ведаю. Там и там, – он указал рукой выше по течению, и ниже по течению, на много поприщ тянутся леса вятичей и кривичей. А кто теперь там зверя бьёт? Кучка. Вот такие у нас угодья великие. И этого богатства не взять – людей мало.
– Не пора ли нам возвращаться?
– Пойдём, ладушка, покажу теперь тебе село, да и люди пусть посмотрят на тебя, пусть знают хозяйку в лицо.
Варвара смущённо отвела взгляд. Не могла она ещё принять в свою душу вот так скоро и просто вдруг обрушившееся на неё счастье. Не верилось. Казалось всё настолько призрачным, ненастоящим, что какоенибудь неловкое слово, неправильно понятое душевное волнение могло всё враз и навсегда обрушить. Сердце учащённо билось в груди то ли от счастья, то ли от тревоги.
Они поднялись по прибрежному косогору, и вышли на дорогу, ведущую к главным крепостным воротам. Иван поднял голову и окинул взором крепостные стены на вершине холма: вот оно, родовое гнездо! Стоит твердыня! Его охватило чувство гордости, уверенности в себе. Казалось бы, всё, как повсюду: дубовое острожье дыбится надо рвом, островерхие бревенчатые башни подпирают прапорами небо. Он, Иван, хозяин сей твердыни! Одно слово – домовладыка. Здесь он живёт по своему укладу, как сам захочет, и никто ему не указ. Да, это его счастье. Он едва сдерживал душевный порыв, искоса поглядывая на рядом идущую Варвару: "Вот она, нареченная. Надо брать в руки свою судьбу", – думал он, довольный сам собой.
На одной из башен медью прозвучал часобой – пошёл второй час нового счастливого дня.
Варвару вдруг снова охватила дрожь. Она не знала её причины. То ли это от утренней свежести, то ли от небывалой переполненности любовью, то ли от страха потерять своё счастье.
Поднявшись к воротам проездной башни, они обернулись. Внизу, над рекой, расстилались клочья белёсого тумана. Воздух быстро нагревался.
В воротах послышались топот копыт и робкие звоны бубенцов – гнали на пастбище коров и овец. Ивану и Варваре пришлось посторониться. Их обдало терпким запахом скотьего пота и мочи. Они переглянулись, обмениваясь улыбками.
– Без этого, – шутил Иван, кивая на стадо, – и аромата сена не бывает.
Завершающий шествие стада старый волоух с накинутым на плечо кнутовищем на мгновение остановился, опешив от неожиданности. Он никак не ожидал увидеть здесь в столь ранний час боярина с молодой женой. Сгрёб с головы шапку и согнулся в поклоне. Рядом шедший подпасок тоже склонился, раскидывая соловые кудри по плечам, и не разгибаясь, оба бокомбоком проследовали за стадом.
Привратнику же не в удивление видеть молодых, ибо калитку им ещё ночью открывал.
Прямая, как стрела, улочка вела к небольшой площади, среди которой красовалась церковь, споря своим убранством с теремами боярского двора.
– К заутрени поспешать надо, – неуверенно произнесла Варвара.
– Успеем, у нас ещё не одна заутреня будет. А нынче – вот наш храм, – Иван раскинул в стороны руки, – это имение, это всё хозяйство, весь мир наш храм!
Село просыпалось. Село… И не село уже, а гнездовище, обнесённое крепостной оградой и окружённое слободами. Однако, будем называть селом – привычки сильнее нас.
Многие бояре завидовали не столько богатству Кучки, сколько его положению – не подвластен он никому. Взять хотя бы Ростов или Суздаль, нет там единого хозяина. Старший боярин не может являть свою волю, не советуясь с передними мужами. А Кучка в своём имении сам себе хозяин. Чем не государь в своей огромной отчине! Как вспомнится Ивану дума ростовских мужей, так неприятный холодок бежит по хребту – одно пустословие! Невегласы! А ведь было же когда-то завидное единство, когда посылали дружину зверобоев в неведомые земли по Шексне. Далеко ходили зверобои, некоторые до Печоры добирались. Много приносили соболя, горностая, песца. И повсюду, где они бывали, ставили знаки и всякие отметины, помечая рубежи земли Ростовской. Вот и пошли у ростовцев споры с новгородцами. А как без княжьей силы и воли закрепить за собой новые земли? Конечно, дикие племена, там обитающие, не спешат кланяться, не видя достойной силы за зверобоями. Вот если б с отрядом воев пришли – другое дело.
Не раз горестно сокрушался Иван дремучести ростовских бояр. Неужели они не понимают, что того же соболя или горностая приходится отдавать в Новом Торге за полцены. А если бы ростовцы вышли напрямую с товаром к иноземным купцам, сколько прибыли можно взять! Дойдёт ли когда-нибудь до ростовцев суть помыслов Ивана? Не было б поздно. Новгород свою волю далеко распространил, вплоть до Каменного Пояса. А ростовцы только и оглядываются, как бы чего не вышло, не хотят рисковать. А без риска нет торговли, ужель непонятно?
А наши влюблённые продолжали своё шествие по селу.
Хлопотливый шум во дворах становился гуще. Потянулись дымки над крышами – это хозяйки растапливали печи и готовили опару для хлебов. Где-то гремели цепями у колодца. Кое-где и топоры застучали спозаранку. Трудолюбив селянин у Кучки. То тут, то там снуют озабоченные делами люди. Две женщины, проходя мимо с лукошками свежих ягод, низко поклонились – как же, хозяин с молодой женой владения осматривают.
Неспешно шагая по сельской улочке, Варвара не переставала удивляться.
– У тебя, Иван Степаныч, здесь всё, как в городе. Где это видано, чтоб сельские жёнки стеклянные наручи носили, – подметила Варвара. – А коли, это град, то должон имя достойное иметь.
– А-а, – отмахнулся Иван, – в том ли дело. Нарекли люди Кучковым, вот пусть так и будет. Гордость не в названии, а в благоденствии. Ежели чадь худо живёт, то, и название не поможет. Люди ко мне тянутся, ибо я не обижаю тех, кто честно потруждается. Видела бы ты, Варварушка, какие многолюдные ярмарки бывали здесь. Пойдём, посмотришь, – Иван потянул Варвару за собой в боковой прогон.
Они вышли на торговую площадь, где ровными рядами выстроились лавки с глухими ставнями, и просто прилавки с навесами.